Господин Тарановский (СИ) - Шимохин Дмитрий

Нойоны же были предупреждены, и в наставлениях не нуждались.

Достав из кармана часы, командиры, склонившись, сверили время.

— Выдвигаться поочередно, с интервалом в полчаса. Встретимся на том свете… или в лагере Цзянцзянюня. Идите.

Они уходили один за другим, растворяясь в темноте подвала. Вскоре город пришел в беззвучное движение. Первыми, цепляясь за скалы, как горные духи, начали подъем егеря. За ними, по руслу высохшей реки, змеей утекла в степь конная сотня Левицкого. Последней, глухой темной массой, почти не нарушая тишины, скользнула из-за холмов орда Очира.

Мы с Лян Фу поднялись на самую высокую уцелевшую башню городской стены. Ночь стояла темная и тихая. Внизу, в долине, мерцали редкие костры вражеского лагеря. Ничто не говорило о том, что через несколько часов здесь разверзнется ад. Поднеся к глазам подзорную трубу, глядя на восток, где небо только-только начало светлеть, я тихо произнес:

— Пора.

Рассвет, пропитанный гарью, взошел над Силинцем багровым заревом. На башне, откуда открывался вид на поле боя, ветер терзал обветренное лицо. И хотя долина внизу ощетинилась смертоносным железом, утренний туман, казалось, окутывал все вокруг, пряча в своих складках страх и смерть.

По сигналу, передаваемому флажками, с вершин холмов, обрамлявших долину, раздался сухой, частый треск выстрелов. Это «горные егеря» открыли огонь. Пули, выпущенные с невероятной дальности, точно накрывали позицию вражеских орудий.

Враг, застигнутый врасплох, заметался, пытаясь артиллерийским огнем согнать наших стрелков со скал. Но было поздно.

В тот же миг с двух сторон от города, как бы из-под земли, вырвались всадники. Несясь по раскисшей от талого снега земле, они казались призраками, воплощением степной ярости.

Первыми в атаку пошли драгуны Левицкого. Его отряд быстрым галопом подошел к батареи, поражая орудийную прислугу огнем «Спенсеров». Кони мчались, а всадники, не сбавляя хода, продолжали поливать врага свинцом.

Стоя на башне, через трубу было видно, как орудия левофланговой батареи замолчали, а их пехотное прикрытие заметалось, не зная, куда деться от этого огненного смерча. Артиллеристы, развернувшие было пушки в сторону гор, теперь лихорадочно разворачивали их против драгун Левицкого, пытались ответить им, но не смогли. То тут, то там по позициям противника проносились пылевые всплески от попаданий тяжелых пуль «энфилдов» и «спенсеров». Среди орудий метались люди в пробковых шлемах: наемные английские офицеры пытались вытащить своих артиллеристов, в ужасе залезавших под пушки и передки орудий. Наконец, последний из европейцев пал, пораженный метким огнем, и деморализованные китайские расчеты в ужасе побежали от своих смертоносных машин. Левый фланг был взят.

Но на правом фланге, где бой вел Очир, все пошло иначе.

Монголы бросились в атаку. Крича, размахивая саблями, с развевающимися на ветру лентами, они казались воплощением ярости, но их натиск захлебнулся. До правого фланга огонь «Энфилдов» с горы не мог достать. Цинские артиллеристы, оправившись от первого шока, развернули свои несколько орудий и встретили атакующих огнем картечи.

Раздался ужасный, раздирающий душу визг. Лошади, сраженные картечью, падали, кувыркаясь, придавливая собой всадников. Люди валились на землю, превращаясь в кровавое месиво. На правом фланге, где только что наметился успех, начался разгром наших сил.

Не отрывая взгляда от поля боя, я отдал следующий приказ:

— Лян Фу! — крикнул я. — Вперед!

И он тут же подал команду.

В этот момент из-за стены города, точно из преисподней, в атаку бросились ополченцы Лян Фу с красными повязками на головах. С мечами-дао и копьями наперевес они побежали по долине в отчаянном спринтерском броске, прямо на картечь.

Я нетерял времени присоединился к бою.

По полю боя пронесся еще один оглушительный взрыв.

Сотни бойцов Лян Фу с красными повязками на головах вырвались из-за стен города. Они неслись через поле, усеянное телами, прямо на вражеские пушки. Артиллеристы, в панике пытавшиеся развернуть тяжелые орудия, не успели. Волна атакующих захлестнула батарею.

