Хранители Братства (ЛП) - Уэстлейк Дональд

Но в глубине души я чувствовал, что требовалось нечто бо́льшее. Сомневаюсь, что отец Банцолини, ведя свою обычную жизнь, был настолько завален похвалами за свои писательские труды, что пресытился и стал к ним безразличен. На самом деле, у меня возникло сильное подозрение, что он жаждал всестороннего обсуждения и «позитивного отклика», как он выразился в своей статье «Исповедь: улица с двусторонним движением». Нужно больше, чем парочка заранее продуманных двойственных предложений, чтобы утолить этот голод.

Размышляя над этим, я все больше понимал, что мне понадобится профессиональная – или хотя бы полупрофессиональная – помощь. Брат Сайлас регулярно читал книжные обзоры в «Санди Таймс» и, как мне кажется, он все еще сохранил в душе нечто криминальное. Мог ли он помочь? Не столько с определенными фразами, сколько с общим уклончивым подходом. Уклончивость – определенно то, к чему я стремился, но не был уверен, как этого достичь.

Впрочем, если задуматься, брат Сайлас не производил впечатление уклончивого типа. Какими бы ни были его связи с криминальным и литературным миром, его нынешний взгляд на жизнь был скорее прямолинейным. Поговорить с ним наверняка стоило, но я сомневался, что брат Сайлас был тем знатоком, что мне нужен.

А кто еще мог помочь? Расхаживая взад-вперед по крытой галерее, я раздумывал над этим вопросом, поглядывая во двор, где в тот момент находились несколько моих братьев. Например, брат Оливер, сидя на трехногом табурете, старательно писал очередную «Мадонну с Младенцем»; но – нет, ему не хватало той изворотливости мышления, что я искал. Братья Мэллори и Джером подсыпали мульчу вокруг кустов у передней стены, но они еще дальше отстояли от необходимой тонкости подхода. А кто еще там был?

Кто-то вышел из кабинета брата Оливера в крытую галерею на другой стороне двора от меня. Его капюшон был поднят, затрудняя опознание, но по фигуре и движениям я предположил, что это брат Перегрин.

Конечно! Брат Перегрин когда-то управлял летним театром. Кто мог иметь больше опыта в расплывчатых комплиментах и бережном обхождении с трепетными талантами?

– Брат Перегрин! – воскликнул я, помахав ему рукой, и припустил через двор в его сторону.

Он, казалось, не услышал меня, продолжая целеустремленно шагать к выходящей на улицу стене, возле которой возились братья Мэллори и Джером, но теперь уже не по крытой галерее, а пересекая двор по направлению к главным дверям.

– Брат Перегрин! Брат Перегрин! – Я изменил курс, петляя между платанами и птичьими купальнями, чтобы перехватить его, а он все продолжал идти.

Такая сосредоточенность обычно заслуживала уважения, но на этот раз я был поглощен собственными проблемами, поэтому, догнав брата Перегрина, я вытянул руку и схватил его за предплечье. Его голова повернулась в мою сторону, но лицо под капюшоном принадлежало вовсе не брату Перегрину.

Знакомое лицо, но не…

– Фрэнк Флэттери! – От изумления я выкрикнул имя неженатого сына Дэна Флэттери и брата Эйлин вслух.

Брат Эйлин, но не наш.

– Что..? – начал я, растерявшись, и тут одновременно произошли несколько вещей.

Флэттери отпрянул от меня с ругательством, что плохо сочеталось с его облачением. Брат Клеменс выскочил из кабинета аббата с криком: «Пожар!», и Флэттери бросился к дверям.

– Брат Мэллори! – закричал я.

Капюшон упал с головы Фрэнка Флэттери, изобличив в нем чужака и значительно упростив послание, что я должен был донести до остальных. Едва брат Мэллори поднял взгляд от своей мульчи, я указал на бегущего самозванца и завопил:

– Бей его, брат Мэллори!

Он попытался, но годы монастырской жизни все-таки накладывают отпечаток на боевые навыки. Брат Мэллори кинулся между Флэттери и дверьми, сделал ложный выпад левой и нанес удар правой сверху. Фрэнк Флэттери уклонился, коротким хуком левой попал брату Мэллори в солнечное сплетение и уложил на землю быстрым апперкотом правой в челюсть, после чего распахнул двери и выскочил на улицу.

