Хранители Братства (ЛП) - Уэстлейк Дональд

И пыль! Один человек, просто небрежно осматриваясь по сторонам, мог за пять минут поднять столько пыли, что пришлось бы спуститься вниз отдышаться. Шестнадцать человек, в той или иной степени отчаяния копаясь в самых отдаленных уголках скопившегося хлама, создали на Земле точное подобие атмосферы Меркурия. Мы кашляли и чихали; пот, смешиваясь с пылью, превращался в грязь; под шерстяными рясами свирепствовал невыносимый зуд; глаза чесались, а половина вещей, что мы брали, разваливалась прямо в руках, порождая еще больше пыли.

Когда добрый католик страдает и терпит неудобства, его страдания могут быть зачтены душам в чистилище, чтобы сократить их пребывание там и поскорее отправить в рай. Если мы, шестнадцать монахов, не освободили из чистилища всех, кто там находился в этот день, то я даже не знаю…

– Есть!

Голос принадлежал брату Мэллори и, всматриваясь сквозь вихрящийся мрак, я увидел его атлетическую фигуру в боевой стойке под нависшими над ним стропилами. Он держал в руках большой лист плотной бумаги.

Мы скопом ринулись к нему, давя ногами безымянные хрупкие предметы. Брат Клеменс, кашляя и отплевываясь, выкрикивал:

– Договор? Это договор аренды?

– Не совсем! – крикнул в ответ брат Мэллори. – Но мы на верном пути. Тут их много! – И он протянул лист бумаги нам для осмотра.

Никогда прежде я не видел столь превосходного изображения надписи: «НЕ КУРИТЬ». Буква И, напоминающая вьющуюся струйку дыма, прекрасно сочеталась с обвивающими ее побегами зеленого плюща, а эффект, создаваемый решительной Т, похожей на крепкий ствол дерева, смягчался клумбой лилейников, из которой она брала начало. Другие буквы представляли собой образцы четкой, но мягкой каллиграфии, окруженные виноградными лозами, листьями и цветочными композициями. По краям располагались изящные миниатюры, изображающие ремесленников, занятых их работой – письмом, ткачеством, починкой обуви, и первое, что бросалось в глаза – ни у одного из этих работяг не было сигареты.

– Здесь целая стопка такого, – сообщил нам брат Мэллори. – Все разные. – Обернувшись, чтобы показать нам еще несколько работ, он ударился головой о стропило и уронил табличку «НЕ КУРИТЬ». – Будь проклята эта жердина! – не сдержался он, но добавил для брата Оливера: – В теологическом смысле, конечно.

– Договор аренды. – Брат Клеменс нетерпеливо протиснулся вперед. – Все остальное неважно, главное – найдите этот договор.

Как и многие другие, он поднял капюшон, чтобы хоть немного защитить голову от ударов о стропила, и я вдруг осознал, что в этом полном пыли тусклом желтоватом свете, в этом тесном помещении с деревянными стенами, окруженные причудливым хламом, мы – шестнадцать фигур в рясах, многие со скрытыми капюшонами лицами – должно быть, выглядим как одна из самых зловещих картин Питера Брейгеля Старшего. Она могла бы называться «Монахи в аду» или как-то так. Я почти ожидал, что какой-нибудь мелкий чертенок, наполовину жаба, наполовину человек, выскочит из стоящего поблизости спичечного собора.

К счастью, этого не случилось, чертенок остался внутри. С другой стороны, брат Мэллори принес целую кипу бумаг.

– Я без понятия, как выглядит этот ваш договор, – пожаловался он. – В любом случае, при таком освещении и с этой пылью в глазах ничего не разглядеть.

– Отнесем все вниз, – решил брат Клеменс, – и разберемся там.

– Это еще не все, – сказал брат Мэллори. – Их тут сотни. – Протянув кипу бумаг брату Лео, он сказал: – Вот, держи. Я принесу остальное.

Брат Лео схватил бумаги в охапку и ударился головой о стропило. Он вскрикнул, и я думал, что сейчас последует что-то гораздо хуже теологического комментария брата Мэллори. Но брат Лео сдержался. Несколько секунд он стоял, закусив губу от боли, а затем задал вопрос:

– Брат Иларий, благословенный Запатеро был высоким человеком?

– Нет, не очень высоким, – ответил брат Иларий. – Ниже пяти футов.

