"Фантастика 2025-159". Компиляция. Книги 1-31 (СИ) - Небоходов Алексей

Алексей рассмеялся, подтверждая её слова:

– Света права. Если мы шокировали французов, то действительно делаем что-то великое. Теперь понятно, почему КГБ так упорно гналось за нами. Видимо, мы настолько опасны, что даже здесь полиция в растерянности от нашего творчества.

Михаил улыбнулся увереннее и поднял руку, успокаивая друзей:

– Это всего лишь очередной сюрприз судьбы. Мы справились с КГБ, сбежали из Союза с фальшивыми документами – неужели испугаемся нескольких французских полицейских? Справимся, как всегда: уверенно и с юмором.

Друзья рассмеялись, расслабляясь и больше не воспринимая ситуацию всерьёз.

Светлана, сидя в гримёрке, смотрела в зеркало и не могла решить, довольна ли она увиденным. Зеркало в золотой раме, парижское до невозможности, иронично напоминало ей о нынешнем положении. Она, актриса московского театра, бывшая звезда советского кино, теперь снималась в таких странных фильмах, что собственное отражение смотрело на неё с лёгким укором.

Светлана тяжело вздохнула и закурила. Курение никогда не было её привычкой, скорее частью образа и способом привести мысли в порядок. Затянувшись горьким дымом, она снова задумалась о том, насколько нелепо сложилась её жизнь за последние годы.

В первые дни Париж воспринимался иначе. Тогда он казался не просто новым городом, а другим миром, из которого не хотелось возвращаться, особенно после того, как советское телевидение объявило их предателями и лишило гражданства. Светлана тогда даже смеялась, глядя на своё чёрно-белое изображение в программе «Время»:

– Лёша, вот она, знаменитая советская актриса Светлана Бармалейкина! Теперь официально враг народа и просто опасная женщина. Пойду напьюсь в кафе и расскажу официантам, что скрываюсь от КГБ. Думаешь, бесплатно наливать станут?

Алексей тогда спокойно рассмеялся:

– Света, не преувеличивай. Французы любят драму, но официанты ценят тех, кто платит. Скажи лучше, что мы продадим сценарий и расплатимся позже. Пафоса только не нагоняй, а то счёт накрутят втрое, примут за голливудскую звезду.

Прикурив сигарету и прижавшись к его плечу, Светлана поняла, что при всей нелепости ситуации именно Алексей позволял ей сохранять равновесие. Он был редким человеком, чьё спокойствие не раздражало, а поддерживало. Тогда он всех успокоил простой мыслью: хуже уже не будет, значит, можно жить заново.

Погасив сигарету, Светлана откинулась в кресле и задумалась, разглядывая своё отражение. Сзади осторожно постучали в дверь.

– Войдите, – сказала она, не оборачиваясь. – Только если это опять Михаил со сценарными ужасами, я сегодня не выдержу. Пусть напишет что-нибудь романтическое.

В комнату тихо вошла Ольга и осторожно прикрыла дверь:

– Свет, если мешаю, сразу скажи. Хотела узнать, как ты, но по голосу понимаю, что ты снова готова кого-то прибить. Лучше, наверное, не меня.

Светлана искренне улыбнулась, повернувшись к вошедшей:

– Оля, на тебя я злиться не могу. Вот Михаила иногда хочется прибить, но жалко его, так и коплю раздражение. Лучше бы сыграла что-нибудь романтичное, без всяких удушений по ночам.

Ольга с сочувствием присела рядом и погладила её по плечу:

– Светочка, тебе просто нужен отдых. Ты стала слишком впечатлительной. Помнишь, как мы приехали сюда в первый раз, растерянные и испуганные? Михаил казался спокойным, хотя у него внутри наверняка был кошмар похуже нашего. Я тогда боялась даже выйти из дома: вдруг кто-то узнает и отправит обратно в СССР? Представляешь: приходишь за круассанами, а продавец говорит: «А вы случайно не Ольга Соколова из Москвы? Вас по телевизору показывали, враг народа, кажется?».

Светлана рассмеялась свободнее и откинулась в кресле:

– Оля, у тебя фантазия ещё круче, чем у Михаила! Хотя я тебя понимаю. В первые дни боялась даже почту проверять. Вдруг там телеграмма: «Светлана, срочно возвращайтесь, вас ждёт героическая роль в советском фильме про доярок». Что бы я им ответила? Что теперь снимаюсь во французских фильмах ужасов?

