"Фантастика 2025-147". Компиляция. Книги 1-25 (СИ) - Шахрай Юлия

Четвёртый Бог понял, что всё это – игра с воспоминаниями, и попытался бороться иначе. Он встал на колени, закрыл глаза и начал медитировать, отсекая все посторонние мысли. В этот момент лабиринт изменил тактику. Перед ним не возникли образы врагов или жертв. Перед ним возник он сам. Но не тот, каким он был сейчас, а тот, каким он станет, если сдастся – старый, сломленный, разорванный на куски. Сам образ медленно подошёл и коснулся его плеча. Бог открыл глаза, и в них не было страха. Но отражение всё равно втянуло его внутрь – потому что здесь, в лабиринте, не имело значения, насколько силён дух. Суть заключалась в том, что пространство питалось самим выбором.

Цзяолин, следившая за происходящим через иллюзорное зеркало, едва заметно поёжилась.

– Здесь нет правильного пути. – Сказала она тихо. – Всё сводится к тому, чтобы шагнуть туда, куда тебя толкает прошлое.

Андрей кивнул:

– Верно. Лабиринт не предлагает спасения. Он лишь даёт выбор – какой именно смертью они умрут.

Тем временем Боги, оставшиеся ещё на поверхности, всё больше теряли разум. Они метались, создавали мосты из Ци, пытались рвать пространство клинками, но каждый их шаг возвращал их на прежнее место. Болото смеялось их голосами – шёпотом тех, кого они когда-то предали.

Некоторые уже падали на колени и молили о пощаде, но Андрей не отвечал. Он позволял каждому прожить свой цикл страха до конца, пока их тела и души не растворялись в вязи болотного пространства. И чем дальше они бежали – тем сильнее вязли в этом месте, ставшем для них смертельной ловушкой.

Когда Лю Инь Мо добивал последних уцелевших Богов чужого мира, их отчаянные вопли и грохот сражений отдавались эхом по пространственным карманам. Андрей и Цзяолин наблюдали, но не просто как сторонние свидетели – они стояли у истока происходящего, в самой тени болота, где уже начали работать плетения его пространственного лабиринта.

Каждый павший Бог не уходил в небытие естественным образом. В тот миг, когда их тела разрывались ударами Лю Инь Мо, а их сияющие оболочки распадались, Андрей вытягивал руку, и из глубины его дантяня вспыхивал Божественный Котёл. В этот раз он не был материальным сосудом – это было сплетение рун, законов и Божественного клейма, возникшего из его крови и костей. Котёл раскрылся, как зияющая пропасть, и засосал в себя свет их разваливающихся тел.

Сначала это была энергия – сверкающие искры, переливающиеся струи, что рвались вырваться наружу, но Андрей тянул их внутрь, перемалывая и переплавляя. Всё сливалось в единое ядро, медленно сгущавшееся в самом центре котла, ядро чистейшей, обжигающе плотной силы. Он чувствовал, как энергия одного Бога – всё ещё пульсирующая, сопротивляющаяся – сталкивается с энергией другого, как они бьются между собой, не желая растворяться. Но внутри котла не было выбора. Всё превращалось в единое, подчиняясь воле Андрея.

В то же время Цзяолин действовала иначе. Она не касалась энергии – её цель была глубже. От умирающих Богов слышались крики… Но это были не голоса, а сами их сущности. Первооснова их бытия. Сердцевина памяти, закон, что поддерживал их существование в вечности. Эти сущности, словно хрупкие кристаллы, дрожали в пространстве – и Цзяолин вбирала их внутрь себя. Сначала осторожно, будто глотала яд, затем смелее, когда осознала, что её собственное тело и душа могут переварить это.

Она ощущала, как их воспоминания прожигают её, как чьи-то мысли, чужие молитвы и клятвы Божественных жрецов проходят сквозь неё, оставляя шрамы. Но вместе с этим её внутренний мир расширялся, её душа крепла. Там, где прежде была лишь тихая пустота её сознания, теперь вспыхивали целые миры – обрывки чужих небес, чужих храмов, чужих битв. Она дрожала, но принимала всё.

И в итоге, когда тело каждого Бога рушилось, от них не оставалось ничего. Ни сияющих костей, ни осколков плоти. Только кучка пепла, мгновенно осыпающаяся на камни лабиринта. Даже этот пепел Андрей и Цзяолин не оставляли случайности. Он впитывался в землю болота, становясь новой подпиткой для иллюзорных барьеров, усиливая саму ловушку.

