Вторая жена. Ты выбрал не нас (СИ) - Барских Оксана

– А чему мне радоваться? – глухо произносит она, когда я мнусь, думая, что она разговор продолжать не намерена. – Хамит остался в семье только из-за тебя. Всё пекся о своей принцессе, хотел для тебя самого лучшего, выделял среди наших с ним сыновей. Ты была для него светом в окошке, и с каждым годом я всё больше понимала, что ты – та опора, на которой держится наш брак. Он…

Мама всхлипывает, и я было дергаюсь, чтобы тронуть ее и как-то успокоить, но осекаюсь и продолжаю стоять на месте. Вряд ли ей понравятся мои прикосновения.

– Ты была его любимицей, а я… Я никем…

Так вот оно в чем дело. Ревность. Вот что она ко мне испытывает. Вот та самая причина ее ненависти ко мне.

– Мам, я…

– Хватит так меня называть! – истерично кричит она и, наконец, оборачивается ко мне, заставляя отшатнуться от взгляда, в котором явственно проступает неприязнь.

Вот только в глубине ее глаз я вижу и боль, которую она хоть и пыталась скрыть, но это у нее не получилось.

– Ты хоть знаешь, как это мучительно наблюдать, когда твой ребенок воспи…

Она проглатывает последние слова, словно сболтнула лишнего, а вот я не особо обращаю внимания на ее оговорку. Управляй мной сейчас разум, насела бы на нее, чтобы она высказала всё, что хотела, но в этот момент мной руководят кипящие во мне эмоции.

– Надеюсь, тебе полегчало, ма… Бану.

– Уезжай от греха подальше, Дилара, и никогда сюда не возвращайся. Так будет лучше для всех.

Я сглатываю и молчу, проглатывая собственные обиды, которые клокочут во мне, словно я – жерло вулкана.

Сердце мое стучит, на глаза наворачиваются слезы, и я часто моргаю, чтобы позорно не расплакаться перед женщиной, которую несмотря ни на что люблю.

Кажется, что мы больше никогда не увидимся, но знала бы я, как сильно ошибаюсь…

Глава 24

Полгода спустя

– Дилара Хамитовна, я выслал вам на почту новый договор, переведите его и согласуйте с юристами.

Перед уходом на деловую встречу, шеф, как обычно, раздает указания, и вскоре в офисе остается становится чуть оживленнее. Я же, наоборот, остаюсь сидеть за столом и сразу приступаю к переводу. Хочу успеть закончить чуть раньше и сводить дочку в торговый центр.

Она уже второй день просит у меня новую курточку, а я не нарадуюсь тому, что последние недели она наконец оттаивает и перестает спрашивать об отце.

Даже воспитательница говорит, что дочка стала играть с другими детьми и перестала от них отгораживаться. Это не может не радовать мое материнское сердце.

– Дилар, ты бы хоть пару минут отдохнула от монитора, а то мне иногда кажется, что ты змея.

От работы вдруг отвлекает голос Нади, одной из коллег, с которой я сдружилась сильнее, чем с остальными. Она, как и я, была матерью-одиночкой, ее дочка была ровесницей моей Амины, и они, на удивление, хорошо общаются, что стало решающим фактором открыться мне новому общению.

– Почему змея?

Я сохраняю файл, отправляю его по почту отделу юристов, а сама зажмуриваюсь, чувствуя, что слегка побаливают глаза. На Надю не обижаюсь, за это время успела изучить ее характер.

– Так змеи ведь не моргают, у них нет век. Так и ты, как только приступаешь к своему переводу, почти не моргаешь. Пойдем лучше, кофе выпьем, а то у меня уже сил нет. Всю пятую точку отсидела, аж ноги подкашиваются.

Надя вытягивается вверх, хрустит косточками, и я киваю, отлипая от своего кресла. Наши столы в опен-спейсе расположены рядом, так что мы постоянно вместе, и в первое время, благодаря Надиной общительности, я не чувствовала себя не на своем месте.

Когда мы с дочкой только переехали в столицу, мне казалось, что у меня ничего не получится, как бы я ни старалась храбриться, но мне повезло. Пусть не сразу, но мне удалось устроиться в эту компанию по международным перевозкам на стажировку в качестве помощника переводчика, а благодаря моим знаниям и навыкам после испытательного срока меня зачислили в штат.