Ольга рассмеялась и несколько секунд молча смотрела в окно. За стеклом барабанил дождь, идеально подходя их настроению и создавая странный уют, возможный только здесь, вдали от прежних тревог.

Ольга задумчиво улыбнулась:

– Иногда смотрю на нас всех и думаю: как мы вообще дошли до такой жизни? Кто бы подумал, что мы будем сидеть в Париже и спокойно обсуждать, как обмануть французскую полицию, хотя недавно панически боялись советского КГБ. А Михаил? Он удивительный человек. Мне кажется, даже если нас посадят в тюрьму, он и там найдёт способ снять фильм и через неделю сбежать.

Светлана улыбнулась шире, глядя на Ольгу и чувствуя, как напряжение окончательно проходит:

– Ты абсолютно права. Михаил всегда что-нибудь придумает, даже если завтра нас обвинят в аморальности. Я до сих пор удивляюсь, что мы здесь живём и работаем так, будто это совершенно нормально. Хотя, честно говоря, иногда сомневаюсь, правильно ли мы поступили. Ты об этом не думаешь?

Ольга мягко сжала её руку и серьёзно посмотрела в глаза:

– Думаю постоянно, Света. Но каждый раз убеждаюсь, что другого пути не было. Мы слишком долго жили в страхе. Сейчас, несмотря даже на французскую полицию, я впервые чувствую, что живу своей жизнью. Поверь, теперь нам всё под силу, даже снова изображать жертв и маньяков.

Они обе рассмеялись и замолчали, глядя в окно на дождь, словно соглашавшийся с каждым их словом. Теперь можно было спокойно говорить и не бояться, что кто-то подслушает.

Глава 9

Михаил вошёл в павильон и замер, оглядывая пространство. Он ощутил странную смесь волнения и почти ностальгического чувства. Михаилу вовсе не хотелось возвращаться в СССР по-настоящему, однако среди искусно стилизованных декораций он испытывал двоякое удовольствие – ироничную грусть по времени, когда был совершенно иным человеком.

Павильон был оборудован идеально – Михаил лично контролировал атмосферу. Сегодня здесь снималась эротическая пародия на легендарную «Операцию Ы», теперь переименованную в «Операцию Скекс». Герои остались прежними, разве что с лёгкой поправкой на жанр: Михаил играл Шурика, а Светлана Бармалейкина – Лиду, студентку с утомлённой нравственностью и повышенным интересом к физике.

Справа тянулся длинный коридор советского вуза, отделанный пластиковыми панелями цвета заварного крема, с потрескавшейся краской у основания стен. Портрет Ленина на стене выглядел демонстративно выцветшим, а на доске почёта красовались лица настолько добросовестных передовиков учебного процесса, что Михаил невольно усмехнулся. Художники-постановщики сделали всё на совесть – ощущение «назад в СССР» было столь полным, что воздух казался пропитанным запахом половиков, побелки и советского лака.

Приблизившись к двери кабинета, Михаил толкнул её, распахнув обитую коричневым дерматином створку. На доске аккуратно выведена мелом тема лекции: «Моральный облик строителя коммунизма». Под ироничным лозунгом стояла школьная парта, где скоро разыграется ключевая сцена.

Михаил прошёл вдоль деревянных стульев, тщательно проверяя каждую деталь: потрёпанные края учебников, пеналы с цветными карандашами, заметки, приколотые кнопками к стене. У окна он выглянул наружу, где было создано импровизированное «дворовое пространство» с лавочками и гипсовой статуей девушки с веслом – точной копией той, что стояла в парке его юности.

Из размышлений Михаила вывел голос помощника режиссёра – молодого француза Жака, которого Михаил по старой привычке называл Женькой:

– Михаил, актёры готовы. Загляните к Светлане в гримёрку, кажется, она волнуется.

Михаил кивнул и направился через коридор в гримёрку. Студия была его гордостью, приносила доход и признание, но больше всего он ценил короткие мгновения, когда видел увлечённых, счастливых людей, которые и представить не могли такой поворот судьбы.

Постучав в дверь гримёрной, Михаил не стал ждать ответа и вошёл. Светлана Бармалейкина стояла перед зеркалом, поправляя голубое ситцевое платье с белым воротничком. Её лицо выражало серьёзность, будто она готовилась не к съёмкам взрослого фильма, а к выпускному экзамену в театральном институте.