Вторая жена. Ты выбрал не нас (СИ) - Барских Оксана

– А что конкретно произошло? Амина у меня спокойный ребенок, просто так не стала бы кого-то обижать. Наоборот…

– Поэтому я и вызвала отца Гордея, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Дело в том, что Гордей обзывал Амину безотцовщиной и лгуньей.

Оказалось, что дочка об отце разговаривать перестала лишь со мной, а в детском саду всем говорила, что у нее лучший папа на свете. И что живет он в другом городе временно, по работе, а скоро приедет и будет отводить ее в сад.

С каждым словом воспитательницы я мрачнею, чувствуя, как грохочет от тревоги сердце.

– Я бы рекомендовала отвести Амину к психологу, Дилара Хамитовна. Понимаю, вы с мужем в разводе, но больше всего в таких ситуациях страдают дети. С отцом Гордея я поговорю, чтобы он объяснил сыну, что так вести себя нельзя, но вам всё равно нужно будет с ним переговорить. У ребенка расцарапана щека из-за падения, он ударился об угол стола.

– Да-да, конечно, я понимаю.

С одной стороны, мне жаль ребенка, а с другой, я зла на всю ситуацию в целом. Когда приходит Макар Власович, отец Гордея, выглядит он злым и хмурым, отчего в первый момент напоминает мне Саида. По коже аж мурашки проходят, вызывая у меня подспудный страх, что в мою жизнь ворвалось прошлое.

Когда я приглядываюсь, выдыхаю с облегчением. Выглядят они по-разному, ведь Макар – русоволосый и голубоглазый, и в смущение меня ввела его массивная фигура и энергетика уверенного в себе человека. Черты лица мужчины грубые, лицо выдает суровость, а взгляд и сжатые губы – немногословность и мрачность.

– Что Гордей в очередной раз натворил?

Голубые глаза холодно скользнули по мне, затем сверкнули гневом при виде сына, и я едва не отшатываюсь от его реакции. Сердце мое стучит сильнее, ладони потеют, и весь мой гнев на нерадивого отца, который не объяснил сыну, что обзывать других нельзя, куда-то пропадает. Что-то мне подсказывает, что этот Макар воспитывает сына в строгости и поблажек ему не делает. Становится даже жаль ребенка, который явно просто хочет привлечь внимание своего отца.

– Вы поговорите с сыном, Макар Власович, это ведь уже не первый инцидент и… – говорит воспитательница, вводя его в курс дела, но мне кажется, что мужчина не особо проникается его словами. Машет небрежно рукой, чтобы девушка замолчала, а затем смотрит на меня.

– Сколько?

Голос грубый, с низкими нотками, от которых мне становится не по себе. Я теряюсь, не понимая, что он от меня хочет.

– Что сколько?

– Сколько вы хотите, чтобы замять этот инцидент? Десять тысяч? Двадцать?

Мужчина предлагает мне деньги с такой наглостью и уверенностью, что я приму их, что я моментально снова начинаю злиться. Сжимаю зубы и стискиваю ладони в кулаки, желая влепить ему пощечину. В этот момент он как никогда сильно напоминает мне Саида, который вот также всё измерял деньгами, что перед глазами появляется красная пелена. Особенно когда я вижу, как глаза мальчика, который слышит своего отца, слезятся от обиды.

– Считаете, что от всего можно откупиться деньгами?! От своего ребенка вы также откупаетесь?! Засуньте себе свои деньги…

Меня буквально трясет от снисхождения, которое я вижу в глазах этого Макара, так что я просто разворачиваюсь и ухожу, не собираясь тратить на него время. Боюсь сорваться и высказать ему в лицо то, что хотела когда-то сказать Саиду.

Макар Власович ничем не лучше моего бывшего мужа. Ему также плевать на своего ребенка, как и Саиду, чье призрачное присутствие до сих пор отравляет мне с дочкой жизнь.

Глава 25

– Мама, ты не будешь ругаться? Наказывать меня? – спрашивает дочка, когда мы выходим из садика.

Я стараюсь не показывать ей, как сильно меня трясет от гнева, но она явно чувствует мое настроение. Мой же собственный мир покрывается трещинами, на лбу проступает холодный пот, когда я сталкиваюсь с реальностью, с которой не знаю, как совладать.

