Вторая жена. Ты выбрал не нас (СИ) - Барских Оксана

Отец впервые заступается за меня. Конечно, мама никогда меня не била, но моим воспитанием всегда занималась именно она. Не отцовское это дело, любила она приговаривать, и папа не возражал, все силы кидая на сыновей.

– Ты не посмеешь! – шипит мама и сжимает кулаки. Ее лицо становится таким бледным, что на нем яркими пятнами выделяются только горящие злобой глаза. Никогда еще я не видела ее такой пугающей.

– По шариату ведь заведено, – ухмыляется отец, в этот раз не поддаваясь на манипуляции жены.

Никогда не думала, что он всё видит и понимает. А теперь осознаю, что просто хотел мира в семье и шел у матери на поводу. Но всякому терпению приходит конец.

– Не сравнивай нас, Хамит! Ты даже не знаешь, что твоя дочурка удумала! Знал бы, так не говорил бы! – возмущается мама и вскидывает голову. Хочет что-то еще сказать, но прикусывает язык.

Отец устало вздыхает, потирая переносицу, у него явно болит голова от визгов жены, и я его понимаю. Я не выспалась, а теперь вынуждена снова слушать, какая я плохая дочь и жена.

– О чем говорит твоя мать, Дилара? Сядь, дочка, и расскажи мне, что происходит. У вас в доме правда нет электричества или ты что-то скрываешь? Саид бьет тебя?

Отец встает напротив, когда я сажусь, нависает надо мной, но за руки не хватает, хотя явно хочет поскорее увидеть их, чтобы разглядеть синяки. Но их нет, так как муж меня никогда не бил.

– Электричества и правда нет, папа.

– А дом? Твой муж привел вторую жену к тебе или поселил отдельно? Всё так, как говорит твоя мать?

– Да.

Я не особо откровенничаю, знаю, что всё это неважно. Пусть отец злится, а мать права. Развод в нашем обществе порицается, и отец не позволит мне опозорить их.

– Ты давала свое согласие на вторую жену?

Голос отца звучит глухо и сухо, но я не вижу его лица. Опускаю голову и смотрю в пол, перебирая пальцы.

– Нет.

– А говоришь, Бану, по шариату всё, – слегка посмеивается отец, но в голосе не веселье. Разочарование.

Я зажмуриваюсь и тру грудную клетку со стороны сердца, так как оно колет, и не особо вслушиваюсь в то, что говорит мама. Снова истерит, словно ей воткнули иглу под кожу. Никак не угомонится, выходит из себя, удивляя не только меня, но даже отца.

– Прекрати, Бану, строить из себя жертву! Ты почему не сказала мне, что Саид собрался унизить нашу дочь, раз знала об этом заранее? Каримовы в очередной раз топчут нас в землю, а ты говоришь мне в лицо, что всё хорошо?!

– Твоя дочь знала, в какую семью шла, Хамит. Мы ее предупреждали, что Каримовы нам не друзья, а она ослушалась нашего наказа, а теперь пусть терпит, не позорит нас.

– Наша дочь, Бану, наша!

– А ты что молчишь, Дилара? Стыдно отцу признаться, что ты хочешь стать разведенкой и пойти по рукам?

Я тяжело дышу, едва не задыхаясь, когда мать снова накидывается на меня, но в этот раз не только словесно. Хватает меня за руку и вздергивает вверх с дивана. Ноги меня не держат, голова кружится, и я чувствую, как перед глазами всё темнеет. Сердце бешено стучит, за грудиной тянет и болит, и я вдруг теряю сознание и связь с реальностью. Слышу лишь напоследок шипение матери, которое явно адресовано мне.

– Ты испортила мне жизнь, мерзавка. Я так старалась вытравить кровь этой твари из твоих жил…

Глава 18

В себя я прихожу от громких споров. В теле чувствуется слабость, и я еле-еле открываю глаза, щурясь от слишком яркого света.

Я нахожусь в больничной палате, обложенная со всех сторон медицинскими приборами, которые так характерно шумят, что я не задаюсь вопросом, где же я.

– Ни о какой выписке не может идти и речи. Вашей дочери нужно остаться под наблюдением хотя бы пару дней, – слышу я суровый голос мужчины, судя по всему, врача.

– Дома и стены лечат, доктор. Мы в состоянии нанять дочери сиделку и приходящего врача. Незачем ей находиться здесь, вдали от семьи.

