Вторая жена. Ты выбрал не нас (СИ) - Барских Оксана

– И как мне теперь людям в глаза смотреть? – снова слышу я голос матери и со вздохом открываю глаза. Она не даст мне поспать и будет стоять надо мной, настойчиво будя до тех пор, пока я не встану.

Мама всегда была настырной, добивалась своего. Если не прямо, то манипуляциями, которые вызывали во мне подспудный гнев, который я держала в себе. Вздумай я взбрыкнуть, мигом оказалась бы под домашним арестом, так как она по отношению ко мне всегда была сурова.

Нет. Мать меня любила, даже баловала, но только пока я придерживалась общественных правил и считалась хорошей девочкой. Вот только мне надоело быть такой. Удобной для всех.

– Как раньше смотрела, так и продолжишь, – говорю я грубее, чем обычно.

Голова раскалывается, и я сонно моргаю, чувствуя, что лишний час сна мне не помешает. Вот только слишком хорошо знаю родительницу. Если сама встала, другим поспать не даст, особенно если недовольна тобой и хочет снова начать поучать.

Ей только волю дай, чтобы указать тебе на твои ошибки, но я вдруг понимаю, что даже выдав меня замуж, она до сих пор воспринимает меня несмышленым ребенком. Тем, кто от нее зависит.

– Ты как со мной разговариваешь, Дилара? – с возмущением шипит она и резко хватает одеяло, которым я укрывалась. Оно слетает с постели, оставляя меня в одном персиковом пеньюаре до середины бедер.

Не знаю, что еще она хотела сказать, но увидев меня, замолкает. Оглядывает сверху до низу и открывает рот, у нее чуть челюсть не падает от удивления.

“Скромность – главное качество женщины, Дилара. Ты должна быть приличной девушкой в любой ситуации. Помни, из какой ты семьи”.

Эти слова от нее я слышала каждый раз, когда до нее доходили сплетни про опозоренные детьми семьи.

Всю жизнь она боялась, что кто-то из детей навлечет на семью позор.

– Я сейчас позову отца, и ты повторишь ему эти слова в лицо. Пусть видит, что из себя представляет его дочь! – едва ли не визжит мама, и я морщусь, так как голова начинает раскалываться сильнее.

Амина встала пораньше и убежала вниз, к дядьям и дедушке, которые были ранними пташками и поднимались часов в шесть утра даже в выходные, так что криков бабушки не слышит. Не уповаю на то, что мама не стала бы рычать на меня при дочери.

– И что я из себя представляю, мама? Говори, как оно есть, что тебе там наговорили про меня? Чему ты в очередной раз поверила? В этот раз не скрываешь этого, как в прошлый, хоть за это тебе благодарна.

Я встаю прямо перед ней, даже не надеясь поспать еще хоть немного, и прямо смотрю на нее, не отводя свой взгляд. Вступаю с ней в прямое противостояние впервые, насколько себя помню, ведь больше так продолжаться не может. Во мне клокочет обида, и я не хочу ее больше подавлять и копить в себе негатив и боль, что даже родная семья меня не поддерживает.

– А ты мне еще поязви тут! Не доросла еще на мать прыгать!

– А чего ты от меня ждала после того, как набросилась на меня ни свет, ни заря? Думаешь, не знаю тебя? Вижу же, что ты уже поверила всем слухам, которые распускает про меня эта семейка, хочешь добить меня, испортить мне жизнь окончательно? Не поддерживаешь меня, не поддерживай, но прекрати обвинять. Я взрослая женщина, уже сама мать.

– Взрослая? Вот как ты заговорила? Тогда что ты делаешь в отчем дома, раз такая взрослая?!

Я не отвечаю. Смотрю на нее и не узнаю ту маму, которая пекла для меня морковный пирог, когда я болела, так как он у меня самый любимый. Передо мной другой человек, которому претит, что у меня есть собственное мнение. Видимо, я была для нее любимой дочкой, пока хорошо себя вела и не создавала проблем.

– И правда, что я здесь забыла, – бормочу я и переодеваюсь, хватая то, что попадается мне под руку обратно в сумку. Большинство вещей не было распаковано, оно и к лучшему, не придется долго собираться.

– Куда ты? – спрашивает гневно мама, но я не обращаю на нее внимание и спускаюсь вниз.