Я побежал за ним. Снаружи кипел огромный, бурлящий, взбудораженный внешний мир – такси, грузовики, пешеходы – и Флэттери нырнул в него, словно пожарный в асбестовом костюме, бегущий сквозь пламя. У обочины стоял фургон, доставляющий цветы; Флэттери завернул за него и исчез из вида. Я преследовал его, но, пока я огибал фургон, Фрэнк Флэттери скрылся. Возможно, сел в проезжающее мимо такси, или зигзагом пересек оживленную улицу. В любом случае, он исчез. Пропал.

И так же пропал наш договор аренды – иллюминированная рукопись аббата Урбана. Эта высохшая от старости бумага сгорела дотла, вместе со множеством других документов.

– Все наше дело, – с горечью сказал брат Клеменс.

Ход событий установить было нетрудно. Фрэнк Флэттери, переодевшись в рясу, похожую на наши, проник в монастырь через главные двери – мы проявляли заслуживающую осуждения небрежность, часто оставляя их незапертыми. Лазутчик околачивался поблизости от кабинета брата Оливера, пока работающий там брат Клеменс не покинул кабинет по зову природы. Тогда Флэттери вошел, свалил все представляющие ценность документы на трапезный стол, поджег их и вышел. Если бы я не принял его за брата Перегрина, он мог покинуть монастырь безнаказанно.

Впрочем, по сути он все-таки ушел безнаказанно. Всех нас наспех созвали на собрание в провонявший дымом кабинет брата Оливера, где выяснилось, что лишь я могу опознать поджигателя, и брат Клеменс заверил меня, что моих неподтвержденных показаний будет недостаточно для возбуждения уголовного дела.

– Особенно, – добавил он, – учитывая, что ты – сторона гражданского спора с семьей Флэттери.

Брат Флавиан, готовый грызть мебель от разочарования и ярости, воскликнул, обращаясь к брату Мэллори:

– Ты же наверняка должен был разглядеть его! Человека, сбившего тебя с ног!

Брат Мэллори, с опухшей челюстью и смущенным выражением на лице, побагровел и пробормотал:

– Все произошло слишком быстро. Мы оба уклонялись и уворачивались. Я не узнаю его, даже если он сейчас войдет через эту дверь. Могу с уверенностью сказать только одно – он был белым.

– Ну, это очень сужает круг поисков, – заметил брат Флавиан.

Брат Мэллори выглядел так, словно мечтает потренироваться на брате Флавиане перед повторной встречей с Фрэнком Флэттери, но он ничего не ответил.

Основным предметом обсуждения стал понесенный ущерб, представляющийся значительным.

– Ты близко подошел к нашей цели? – спросил брат Оливер брата Клеменса.

– Близко ли? – Тон брата Клеменса сочетал в себе возмущение и отчаяние, находящиеся в очень неустойчивом балансе. – У нас было все, что нужно, – сказал он. – Все было у нас в руках.

– Мы обсуждали это сегодня утром, брат Оливер, – добавил брат Декстер. – Мы с Клеменсом, прямо в этой комнате, среди бумаг.

– Потребовалась почти дюжина разных вторичных документов, – сказал брат Клеменс, – и, надо сказать, кое-какие очень сложные индуктивные [61] заключения, но мы собрали воедино образ договора аренды, который, я уверен, приняли бы в любом суде страны.

– Все, что нам оставалось, – добавил брат Декстер, – правильно упорядочить документы и написать заявление.

– Именно этим я занимался, когда все случилось, – сказал брат Клеменс. – Я все переписал, разложил каждый документ на свое место в соответствии с их значением и в том порядке, как они подтверждают друг друга, убедился, что все совершенно безупречно.

– Работа была проделана великолепно, – сказал брат Декстер.

– Оставался всего один день, и я закончил бы, – покачал головой брат Клеменс. – Завтра я собирался обсудить результат с вами, брат Оливер, и с любым, кто захотел бы узнать новости. В пятницу мой друг мог бы встретиться с адвокатами Флэттери.

Все мы молча посмотрели на месиво из мокрого пепла на трапезном столе.