Маршрут: Ноль (СИ) - "Mrs. Mracopisec"

«Если забудешь — это шанс. Если вспомнишь — это петля. Не выбирай память, выбирай выход.»

— Какой выход? — спросил я у пустоты. — Где он, если даже дверь — зеркало?

Ольга подняла на меня глаза. В них снова был цвет — едва уловимый серо-зелёный, как у стеклянной бутылки, которая пережила два пожара. Она вытянула руку, коснулась моего виска — холодом, аккуратно — и произнесла одно-единственное слово, тоже по-русски:

— Позже.

— Мне нужен сейчас, — упрямился я.

Она пожала плечами, и её плечи едва заметно крохнули, как лёд на реке. Прежний язык вернулся, и в нём я вдруг услышал ритм, как в детской считалке, только сыгранной задом наперёд.

Я положил камеру на приборку. Снег на экране вдруг сменился гладью. Не картиной — ровной, безликой поверхностью, как у пруда в январе. Я наклонился — и понял, что смотрю не в монитор, а в ещё одно зеркало. В нём у меня не было лица. Только контур.

— Ладно, — сказал я, как говорят перед прыжком с моста, — допустим. Я — между. Камера — снег. Рамка — дверь. Ты — холод. Имя — чужое. Что дальше?

Она медленно наклонилась, коснулась лбом моего лба. От холода у меня звенели зубы. Она сказала три слова — на своём, но так, что я понял:

— Не. Спеши. Помнить.

Я закрыл глаза — не от страха, от переизбытка белого. Когда открыл, из мира исчезли даже тени. В такой пустоте легче поверить в любую форму, которую предложат.

И где-то очень близко, уже не в радио и не в диктофоне, прозвучало привычное, как удар метронома:

— Проснись.

— Позже, — ответил я в никуда. — Сначала — вспомнить, как не помнить.

Ольга кивнула — и, клянусь, это был единственный раз, когда она улыбнулась без холода. Совсем на миг. Как вспышка лампы в тёмной проявочной.

Белый шум заполнил всё — уши, лёгкие, щели между зубами. Даже собственные мысли шуршали, как снег по стеклу. Я попробовал зацепиться за имя и понял, что в голове пусто, как на чистой кассете: место есть, записи нет.

— …к…р… — выдавил я и понял, что говорю не по-русски, а просто ломаю воздух.

Ольга что-то ответила своим вывернутым языком. Слова шли задом-наперед, скобками, и только в конце выпало короткое, понятное:

— Жди.

— Не умею, — сказал я и сам удивился: голос ещё мой, а имя — уже нет.

Камера не сдавалась — показывала ровный снег, идеальную пустоту. На миг в ряби всплыло что-то круглое, как печать, — ноль, — и тут же растворилось.

Я достал пустую рамку. Внутри лежало зеркало, но стекло было не плоским — глубина, как вода в колодце. В отражении — контур меня. Без лица. Я провёл пальцами по краю, и трещина побежала по раме, тонкая, как волос, складываясь в знакомую цифру: 0.

— Кто я? — спросил я у рамки.

Отражение пожал плечами.

Я вытащил из бардачка ручку — она тоже стала чёрно-белой — и на ладони попытался написать хоть что-то. Палец вывел М — буква тут же съехала, распалась на два тонких кружка и полоску. Всё возвращалось в нули.

— Хорошо, — сказал я пустоте. — Буду нулём. Хоть честно.

Ольга легонько коснулась моего виска. Губы — лёд. От холода у меня дрогнули веки, будто кто-то щёлкнул выключателем. Я понял, что после её поцелуя забываю быстрее — как будто объём памяти уменьшили до вмещающего кадра.

— Пожалуйста, — прошептал я. — Не сейчас.

Она отстранилась и — впервые за всё время — произнесла без чужого акцента:

— Скоро.

Снаружи вместо дороги — белая плёнка. Но в этой пустоте начали проявляться знакомые пятна, как на фотографии в проявочной. Сначала — километровый столб. На нём мигала цифра. 93 → 39 → 0. Потом — обвод «Волги», гладкий, как контур в карандаше. Потом — тонкие кружки мелом прямо по асфальту. Сами. Без руки. Я знал, как они рисуются, хотя не помнил — кем.

Я включил мотор. Звук был без цвета, но держал форму — как линия на кардиограмме. Машина послушно скользнула вперёд по белому листу. Руль под руками — сухой, без крови, без прошлого. Только круг. Круги — везде.

— Куда? — спросил я, но вопрос был детский.