Так что мне даже почти не пришлось прикасаться к деньгам, которые я получила после развода. Это было особым предметом моей гордости, ведь это доказывало, что я могу обеспечить себя и дочь и без помощи бывшего мужа, о котором я за все эти полгода ничего не слышала.

– Ты видела, как на тебя Гринёв посматривает? – подмигнула мне Надя, когда мы отошли к кофейному аппарату.

– Он на всех так посматривает.

Я едва не закатываю глаза, когда коллега в очередной раз пытается меня с кем-то свести, выискивая симпатию там, где ее и в помине нет.

– Ну не скажи, сегодня он с тобой контактировал дольше, чем с другими.

– Не придумывай. Мы обсуждали мой перевод, так что в этом нет ничего необычного. Лучше расскажи, как ты сходила на свидание с тем… фитнес-тренером, да?

Я грамотно перевожу разговор на интересующую ее тему, так что она быстро забывает об этом дотошном Гринёве.

Когда юристы без правок принимают договор, я уже было хочу спокойно пройтись до садика пешком, чтобы проветриться, как вдруг мне звонит воспитательница.

– Дилара Хамитовна…

Она как-то странно мнется, и я чую неладное.

– Что произошло, что-то с Аминой? Ей плохо? Я сейчас буду.

Я сразу же начинаю переживать, что кто-то обидел мою дочку, ведь она была девочкой скромной и сама никогда не конфликтовала, так что когда воспитательница говорит, что в детском саду произошла драка, я немедленно вызываю такси, чувствуя, как внутри всё горит от переживаний.

Спустя десять минут я буквально влетаю в здание сада, ощущая, как тело покрыто холодной испариной. К счастью, Амина сидит на скамейке около своего шкафчика полностью одетая, вся насупленная, но на первый взгляд, на ней нет травм.

– Мама! – восклицает она, увидев меня.

Я прижимаю ее к себе, кручу во все стороны, пытаясь понять, нет ли у нее никаких царапин или переломов, хоть разумом и понимаю, что воспитательница меня бы сразу предупредила об этом.

– Солнышко, у тебя ничего не болит?

Стараюсь говорить как можно ласковее, чтобы не передавать Амине собственное беспокойство.

– Не болит, – как-то яростно качает она головой, а затем прищуривается, выпятив нижнюю губу, будто вот-вот расплачется. – Мама, а когда мы поедем домой? Я к папе хочу!

Застываю, словно ледяная статуя, все мои эмоции в один момент замораживаются, а я не знаю, что сказать. Мне казалось, что дочка перестала думать о возвращении, как вдруг она снова поднимает тему, которую я обсуждать не хочу. Вот что мне ей сказать? Я ведь не смогу рассказать ей о том, что ее папа ей больше не папа. Что он им просто не хочет быть.

– Солнышко, мы же уже говорили об этом. Теперь здесь наш дом.

– Нет! Я хочу к папе!

Ее глаза наполняются влагой, и у меня сердце разрывается от боли, когда я вижу, как страдает мой ребенок.

– Амина, я…

– К папе хочу! К папе! Он никогда не дал бы меня в обиду! Никогда!

Она вскакивает со своего места и бьет меня кулачками по груди и плечам, ведь я продолжаю сидеть перед ней на корточках. Прижимаю ее к себе, чувствуя, как она брыкается и плачет, сама же не знаю, как ее успокоить, лишь крепче сжимаю, надеясь, что она выплачется и успокоится.

Спустя пару минут так и происходит, раздаются лишь всхлипы, которые бьют по мне сильнее, чем что бы то ни было.

Я начинаю догадываться, что произошло, киваю воспитательнице, которая появилась в раздевалке, что скоро подойду, а сама поглаживаю дочь по спине, пытаясь передать ей свою любовь и тепло.

– Солнышко, ты подожди меня здесь, пока я с Василисой Павловной поговорю, хорошо? Я тебе мультики включу.

Я даю дочери свой телефон, дожидаюсь ее кивка и встаю, направляясь к воспитательнице. Она выглядит обеспокоенной, в глазах видна вина, и я слегка ослабляю гнев.

– Что произошло, Василиса Павловна? Кто обидел мою дочь?

– Понимаете, тут такое дело… Амина побила Гордея, его отца я тоже вызвала, он будет с минуты на минуту.

Хмурюсь. Не верится, что дочка могла проявить агрессию, но в этот момент замечаю в углу мальчика с красной щекой, заклеенной пластырем.