Началась резня.

Молодой китаец с красной повязкой на лбу первым ворвался в орудийный расчет. Его дао, тяжелый односторонний меч, сверкнул дугой и врезался в плечо артиллериста, едва успевшего схватить банник. Цинец закричал, роняя длинное древко, и рухнул на колени. Китаец выдернул клинок и развернулся к следующему противнику — дородному сержанту с тесаком.

Чуть поодаль старый артиллерист с седыми усами яростно размахивал банником, как дубиной. Он успел проломить череп одному из атакующих, но тут сбоку к нему метнулся худой ополченец с копьем. Наконечник вошел сержанту под ребра. Старик выдохнул, выронил банник и медленно осел на землю, хватаясь за древко.

Справа от меня Мышляев, держал в каждой руке по револьверу «Кольт-Арми». Он стоял, широко расставив ноги, и методично стрелял в цинских солдат, пытавшихся прорваться к захваченным орудиям. Бах! Бах! Два выстрела почти одновременно — два тела упали. Казак даже не моргнул, переводя стволы на следующие цели. Его лицо было спокойным, почти скучающим, словно он вел не бой, а учебную стрельбу по мишеням.

У левого орудия монгол из свиты Очира, раненный в бок, все еще дрался. Он сжимал в руке изогнутую саблю и отбивался от двух цинских пехотинцев со штыками. Один выпад — монгол отбил штык, второй выпад — уклонился. Но силы его иссякали. Кровь темным пятном расползалась по полушубку. Наконец пехотинец справа сумел пробить защиту — штык вошел в грудь монголу. Тот хрипло вскрикнул и, падая, последним усилием полоснул саблей по ноге противника. Цинец завопил и повалился рядом, сжимая разрубленное колено.

Артиллеристы, не приученные к рукопашной, отчаянно отбивались тяжелыми банниками и тесаками, но их сметали. Ярость пехотинцев, долго сидевших под обстрелом, нашла свой выход. Правая батарея была взята.

Картина открылась страшная: дым, крики, наши и враги, перемешанные в кровавой свалке.

Но цинское командование отреагировало мгновенно. Из их центральных порядков ровными, плотными колоннами выдвинулся резерв. Батальон отборной пехоты шел в контратаку, чтобы отбить батарею. Мои уставшие, обескровленные бойцы Лян Фу не выдержат этого удара.

— К орудиям! — заорал я, перекрывая шум боя. — Разворачивай! Заряжай картечью!

Оттолкнув растерявшегося китайца, я сам припал к механизму наводки одного из захваченных «Армстронгов». Бойцы, поняв приказ с полуслова, бросили оружие, превращаясь в импровизированный артиллерийский расчет. Мы разворачивали тяжелую пушку, направляя ее ствол на надвигающиеся колонны.

Цинские шли, как на параде. Мерный шаг, блеск штыков. Подпуская их на убойную дистанцию, я ждал. Двести шагов. Сто пятьдесят. Сто.

— Огонь!

Залп картечью в упор ударил по плотному строю. Словно невидимая гигантская коса прошла по первым рядам, выкашивая в них широкую кровавую просеку. Люди падали не поодиночке — они валились рядами, десятками.

И в тот же миг с левого фланга донесся такой же оглушительный, яростный грохот. Левицкий! И теперь поливал картечью другие части вражеского корпуса.

Цинская армия попала в ад. Их контратака захлебнулась в крови. Они оказались под перекрестным убийственным огнем своих же захваченных пушек с обоих флангов. Строй сломался. В их рядах началась паника, солдаты, бросая оружие, бежали, сталкиваясь с задними рядами.

Началась бойня. Методичное, хладнокровное избиение.

Плотные колонны цинской пехоты, застрявшие в центре, попали в огневой мешок. Свинцовый град восьми «Армстронгов» снова и снова прошивал их ряды, оставляя широкие кровавые просеки.

А пока пушки рвали их строй на куски, с тыла и флангов, как стервятники, на них набрасывались конники. Они носились на своих лошадях, появляясь из клубов порохового дыма, давали убийственный залп из «Спенсеров» по спинам и бокам и тут же растворялись, чтобы появиться в другом месте.