Хранители Братства (ЛП) - Уэстлейк Дональд

Пока на меня не снизошло озарение.

Как еще назвать озарение, если не озарением? Существует два типа умозаключений, и озарение – второй из них. Первый тип – дедуктивное следствие – процесс нахождения пути к D на основе имеющихся A, B и C, его легко понять и объяснить. Но индуктивное следствие – процесс поиска D, когда у вас есть только 7, B и K – вещь совершенно неописуемая. Когда люди спрашивают писателей или изобретателей: «Откуда вы берете свои идеи?» они на самом деле просят их объяснить индуктивное озарение.

Сэр Артур Конан Дойл, создатель Шерлока Холмса, попытался в какой-то мере дать определение индуктивному следствию, написав в «Знаке четырех»: «Если исключить невозможное, то, что останется, и будет правдой, сколь бы невероятным оно ни казалось». Хотя автор не объяснил, как провести эту тонкую извилистую линию между невозможным и невероятным, определение обладает удобным прочным основанием, и его можно использовать для объяснения моего озарения. К примеру, какая-то часть моего мозга считала примерно так:

1. Невозможно, что кто-то из братьев в монастыре оказался предателем.

2. Невозможно, что Фрэнк Флэттери пришел и сжег наши документы, не будучи уверен в их существовании, важности и местонахождении.

3. Невозможно, что Фрэнк Флэттери получил эти сведения от кого-либо, кроме члена нашего сообщества.

4. Как бы невероятно это ни звучало, Фрэнк Флэттери получил сведения того, кто не догадывался, что сообщает их.

Все это – ретроспектива. Ничего такого не витало в моих мыслях до озарения. А потом меня как громом ударило. Я поднялся с кровати, спустился вниз и встретил брата Оливера, с унылым видом выходящего из своего кабинета.

– Можно мне войти туда? – спросил я, указывая на дверь кабинета.

Аббат слегка удивился.

– Ты хочешь поговорить со мной, брат Бенедикт?

– Нет, просто хочу побыть немного в вашем кабинете, – сказал я.

Один, потому что хоть я и испытывал некую иррациональную уверенность, на рациональном уровне я допускал, что, возможно, несу какую-то дичь.

На лице аббата мелькнуло недоверие – ничего странного в такой ситуации – и снова исчезло. Потому ли, что он понял, что может положиться на меня? Или потому, что вред уже нанесен, и терять больше нечего?

– Конечно, брат, – сказал брат Оливер, улыбкой скрывая колебания, и отступил в сторону, позволяя войти в свой кабинет. – Ты собираешься помолиться?

– Нет, травить тараканов, – ответил я и вошел внутрь.

Я нашел «жучок», прикрепленный с обратной стороны картины «Мадонна с Младенцем». Он походил на крупную пуговицу, но не очень. Больше всего он напоминал увеличенные фото глаза мухи, и вызывал у меня такие же жуткие ощущения. Когда люди перестали бить друг друга дубинами и начали использовать вместо этого технологии, они утратили свою человечность. Однажды утром мы проснемся, и осознаем, что мы марсиане.

Но разве этому прибору не нужны провода? По-видимому, нет. Он был сам по себе, одинокий маленький аванпост Флэттери среди нас. Но где же приемник, то место, где кто-то вслушивался в каждое слово, произнесенное в этой комнате?

Что ж, возможно, фургон, доставляющий цветы, тоже был припаркован в моем подсознании в момент озарения. Сознательно же, я только сейчас понял, как часто видел его, стоявшим неподалеку от дверей монастыря. Каждый раз, когда я выходил – он стоял там. Иногда я обращал на него внимание, иногда нет. Фрэнк Флэттери обогнул его и исчез, без сомнения – внутри.

Я давно отвык испытывать гнев, и в этом случае он заставил меня наделать глупостей. Не раздумывая, я выбежал из кабинета брата Оливера в крытую галерею, пересек внутренний двор, отворил двери во внешний мир и, не обращая внимания на полуденную толпу пешеходов и скопление машин, направился прямо к цветочному фургону. Когда я дернул и распахнул задние двери фургона, Альфред Бройл изо всех сил ударил меня по носу.