Ольга показала на рамку. Я поднял её к лобовому. И зеркало, вместо моего лица, показало дорогу чуть дальше, чем видели глаза: в тумане, в чёрно-белом, как в фильме, вырастал силуэт разбитой «Волги». Всё точно. Даже трещина на стекле — круглая, как ноль.

— Это впереди? — спросил я.

— Да, — сказала она на своём. И я понял.

Камера продолжала шуметь. Я нажал «Rec» просто чтобы уцепиться за ритуал. На экране по снегу поползли полоски, сложились в строчку — не буквы, а чужая метка, как царапина: 23.09.93. И сразу — обратно в белое.

Имя снова попыталось всплыть. Я поймал его, как мяч в бассейне, — скользящий, чужой. М… ар… — сорвалось. Не удержал.

— Если я забуду всё, — сказал я Ольге, — кто поведёт?

Она ответила длинно и холодно, но в середине фразы вспыхнуло русское, как лампа в тамбуре:

— Я.

— Ты? — Я криво улыбнулся. — А ты кто?

Она задумалась на долю секунды. Снежный язык в её устах зазвучал мягче, и из него вытаяли ещё два понятных слова:

— Твой проводник.

— В ад или из ада? — не удержался я.

Она не ответила. Вместо ответа — снова коснулась губ. Лёд. Вены скрутило тонкими узлами, которые тут же превратились в нули и развязались сами.

— Ладно, — сказал я. — Снимаем дубль без имени.

Я повёл машину. Мир вокруг окончательно стал двухцветным — чёрные стволы, белые поля. Ни одного оттенка. Даже страх — серый. Даже шутки — серые. Только цифры на столбах то появлялись, то исчезали, и каждый раз, когда я моргал, где-то на грани зрения вспыхивала надпись НЕ ПОДХОДИ. Я моргал реже.

Рамка на коленях тянула взгляд, как яма. Я заглянул ещё раз: в глубине зеркала дорога уже дошла до «Волги». Внутри неё — пусто. Или наоборот — слишком много. На сиденье лежал мой диктофон. На руле — мои руки. В зеркале — не моё лицо. Я отдёрнул взгляд, словно обжёгся.

— Я — между, — напомнил я себе. — Между нулём и нулём.

— Почти, — сказала Ольга.

— Почти — это где?

Она посмотрела прямо, туда, где туман на секунду стал гуще, — в зенит белого. И прошептала на русском:

— Там, где ты перестанешь выбирать.

Я хотел возразить, но в этот миг камера выдала звук. Не шум — паузу. Плотную, как глыба. А за ней — детское:

«Папа…» И тишина. Белая, как на фото без проявления.

Я прижал педаль. Километровый столб слева чисто показал 0. Второй — тоже 0. Третий — 0. Мир упростился до идиотизма: ноль, ноль, ноль. Любая попытка найти единицу — смех.

— Мы там, — сказал я. Даже без имени — я знал. — Мы у Ноля.

Ольга закрыла глаза. На ресницах метнулся ледяной иней. Я подумал: сейчас она скажет своё «позже» — и мы опять застрянем между. Но она наклонилась ко мне — последнее прикосновение, ещё холоднее прежнего, как печать на конверте, и внятно шепнула одним дыханием:

— Дальше — без меня.

Я кивнул. Странно — без имени — но я понял, что это и есть ответ, которого я всё время хотел. Впереди туман перекатывался плотными валиками; в глубине тумана в зеркале рамы — разбитая «Волга» уже распахнула дверь.

Камера щёлкнула сама собой и показала только одно слово, чёрным по белому, как титр: ПРОСНИСЬ.

— Позже, — машинально сказал я. И впервые услышал, как это «позже» звучит не как отсрочка, а как команда старту.

Машина въехала в молоко. Мир схлопнулся в абсолютную беззвучность. Даже сердце перестало хлопать — просто поставило точку.

Ноль.

Глава 2 °Cнова Ноль

Туман сгущался, вжимался в уши, как вата. Машина двигалась вслепую, и всё же я знал точно — мы на месте. В груди было странное чувство: не сердце билось, а метроном отсчитывал такт в такт колёсам.

Впереди проступил тёмный силуэт. Нечто громоздкое, перекошенное, обугленное временем. «Волга». Та самая.

Я резко затормозил. Колёса не скрипнули — звук будто отрезали. Туман расступился ровно настолько, чтобы явить: машина стоит поперёк дороги, как мёртвый зверь, давно истлевший, но всё ещё не рухнувший. Лобовое стекло пробито, крыша вмята, металл пережжён ржавчиной.