– Конечно, нет, звездочка моя, – вздыхаю я и снова присаживаюсь на корточки, чтобы наши лица были на одном уровне.

Ее вопрос бьет меня прямо в сердце своим острием. Но прямо сейчас мне нужно дать понять ей, что слова других детей, если кто-то еще посмеет ее обидеть, ничего не значат.

– Ты ведь просто защищала себя, Амина, когда твой друг тебя обидел.

– Он мне не друг! Он плохой!

– Он не плохой, Амина, просто он… Он не понимает, что так нельзя говорить. Я говорила с воспитательницей, отцом Гордея, так что больше он к тебе приставать не будет. Главное, больше не бей его, хорошо? Он мог сильно пораниться, его могли увезти в больницу.

Нижняя губа дочери дрожит, и я сама трясусь, пытаясь понять, правильно ли я поступаю. Может, как хорошая мать, я должна была сказать ей что-то другое? Но разве могу я потакать насилию?

– Папа Гордея пришел в садик, – бормочет Амина себе тихо под нос, но я хорошо слышу каждое ее слово. – А мой папа не пришел, потому что я плохо себя вела? Я плохая?

Она поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза, отчего я цепенею и сглатываю, чувствуя, как тревожно бьется сердце прямо в ушах. Ее глаза, полные страха и сомнений, и эта боль вторит моей.

Я не могу, не знаю, как объяснить дочери, что она не виновата в том, что отец больше не вернется. Что теперь мы остались с ней вдвоем.

– Конечно, нет, звездочка моя. Просто твой папа остался жить в родном городе, а мы переехали. Он тебя любит, но расстояние между нами так велико, что он просто не успел бы приехать, понимаешь?

В этот момент я жалею, что тогда пошла на поводу у своих эмоций и гордости, позволила случиться несправедливости и оставить дочку без отца. В душе поселяются сомнения, правильно ли я поступила… Не поздно ли хоть что-то исправить? Разве имею я право лишать дочери отца лишь из-за своей обиды? Ведь если я буду настаивать, суд проведет повторную экспертизу ДНК, и справедливость восторжествует. Вот только… Готова ли я к тому, что Саид снова может появиться в моей жизни?

– Тогда зачем мы переехали сюда, мама? Я хочу, чтобы папа жил рядом! Это из-за тебя он не приходит!

Амина кричит, плачет, а затем убегает. Я бегу за ней, чувствуя, как по собственным щекам текут слезы, и успеваю в последний момент, когда она чуть не выбегает на проезжую часть.

– Амина, звездочка моя, иди ко мне, – бормочу я, прижимая ребенка к себе. – Прости меня, прости, прости, прости.

Мои эмоции выходят наружу, и я позволяю себе поплакать вместе с дочкой. Не знаю, сколько времени проходит, но в себя я прихожу, когда вижу боковым зрением, что из садика выходит тот самый Макар. Сын его плетется позади, понурив голову. Видно, что ему прилетела основательная взбучка от отца, но я так сильно не хочу снова пересекаться с этим неприятным типом Макаром, что беру дочку на руки и практически бегу прочь, в сторону остановки.

Амина так выматывается от собственной истерики, что практически засыпает на моих руках, а я перевожу дух, сидя на скамейке у остановки.

– Папочка, – сквозь сон говорит она, и я зажмуриваюсь, принимая решение, о котором, возможно, скоро пожалею.

Не знаю, сложно ли будет подать заявление на восстановление отцовства, но я вдруг осознаю, что поступила опрометчиво, когда пошла на поводу у семейки Саида и лишила дочери отца.

Конечно, все эти полгода Саид даже не попытался связаться со мной, ничего не спросил про дочку, которую воспитывал целых четыре года, просто взял и вычеркнул ее из своей жизни, так что я всё еще считаю, что моей Амины он недостоин.

Но вместе с тем я понимаю, что когда дочь повзрослеет, будет обвинять во всем меня. Ведь я знаю, что Саид – сто процентов ее отец, что бы там не говорила липовая экспертиза.

– Садитесь в машину, мы вас подвезем, – раздается вдруг едва ли не в приказное тоне знакомый голос. Макар Власович Плесецкий собственной персоной.

Внедорожник, который останавливается около нас, подходит ему как нельзя кстати. Черный, большой и такой же мрачный, как и его хозяин.