Я отлетел и шлепнулся задом на тротуар. «Ухажер» Эйлин закрыл двери цветочного фургона, и автомобиль без промедления уехал.

– Ты совершил очень серьезную ошибку, – сказал брат Клеменс.

– Знаю.

Я чувствовал себя ужасно. Мало того, что я совершил очень серьезную ошибку, так еще и получил по носу, и он все еще болел. У меня появился отек вокруг глаз, я не мог дышать носом и говорил, как оператор междугородней телефонной станции.

– О, не будь так строг к нему, – сказал брат Оливер. – Нынче днем брат Бенедикт проделал чудесную работу! Развеял это облако подозрительности, это чувство уныния…

– Согласен, – ответил брат Клеменс. – Вы совершенно правы. Мы все в глубоком долгу перед братом Бенедиктом за то, что он сделал. Я жалею лишь о том, что он не позвал с собой кого-нибудь из нас, когда пошел к тому цветочному фургону.

Разговор происходил спустя час, в кабинете брата Оливера, очищенном от «жучков». Микрофон запрятали под стопку алтарных покрывал в ризнице. Вместе с братьями Клеменсом, Оливером и Декстером присутствовал старый друг Клеменса, внушительно выглядящий адвокат по имени Ремингтон Гейтс, который носил шляпу и трость, а также часто кривил губы в знак сомнения.

Ход событий был теперь четко установлен. Флэттери, очевидно, запланировали продать этот участок еще несколько лет назад, может, после прошлого заседания Комиссии по достопримечательностям, и ждали лишь окончания срока аренды. Затруднением для них явился пункт, дающий нам право на продление договора. Узнав, что договор аренды не был в свое время зарегистрирован в окружной канцелярии, и что единственные копии хранятся у нас и у них, Флэттери каким-то образом проникли сюда, обыскали наши бумаги – та еще задачка – и украли нашу копию договора. Тогда же, либо позже, они установили «жучок», чтобы быть в курсе наших планов по спасению. Они надеялись, что мы не узнаем о сделке по продаже до первого января следующего года, когда станет слишком поздно. У ДИМП, конечно, могла возникнуть с нами небольшая заминка, но Флэттери были бы вне подозрений. Но мы узнали о сделке, поэтому они сразу же установили за нами постоянное наблюдение, на всякий случай. Естественно, они услышали о том, что мы разыскали копию договора, и слышали, как брат Клеменс рассказывал о своем плане, включающем вторичные документы. Дождавшись, когда брат Клеменс сказал – а они услышали – что у нас есть все необходимые доказательства, они отправили одного из братьев Флэттери сжечь документы.

Но мы не могли этого доказать. Я единственный, кто мог опознать Альфреда Бройла, как человека из цветочного фургона, и только я мог опознать сам фургон. В придачу, никто, кроме меня, не мог опознать Фрэнка Флэттери, как поджигателя. Если б только я позвал кого-нибудь с собой, еще одного свидетеля, способного подтвердить присутствие Альфреда Бройла в фургоне и само существование этого фургона, у нас были бы весомые основания для иска. Вместо этого, у нас был мистер Ремингтон Гейтс, говорящий, скривив губы:

– Откровенно говоря, я не вижу, что мы имеем.

– Но мы жемного чего имеем, – возразил брат Оливер. – Мы обнаружили микрофон, и несколько человек видели поджигателя, убегающего после того, как он устроил пожар.

– Но никто не может его опознать, кроме брата Бенедикта, – сказал мистер Гейтс. – И он же нашел микрофон. Все концы сходятся к брату Бенедикту. Знаете, что бы я сказал, будучи адвокатом другой стороны?

Брат Клеменс с мрачным видом заметил:

– Я знаю, что бы ты сказал, Рем.

– Да, ты знаешь, Говард, – сказал мистер Гейтс.

Значит, мирское имя брата Клеменса было Говард; как странно. Я прищурился, пытаясь разглядеть в нем Говарда, но не сумел.

– Но позволь мне, – продолжил мистер Гейтс, – пояснить этот вопрос для твоих друзей. – Обратив на меня строгий, как у мамонта, взгляд и поджав губы еще пуще прежнего, он сказал: – Представим, что я сейчас адвокат другой стороны, брат Бенедикт.