Голос матери звучит недовольно, словно она уже не в первый раз пытается прогнуть под себя врача и убедить его, что нужно сделать так, как она хочет.

– Я уже говорил с вашим мужем, Бану Газизовна. Он ясно дал понять, что о выписке вашей дочери не может быть и речи, – твердо отвечает ей врач, уже слегка раздражающийся от ее настойчивости.

Я же не понимаю, что происходит, и мне это не нравится. Радует, что отец тоже в больнице, и дочка наверняка сейчас с ним.

– Сейчас приедет муж моей дочери, уважаемый в городе человек. Саид Каримов. Он и решит, где его жене будет лучше.

Мама цедит каждое слово сквозь зубы, но меня больше всего удивляет не то, что она не желает, чтобы я оставалась в больнице, а что ее голос при упоминании моего мужа звучит ласково, словно он ее сын, а я ее невестка. Хотя всё как раз ровно наоборот.

И почему она так тепло к нему относится? Он ведь сын Гюзель Фатиховны, которую она ненавидит.

Сглатываю горький ком и, окончательно привыкнув к свету, привстаю, отчего кушетка, на которой я лежу, скрипит. Звук привлекает внимание врача и матери, они стоят неподалеку. Наверное, говорят не в полную силу, чтобы не переполошить всю больницу, но у меня слух обострен, так что я всё прекрасно расслышала.

Как и слова матери мне в ухо, когда я потеряла сознание.

Не знаю, может, она надеялась, что я не услышу, или что не пойму ее, но я помню всё так отчетливо, словно это было минуту назад.

– Ты испортила мне жизнь, мерзавка. Я так старалась вытравить кровь этой твари из твоих жил…

Эти слова, полные яда, всё еще стоят в моих ушах, отравляя мой разум безумными догадками, от которых хочется накрыться одеялом и прикрыть уши, чтобы сделать вид, что я этого не слышала.

Мне всегда казалось, что мама беспокоилась обо мне и давала любовь, на которую была способна. Конечно, я видела, что старших братьев она любит сильнее, но списывала это на то, что они мальчики, продолжатели рода. Так часто бывает в семьях по типу нашей, когда больше внимания уделяется мужчинам, но никак не девочкам. А уж когда родилась Амина, мама была рада больше всех. Вела себя с ней так, будто она ей куда роднее, чем я. Именно тогда я и решила, что мама меня любит, раз так балует внучку и думает о ней чаще, чем о себе.

Но ее слова и действия, сочащаяся в словах ненависть перечеркивают всё то хорошее, что я от нее видела.

Приходится признать суровую реальность, где мамина любовь никогда не была обращена в мою сторону. Неужели я не ее дочь? Другого объяснения у меня просто-напросто нет.

Может, отец изменил ей, но решил не жениться, а привел в дом новорожденную меня, чувствуя ответственность за свой проступок?

Ответ на этот вопрос я могла получить только от родителей. Братья, даже если что-то знали, никогда ни в чем не признаются, так как не пойдут против отца и матери.

– Доктор, – прошептала я, увидев, как мать ринулась в мою сторону.

Как-то рефлекторно я подняла руки, словно тело само по себе отреагировало, опасаясь, что она нападет на меня, и это не укрылось от взгляда врача. Он как-то споро оттеснил ее, окликнул медсестру, а затем начал меня осматривать.

– Что со мной?

– Переутомление, вызванное стрессом, спровоцировало у вас снижение артериального давления и обморок, Дилара Хамитовна.

Мать заскрежетала зубами и скривилась, и я заметила выражение ее лица, когда она думала, что на нее никто не смотрел.

– У вас повышенная аритмия, давление нам удалось стабилизировать, но я рекомендую вам остаться под нашим наблюдением на пару дней, чтобы понаблюдать ваше состояние в динамике и исключить куда более серьезные недуги.

– У меня маленький ребенок, и я не уверена… – забормотала я, не желая оставлять ни с кем Амину.

Матери теперь доверия не было, а с Саидом я ее ни за что не оставлю. Инжу ее сживет со свету, а Саиду будет всё равно, он ведь не считает ее больше своей дочерью.

– У вас ведь есть муж, он вполне может присмотреть за ребенком. У вас ведь не грудничок? Судя по карте, – врач листает документы в руках, – вашей дочери четыре года.