– Больше ноги моей не будет в этом доме! – кричу я ей, не выдержав накала эмоций, которые душат меня, а затем вбегаю в гостиную на первом этаже, где сидит вся семья. – Амина, одевайся, мы едем в гостиницу. И побыстрее!

Прикусываю язык, когда вижу, как ее глаза наполняются слезами из-за моей несдержанности. Дочка прижимается к моему отцу, своему дедушке, а отец в это время хмурится, переводя взгляд с меня на жену, которая спускается следом.

– Что тут происходит, Бану? Что ты сказала Диларе? Я же просил тебя не будить ее.

Отец, судя по виду, явно ни о чем не в курсе, и мать решает ее просветить.

– Если бы ты знал, что наделала твоя дочь, не вставал бы на ее сторону!

Я держу в руках сумку и сжимаю лямку, не в силах отвернуться от отца, который сводит брови к переносице и ждет объяснений от жены. Амир уводит Амину на кухню, посулив ей гору мороженого, чтобы она не стала свидетельницей скандала, и я ему за это благодарна. Сама же настолько опустошена, что не могу и с места сдвинуться.

– Она пыталась убить беременную жену Саида!

Не знаю, какой реакции ожидала мама, но вот отцовская удивляет нас обоих.

– О чем ты, Бану? Какая еще жена у Саида появилась?

– Ты не знаешь? – удивленно протягивает мама и как-то мнется. – Саид привел в дом второй женой Инжу Хасанову, недавно был никах.

Глава 17

Отец был зол на меня за то, что я ослушалась его наказа и вопреки его воли вышла замуж за Саида, но со временем смирился. В тот день, когда родилась Амина, мне было позволено приходить снова в отчий дом, но вот братьям навещать меня в доме Каримовых он запретил.

Политика невмешательства, как наказание для непутевой дочери, которая не слушается отца. В свое время, это и стало еще одной причиной гнева Гюзель Фатиховны, которая постоянно ворчала, что у всех сваты как сваты, а у нее – не уважающие их род высокомерные Билаловы.

Сомневаюсь, что она была бы рада, если бы они приходили в гости, но сам факт того, что родители жены сына игнорируют их, ее уязвлял. Это ведь она хотела быть главной, задирать нос повыше и смотреть на них свысока. Гонять меня, чтобы родители видели, что я теперь – ее рабыня, которой она может помыкать.

Не получив когда-то моего отца, хотела хотя бы так отомстить моей матери, но ничего не вышло.

И сейчас я отцу за это решение даже благодарна, но вот не обольщаюсь насчет того, что он меня поддержит, когда узнает, что я хочу получить развод.

– Почему я узнаю об этом последним?! – рычит отец, когда до него доходит, что сказала мама.

Она бледнеет, ее губы дрожат, а на глаза наворачиваются слезы. Руки прижимает к груди, и даже отсюда видно, как они трясутся. Я же понимаю, что мама отличная актриса, которая умело играет на отцовских чувствах. Хотя в детстве мне казалось, что это он был тем, кто расстраивал ее. Надо же, как всё иначе смотрится в разном возрасте под другим углом.

– Не увиливай от ответа, Бану, я тебя знаю больше сорока лет, так что твои липовые слезы на этот раз не подействует. Ты луна моего сердца, но сейчас ты перегибаешь, пытаясь скрыть от меня правду. Говори!

Я вздрагиваю от отцовского крика, в то время мама наоборот успокаивается и выпрямляется. На ее лице жесткое выражение – губы сжаты в тонкую линию, глаза мечут молнии.

– А не поздно ли ты спохватился, Хамит, интересоваться жизнью наших детей? Ну взял Саид в жены вторую, не всё ли равно? Он ей отдельный дом купил, всё честь по чести, как по шариату заведено. Тебе какое дело до него? Он тебе не сын, чтобы перед тобой отчитываться.

Мама спускается вниз, но к отцу не подходит, а я даже вмешаться не могу, настолько она меня неприятно удивляет. Говорит так, будто находится на стороне Саида, чего я никак не могу понять и принять.

Становится неуютно, но я прислоняюсь к стене и продолжаю смотреть, надеясь, что это неправда, и мама просто неправильно выразилась.

– Ты что такое говоришь, Бану? – говорит отец, злится на жену. – Не всё ли равно? Может, и мне тогда привести в дом вторую жену, ты также отреагируешь? Хочешь побывать в шкуре нашей дочери? О ней ты вообще хоть когда-нибудь думаешь?!