Хранители Братства (ЛП) - Уэстлейк Дональд

Белт-Паркуэй. Три полосы несущихся автомобилей в одну сторону, три полосы в другую. Ночью это зрелище приобретало своеобразную красоту – лента белых огней фар, движущаяся навстречу ленте красных задних фонарей – но беспрестанно повторяющиеся звуки вшух-вшух-вшух, с которыми машины проносились под мостом, отвлекали от впечатляющего вида. Я, не останавливаясь, пошел дальше.

Поворот налево, на 150-ю авеню. Там находился гараж Департамента санитарии, а также открытая парковка, заполненная выкрашенными в белый цвет мусоровозами, похожими на гигантских тараканов в белых военных маскхалатах. Машин на улице почти не было, не говоря уж о пешеходах, уличные фонари попадались редко, а после здания Департамента санитарии тротуар кончился. Впереди в темноте едва виднелись еще какие-то шоссе. Я миновал пункт проката автомобилей, после чего дорога, вдоль которой я шел, повернула направо и поднырнула через подземный туннель под другой улицей. Строения впереди выглядели скудно освещенной мешаниной. Подойдя ближе, я увидел знак с надписью: «Все движение» и стрелкой, указывающей налево, посмотрел в ту сторону и увидел неподалеку шоссе, над которым возвышались огромные зеленые знаки. На одном из них я различил надпись со словом «Аэропорт», поэтому отправился в том направлении.

Да, это оказалась главная дорога в аэропорт, по которой двигались все автомобили и такси. «МЕЖДУНАРОДНЫЙ АЭРОПОРТ ИМ. ДЖОНА Ф. КЕННЕДИ» гласил самый большой знак, а чуть ниже: «ГЛАВНЫЕ ПАССАЖИРСКИЕ ТЕРМИНАЛЫ — 2 МИЛИ».

Две мили? Тут был въезд, а терминалы находились в двух милях? Я покачал головой, мысленно похвалив сам себя за то, что вышел с большим запасом времени, переложил сумку в другую руку и продолжил путь.

Я пересек травянистый участок, отделяющий меня от шоссе, затем повернул в сторону терминалов и пошел по обочине, оставляя поток автомобилей слева от меня. Машины проносились очень быстро, обдавая меня порывами ветра, и я старался держаться как можно дальше от проезжей части. Впереди я видел пешеходный переход, показавшийся мне узковатым.

Впрочем, я не добрался до него, во всяком случае пешком. Мимо меня промчался автомобиль, вырулил на обочину, прошуршав покрышками по траве, и остановился. Это была, как я заметил, полицейская машина, и я ничуть не удивился, когда сзади у нее зажглись два белых огня и она подобралась ко мне задним ходом. Я посторонился, позволив полицейской машине встать между мной и проезжей частью, и стал ждать.

Они вылезли из салона – двое молодых полицейских с суровыми настороженными лицами, и нелепыми усиками, как у Граучо Маркса. [69]

– Ладно, приятель, – сказал один из них, – выкладывай свою историю.

– Я иду в аэропорт, – сказал я.

Он с пренебрежением посмотрел на меня, словно думал, что я считаю его недалеким простаком.

– На своих двоих?

Я опустил взгляд на упомянутые части своего тела – обутые в сандалии ступни, пальцы которых изрядно запачкались после всех этих хождений во внешнем мире.

– Да, на своих ногах, – ответил я. Другой ответ, подходящий в данных обстоятельствах, не пришел мне в голову.

Второй полицейский указал на шумное шоссе в двух шагах от нас, словно это была важная улика против меня.

– Ты идешь пешком по скоростной магистрали Ван-Вик? [70]

– Так она называется?

Первый полицейский щелкнул пальцами, глядя на меня.

– Давай-ка взглянем на твои корочки. [71]

– Прошу прощения?

– Подтверждение личности, – пояснил он. Хотя это прозвучало не как объяснение, а, скорее, как добавочное требование.

– Подтверждение личности, – повторил я, с сомнением поглядев на свою сумку. Найдется ли в моем багаже что-нибудь с моим именем? Мои инициалы – одинокая «Б» – написаны маркером для белья на обратной стороне воротника рясы, что была сейчас на мне, но вряд ли этого окажется достаточно для таких крутых и самоуверенных людей, как эти двое.

Полицейский, щелкавший пальцами, сурово нахмурился.

