Маршрут: Ноль (СИ) - "Mrs. Mracopisec"

Лента. Настоящая магнитная лента, тонкая, чёрная, скомканная в комок и перехваченная детской синей резинкой. Дёрнул — она шевельнулась, будто живая, и легла на ладонь.

— Прелесть, — сказал я. — Мой внутренний архивариус счастлив.

На сиденье лежала пустая кассета «Для М.Г.». Я поднёс комок к её отверстию — лента сама устремилась внутрь, миновала ролик, обежала бобины и намоталась за минуту, будто репетировала это всю жизнь. Щёлк — крышка захлопнулась. На бумажной вкладке проступило: НЕ СПИ.

— Плохая новость: я бодр как никогда. Хорошая: есть саундтрек.

— Не надо, — тихо сказала Ольга. — Они слышат и через молчание. Но через звук — быстрее.

— Тогда потанцуем, пока нас не вырезали, — попытался пошутить я и вставил кассету в мёртвую магнитолу.

Головка скрипнула. Бобины повернулись, как глаза. Звук вошёл в салон не через динамики — через металл, через руль, через зубы.

— Марку, — сказал я себе. Голос мой, но из другой груди. Спокойнее. Тяжелее. — Если ты это слышишь — значит, память удержала. Под сиденьем — лента. Молодец. Теперь слушай.

За фразой захрипело, как море, и поверх лёг другой слой — та же интонация, но с ржавчиной:

— Не верь ей. Она не настоящая.

— Тихо, — прошептал я магнитоле. — Дай одному из меня договорить.

— Лаборатория — сектор двенадцать. «Зеркало». Оператора ты знаешь. Она молчит, потому что ты попросил, — продолжил первый голос. — В «Волге» в бардачке — диктофон. Не свой. Его. Батарейки сели, но запись идёт. Возьми — и уходи из кадра. Повтори: уходи из кадра.

Я взглянул на Ольгу. Та застыла, будто в её кадр вставили паузу. В глазах — ни отражения, ни света, только матовый зелёный цвет бутылочного стекла.

— Если будка зовёт — не подходи. Если я машу — не подходи. Если петля просит — не затягивай, — голос сбился, будто плёнку зажевало, и вернулся. — Ты любил прятать билеты. Но это — не билет. Это ключ. Он откроет не дверь, а время. Не вздумай…

Шорох, пустота. Второй голос влез, как нахал:

— Верёвка — ноль. Ноль — узел. Узел — дом. Смотри на ноль.

Верёвка на груди ожила и… свернулась в идеальный круг. Ноль на рёбрах. Ноль у руля. Ноль на бобинах. Ноль в голове.

— Прекратите дизайн-сессию, — процедил я. — Это отвлекает.

Кассета щёлкнула:

— Марк. Если услышишь «проснись» — не подчиняйся сразу. Сначала посмотри в зеркало. Если там — не ты, жди. Если там — ты, жди дольше.

— Прости, — едва слышно сказала Ольга. — Это опасно.

Пустая панель, лишённая проводов, вспыхнула тусклым угольным светом, будто внутри кто-то прикурил. Мой голос стал интимнее, ближе:

— Они не хотят, чтобы ты проснулся. Потому что когда ты проснёшься — кончится кино. А они любят кино. Слишком.

Ольга дёрнулась, словно от удара. На щеке нерастаявший иней сложился в слово: ЛЖИ — и тут же растёкся.

— Кто «они»? — спросил я, не отрывая рук от руля.

Ответ дала дорога. Впереди, на изгибе тумана, зажглись габариты белой «Волги». Она стояла поперёк полосы, как зверь, легший отдохнуть на тропе.

Кассета тихо, будто сквозь ладонь:

— Вот она. Бардачок. Диктофон. «Если ты это слышишь…»

— Дальше не слушай, — прошептала Ольга. — Пожалуйста.

— У нас дефицит данных, — сказал я. — А по моей статистике, гибнут обычно от их избытка. Рискнём.

Я прибавил газу. Верёвка дёрнула грудь, пытаясь удержать, и на секунду в глазах поплыло — узел переметнулся на шею. Я сдёрнул петлю резким движением. Верёвка жалобно зашуршала и рассыпалась, как паутина.

— Марку, — повторил голос. — Когда возьмёшь диктофон — не смотри на стрелки. Они пойдут назад. Это нормально. Ненормально — если увидишь время «12:93». Тогда…

В эфире раздалось шипящее «хи-хи», будто кто-то царапал ногтем по микрофону, и слова оборвались. Бобины провертелись вхолостую. На вкладыше проступило: ПОКА НЕ СПИ.

— Я и не собирался, — сказал я, чувствуя, как сжимается горло.