А вот их артефакты и доспехи – вещи, что сопровождали Богов тысячелетиями, не исчезали. Они рвались прочь, искрились, словно протестовали против забвения. Но руны котла охватывали и их. С шорохом, словно камни, падающие в омут, они утягивались внутрь сосуда, становясь трофеями. Внутри котла они не плавились в пыль, а складывались отдельной горой – оружие, венцы, посохи, латы, всё, что было связано с их владыками.

И Андрей видел это. Его глаза сверкали холодно. Он собирал армию из мёртвых Божеств, не из тел, но из их силы, их сущностей и их наследия. Всё, что веками считалось несокрушимым, теперь было спрессовано в его руках.

А Цзяолин, глядя на него, впервые ощутила странную ревность – не к другим женщинам, а к самому котлу. Потому что он принадлежал только Андрею, и он забирал себе всё. А её доля – лишь тени чужих душ, призраки в её сердце. Она понимала, что и это бесценно… Но внутри щемило чувство, будто её вечно оставляют на вторых ролях.

Она стиснула кулаки, но промолчала. Ведь Андрей уже стоял на краю чего-то гораздо большего, чем они оба могли вообразить.

…………

Когда первый заблудший в лабиринте Бог пал, остальные, ошеломлённые его мгновенной гибелью, уже поняли, что обратной дороги нет. Андрей не дал им даже времени осознать случившееся – пространство вокруг будто стало вязким, словно их окружала трясина, которая сжималась всё сильнее.

Он протянул руку, и Божественный котёл, зависший в воздухе над болотной гладью, дрогнул, пробудился, загудел. Его стены вспыхнули чередой узоров – древние иероглифы, линии запрета, печати поглощения. Внутри котла разгорелось сияние, будто там открывалось солнце, но не светлое и тёплое – а тёмное, обжигающе-багровое, с ноткой зелёного яда.

Поток силы погибшего Бога ринулся в котёл, закручиваясь в воронку. Каждая нить энергии кричала, выла, рвалась на свободу – но Андрей словно стальными клещами удерживал её, не позволяя даже крошечной капле вырваться мимо.

– Всё в единое ядро. – Тихо сказал он, почти шёпотом, но его слова прозвучали, как приговор.

Цзяолин стояла рядом, глаза её горели золотым светом. Она подняла ладонь, и сущность Бога – вырванная из его тела, прозрачная, напоминающая облако, в котором то и дело прорывались черты лица, остатки голоса, взвыла и метнулась к ней. Девушка сомкнула пальцы, и призрачная масса втянулась в неё, исчезнув без остатка. Её тело дрогнуло, едва заметно содрогнувшись от переполнения, но она выдержала, стиснув зубы.

Тело же бывшего Божества, лишённое силы и сущности, обратилось в горсть серого пепла, рассыпавшуюся прямо в воздухе. Его доспехи и оружие, некогда сиявшие Божественным блеском, дрожали и звенели, словно плакали. Но и им не было позволено уйти. Андрей направил ладонь, и котёл словно ожил ещё сильнее, вытягивая к себе металлические ленты света. Мечи, копья, щиты, доспехи – всё сминалось в потоки сияющих линий и исчезало внутри, откладываясь в глубинах котла, где формировалась сокровищница.

– Один. – Сказал Андрей, и в его голосе не было ни радости, ни злобы. Только холодная констатация. А оставшиеся Боги содрогнулись. Теперь они поняли, что в этом месте их ждёт не просто смерть. Их наследия… Их артефактов… Даже их имён не останется… Не будет ничего.

Они ринулись в разные стороны. Одни пытались пробить путь сквозь болотные туманы. Другие молили о пощаде. Третьи взывали к своим покровителям в иных мирах. Но болото Андрея, сотканное из пространственных ловушек и иллюзорных преград, не выпускало никого. Их бегство выглядело жалко.

Цзяолин ловила каждую сущность, не позволяя им раствориться. Иногда они сопротивлялись – выли, превращались в образы, показывая картины своих небес, домов, детей. Но девушка, стиснув сердце, закрывала глаза и делала то, что должна. Каждая поглощённая душа усиливала её ауру, делала её шаг тяжелее, взгляд – холоднее.

Андрей же не позволял себе остановиться. Каждый поток силы – он направлял в ядро котла. Сгусток внутри него становился всё плотнее, тяжёлое, переливающееся ядро вращалось в сердце артефакта. В нём кипели Стихии… Божественные законы… Остатки небесного огня и молний… Капли Божественной крови и даже тени их былых молитв.