– Нет корочек?

– Понятия не имею, – признал я. – Я могу посмотреть, но не думаю…

– А сумка для чего? – спросил второй полицейский.

– Я отправляюсь в Странствие, – ответил я. Мне казалось, это очевидно.

– Летишь на самолете?

Я мог бы попытаться съязвить, но, вероятно, это прошло бы мимо его понимания.

– Да.

– Билет есть? – спросил полицейский, и его замысел, наконец, обрел ясность.

– Конечно! – ответил я, восхищенный его сообразительностью. – И на нем будет мое имя! – Я опустился на одно колено, расстегивая молнию сумки.

Краем глаза я уловил какое-то движение, и это заставило меня поднять взгляд. Оба полицейских отступили на шаг, приблизившись друг к другу и к своему автомобилю. Оба уставились на меня с пугающей сосредоточенностью, а их руки застыли над кобурами.

– Э-м-м, – произнес я.

Я видел достаточно телепередач, чтобы кое-что понимать во внешнем мире, и потому быстро сообразил, что мое намерение сунуть руку в сумку напрягло и рассердило этих полицейских. Лучше бы мне их успокоить, и побыстрее.

– Мой билет, – сказал я, указав пальцем на сумку. Я внимательно следил, чтобы не направить, невзначай, палец на них. – Он там, внутри.

Ни один из полицейских не шевельнулся и не проронил ни слова. Казалось, они не знают, как поступить в такой ситуации.

– Хотите, сами достаньте билет, – предложил я. – Дать вам сумку?

– Просто вытащи билет, – сказал один из полицейских, и вроде бы он немного расслабился. Хотя его напарник все еще был полон подозрений, что я террорист, маньяк или беглый преступник.

К счастью, билет клали в сумку в последнюю очередь, и он лежал с самого верха. Я взял его, оставив сумку расстегнутой, и передал тому полицейскому, что первым попросил показать его (он же первым успокоился). Полицейский изучил билет, пока его напарник продолжал изучать меня. Машина позади них вдруг заговорила скрипучим неразборчивым голосом, напоминающим голос попугая. Полицейские и ухом не повели. Тот, что разглядывал билет, спросил:

– Ты брат Бенедикт?

– Верно.

– А что это здесь написано: ОКNM?

– Орден, к которому я принадлежу. Орден Криспинитов Novum Mundum.

– Что это значит? – спросил второй полицейский. – Вы католики?

– Да, часть римско-католической церкви.

– Никогда не слышал о таком ордене. – Кажется, он считал этот факт очень важным. – Летишь в Пуэрто-Рико, да? Миссионерская деятельность?

– Нет, э-э, не совсем. Нет.

– В отпуск?

– Мне нужно там кое с кем увидеться, – объяснил я. – По монастырским делам.

Полицейский указал на мою сумку моим же билетом.

– Не возражаешь, если я загляну туда? – Вопрос был сформулирован, как просьба, но их беззастенчивая манера намекала, что у меня не такой уж богатый выбор.

– Конечно, – ответил я. – То есть, конечно, нет. В смысле, нет, не возражаю. Вот. – Я протянул ему все еще расстегнутую сумку.

– Спасибо. – Еще одно утверждение, несовместимое с тоном, которым было сказано.

Он распаковал мою сумку, поставив ее на плоский багажник полицейского автомобиля, в то время, как напарник продолжал хмуро сверлить меня подозрительным взглядом. Машины, проезжавшие по скоростной магистрали Ван-Вик, притормаживали, несомненно, чтобы водители могли утолить свое любопытство и насладиться придорожным развлечением. Аккуратно свернутые носки брата Квилана чуть не скатились с багажника, но полицейский подхватил их.

Его напарник, тот, что внимательно наблюдал за мной, вдруг спросил:

– Что такое успение?

Я удивленно переспросил:

– Что?

Он повторил свой вопрос.

– А, успение, – сказал я. – Ну, учитывая сложившиеся обстоятельства, это то, что поможет мне не опоздать на самолет. Но, думаю, вы имели в виду Успение Пресвятой Богородицы. [72] Иисус вознесся, потому что, будучи Сыном Божьим, он обладал силой поднять себя, но Мария, будучи человеком, лишенным божественной силы, была вознесена, поднята силой Господа. Вы ведь пытаетесь проверить – действительно ли я католик?