Габариты «Волги» приблизились. Хром блеснул, как лезвие. По стеклу — ни капли, но кузов лоснился влагой. Как зонт. Как голос. Как всё здесь.

— Если это ловушка, — сказал я Ольге, — то очень артистичная.

— Ловушки всегда красивые, — ответила она. — И почти всегда — твои.

Я отпустил тормоз. Ночь согнула спину. Магнитола втянула кассету обратно, будто передумала делиться. На секунду воцарилась абсолютная тишина — ни мотора, ни дыхания, ни шёпота шин. И в этой тишине, как игла в старой пластинке, прозвучал единственный щелчок:

— Проснись.

Я не подчинился. Сначала посмотрел в зеркало. Там был я — здесь и сейчас — и за моей спиной пустое пассажирское кресло. Ольга — словно отражение без оригинала.

— Ждём, — сказал я. — Как велели.

Верёвка на полу свернулась в ещё один ноль. «Волга» впереди мигнула аварийкой. И я понял: дальше — либо запись, либо жизнь. Выбирать нужно сейчас.

«Волга» стояла, уткнувшись в туман, словно зверь, высунувший морду на дорогу. Свет фар подрагивал, будто лампы питались ударами моего сердца. Я впился в руль так, что пальцы занемели. Внутри гудело эхо последнего слова — «Проснись».

Я не послушался. Я ждал.

В зеркале заднего вида была пустота — Ольги не было. Салон казался просторнее, вывернутым в иную геометрию. Красный зонт валялся на полу, мокрый, с растёкшейся тканью, будто его только что отряхнули после ливня. Но дождя-то не было.

— Отлично, — сказал я себе. — Призраки не любят скуки.

Выдохнул и вышел.

Холод ночной трассы ударил в грудь. Воздух был густой, вязкий, будто его разлили из канистры. «Волга» манила, как магнит. Сделал несколько шагов — и услышал сзади шорох. Верёвка сама выползла из салона и поползла за мной по пятам.

— Что ж, будь поводырём, — пробормотал я.

Подошёл ближе. Хром бампера отражал меня искажённым: лицо старше, глаза пустые. Вспомнил предупреждение: «В бардачке — диктофон. Не смотри на стрелки.»

Дверь открылась легко. Внутри пахло бензином и старым плюшем. Салон был сухим, но на сиденье отпечатались мокрые следы от ладоней. Я сел и открыл бардачок.

Диктофон был там — «Электроника» с облезшей краской. Кнопка «Запись» утоплена, стрелка индикатора мёртво светилась. Вынул его. На кассете внутри — надпись шариковой ручкой: «Марку. 23.09.93».

Нажал «Стоп». Щёлк — стрелка дёрнулась влево. Потом поползла назад. Секунды таяли. 01:12… 00:59… 00:14… 00:00. И затем — нелепая цифра: 12:93.

Я замер. «Ненормально — если увидишь 12:93».

Воздух в салоне задрожал. В зеркале заднего вида — я, но не с пустым взглядом. Наоборот: глаза горели, как у загнанного зверя. Он беззвучно шептал, и губы складывались в слова: «Ты уже здесь.»

Диктофон взвыл. Лента внутри бешено закрутилась, но вместо звука я услышал лишь стук крови в висках. И тогда на пассажирском сиденье материализовалась Ольга. Мокрые волосы, капли на щеках, зонт на коленях. Она посмотрела на меня устало:

— Я же просила не слушать.

— Это был я, — прохрипел я. — Мой голос. Он говорил…

— Неважно, что он говорил, — перебила она. — Важно, кто слушает.

Я сжал диктофон. От него шло тепло, будто в руках пульсировало живое сердце.

— Это ключ, — сказал я. — Так он сказал.

— Это ловушка, — ответила она. — У ключей всегда есть замки. Но не каждый замок ведёт к выходу.

Верёвка, что ползла за мной, обвила ноги. Петля за петлёй, спиралью. Я рванулся — поздно: она уже затянулась. И я понял, что она держит не меня — она держит саму дорогу. Асфальт подо мной сжался, превратившись в узкий мост из тьмы.

Кругом — пустота. Лишь свет фар «Волги» и собственное дыхание.

Диктофон щёлкнул, и голос — мой, но надорванный — произнёс:

— Ты всегда хотел кадр, который объяснит всё. Вот он. Но плёнка кончится, если не выберешь. Останешься — замрёшь. Уйдёшь — потеряешь. Решай.

Ольга положила руку мне на плечо. Лёд пржёг кожу.

— Если проснёшься, — сказала она, — меня не будет.

Я посмотрел на неё. На зонт. На воду, что капала из ниоткуда. На отражение в зеркале, где я уже стал кем-то другим.