– Жаль, – заметил брат Лео.

Брат Мэллори принес еще одну кипу бумаг и передал брату Перегрину. Листы сыпались на пол то с одной, то с другой стороны. Я успел разглядеть прекрасно выполненную копию афиши боя «Луис против Шмелинга», [41] где буквы искусно переплетались с узлами на канатах ринга. Увеличенная копия чего-то похожего на врачебный рецепт была украшена стетоскопами, кадуцеями, [42] латунными спинками больничных кроватей и мензурками, разбросанными в свободном стиле вокруг скрупулезно воспроизведенной надписи совершенно неразборчивым подчерком. Другие листы были так густо украшены рисунками, увитыми плющом заглавными буквами, каллиграфическими завитушками и прочими финтифлюшками, что без внимательного осмотра ясным взглядом об их содержании можно было только догадываться. Но выглядели они довольно занятно.

И этих листов были тонны. Когда мы, наконец, спустились с чердака вниз, охапки бумаг несли братья Мэллори, Лео, Джером, Сайлас, Эли и Клеменс, а я шел следом, подбирая те листы, что выскользнули из объятий братьев и упали на пол. Ни одна из этих рукописей не оказалась копией искомого договора аренды, но я все равно захватил их с собой и последовал за остальными на первый этаж, в кабинет брата Оливера, подбирая по пути другие обороненные листы.

Воистину удивительно, как напряженная работа в команде может отвлечь человека от самого себя. С того момента, как началась эта великая охота за договором аренды, я полностью выкинул из головы свои личные проблемы, затруднения и сомнения в своем будущем. Только когда я остался один, идя по бумажному следу, оставляемому другими, размышления о моей судьбе вернулись ко мне. Я ощутил, как наваливается уныние, беспокойство и неуверенность, и поспешил влиться в безопасность толпы, где не было место «я».

Кабинет брата Оливера выглядел, как воплощение бюрократического рая: повсюду бумаги, колышущимися стопками наваленные на стулья, столы и шкаф, и норовящие упасть на пол. Братья Клеменс, Оливер, Флавиан, Мэллори и Лео все вместе пытались навести порядок, но в результате создавали хаос. Братья Валериан, Эли, Квилан и Тадеуш наперебой протягивали брату Клеменсу отдельные листы и разноголосо кричали: «Это он?» Брат Декстер посмотрел сквозь толпу на меня, покачал головой и закатил глаза. Я был полностью с ним согласен.

Брат Перегрин, наконец, решил упорядочить хаос. Сопровождаемый удивленным и не слишком довольным взглядом брата Оливера, он вскочил на трапезный стол, словно собираясь отбивать на нем чечетку, хлопнул в ладоши и закричал, как хореограф на съемках мюзикла:

– Народ! Народ!

Думаю, сработало именно обращение «народ» вместо «братья». Через пару секунд наступила тишина, и все уставились на брата Перегрина, который тут же нарушил безмолвие громкими словами:

– Нам нужно все как следует организовать!

Два-три человека были не прочь вернуть хаос, в то же время согласившись с братом Перегрином, но он перекричал их и неумолимо продолжил:

– Итак, брат Клеменс – единственный из нас, кто точно знает, что мы ищем. – Он указал на брата Клеменса и попросил: – Брат, не мог бы ты подойти к другой стороне стола… Ну же, давай.

С хореографом не поспоришь. Брат Клеменс после короткой заминки осознал это, затем протолкнулся через толпу и послушно встал у дальнего конца трапезного стола.

– Отлично. – Внезапно оказалось, что брат Перегрин настолько хорошо управляет ситуацией, что ему не приходится никого уговаривать. Достаточно выкрикивать имена и говорить, что делать. – Теперь брат Оливер, брат Иларий, брат Бенедикт и я будем просматривать эти бумаги. Вполне достаточно четырех человек. Я понимаю, что остальные тоже хотят помочь, но если мы будем заниматься поисками все вместе, то никогда ничего не найдем. Если хотите наблюдать, пожалуйста, встаньте вон там, за дверью. Брат Флавиан? За дверь, пожалуйста.

Поразительно. В мгновение ока брат Перегрин набрал исполнителей и управился с аудиторией. Я заметил, что он назначил сам себя на главную роль, но, поскольку он сделал то же самое для меня, я не собирался жаловаться.