Хранители Братства (ЛП) - Уэстлейк Дональд

– Но ты пока не знаешь наверняка, – сказал брат Оливер. – И узнаешь лишь в понедельник.

– Да, в понедельник я кое-кому позвоню, – сказал брат Иларий, – и сообщу вам о результате.

– Отлично. Я думаю, это вселяет надежду. – Брат Оливер огляделся. – Кто-нибудь еще?

Воцарилась тишина. Мы переглянулись, затем вновь посмотрели на брата Оливера. Он сказал:

– В таком случае, я…

Брат Джером откашлялся с такой силой, что задребезжали стекла в окнах. Он подтянул рукава три или четыре раза, притопнул ногами под столом, чтобы удостовериться, что под ним надежная поверхность, опустил брови чуть ли не до середины щек, шмыгнул носом и произнес:

– Не хочу уезжать.

Мы все приготовились к куда более апокалиптическому заявлению. Пока остальные в изумлении таращились на брата Джерома, брат Клеменс похлопал его по плечу – рукав снова сполз – и сказал:

– Я знаю, Джером. Здесь наша обитель. Мы нуждаемся в ней, как рыбы нуждаются в воде. И мы сделаем все возможное, чтобы спасти монастырь.

– Молитва, – сказал брат Джером.

– Мы молимся, – ответил брат Клеменс. – Каждый из нас.

– Не все, – уточнил брат Джером.

Брат Клеменс посмотрел на брата Оливера. Тот слушал, задумчиво нахмурившись, затем сказал:

– Я согласен, брат Джером. Мы старались держать происходящее в тайне, чтобы не тревожить остальных. Но так больше не может продолжаться. Нам придется рассказать им, хотя бы ради того, чтобы объединить их молитвы с нашими.

– Я поддерживаю, – сказал брат Клеменс, и остальные кивнули в знак одобрения.

– Завтра утром, – сказал брат Оливер. – После мессы.

Он обвел нас сумрачным взглядом и остановил его на мне.

– Брат Бенедикт, – огласил аббат.

– Да?

– Ты собираешься сегодня за «Санди Таймс»?

– Хотелось бы.

Брат Оливер на минуту прикрыл глаза, затем снова взглянул на меня.

– Будь так добр, – сказал он, – не выискивай там больше ничего.

 Глава 6

Но я все-таки кое-что нашел. Вернее, она нашла меня. Но это случилось после того, как я сходил на исповедь к отцу Банцолини.

Войдя в исповедальню, я волновался больше обычного, словно встал не с той ноги – или не с того колена – и ляпнул:

– Благословите меня, отче, ибо, думаю, я влюбился.

– Что? – Никогда прежде я не видел отца Банцолини в таком раздражении, а он был настоящим виртуозом раздражения.

– Ох, простите, – сказал я и начал заново, на этот раз как следует: – Благословите меня, отче, ибо я грешен. С моей последней исповеди минуло три дня.

– И за три дня ты успел влюбиться?

– Эх…

– Влюбиться в плотском смысле?

– Ох…

– В ту девушку из телерекламы?

– Что? О, нет, не в нее.

– А ты легкомыслен в своих увлечениях, да, брат Бенедикт? Что ж, можешь поведать мне обо всем.

И я рассказал ему. Отец Банцолини уже знал о нависшей над монастырем угрозе сноса, поэтому я приступил к рассказу с начала моего Странствия, с обстоятельств моей встречи с Эйлин Флэттери Боун, и с того, как это повлияло на мой разум – во сне и наяву. Пока я говорил, легкие раздраженные и нетерпеливые вздохи исповедника постепенно стихали, и в конце его голос зазвучал непривычно мягко и спокойно.

– Брат Бенедикт, – сказал он, – полагаю, ты стал жертвой того, что называют культурным шоком. Однажды я написал статью об этом для религиозного журнала.

– Не знал, что вы писатель, отец Банцолини.

– Весьма скромный, – скромно сказал он.

– Я бы хотел почитать что-нибудь из ваших работ.

– Я принесу несколько вырезок, – небрежно сказал он. – Но вернемся к культурному шоку. Такое иногда случается с людьми, когда их внезапно выбрасывает из той культуры, той среды, в которой они жили и чувствовали себя комфортно. Например, волонтеры из Корпуса мира испытали культурный шок, когда их неожиданно отправили в захудалую центральноамериканскую деревню, где все вдруг стало другим. Начиная с самых основ: отношения к еде, сексу, умершим. Некоторые люди в такой ситуации просто не могут работать, впадают в ступор. Другие утрачивают связь с реальностью и пытаются заставить реальность соответствовать своим предвзятым представлениям о том, каким должно быть общество. Есть множество различных симптомов, но причина всегда одна – культурный шок.

У меня возникло ощущение, что мне уже не обязательно читать статью отца Банцолини на эту тему, потому что я ее только что прослушал.

– Очень интересно, – сказал я.

– Как нетрудно догадаться, эта проблема характерна для миссионерства, – продолжил он. – Считаю, что именно это случилось и с тобой, брат Бенедикт. За последнее десятилетие ты так привык к образу жизни в стенах этого монастыря, что не выдержал внезапного перемещения в совершенно иную среду. Говоря уличным языком: это выбило тебя из колеи.

– Культурный шок.

– Воистину так, – подтвердил отец Банцолини. – Чувства, что ты питаешь к той девушке, безусловно реальны, но они далеко не так особенны, как тебе кажется. На ее месте могла оказаться другая девушка, любая девушка из плоти и крови, что встретилась тебе в новом непривычном окружении. Как мы уже знаем, благодаря просмотру телевизора, целибат не полностью подавил природу твоей сексуальности, брат Бенедикт.

– М-м.

– Под влиянием культурного шока, – сказал отец Банцолини, – ты искал нечто знакомое, на что мог бы отреагировать привычным образом. Это и оказалась та девушка; ты отреагировал на нее так, словно увидел по телевизору.

Вряд ли. Но с духовником на исповеди не спорят.

– Очень интересно, – повторил я. И я не лгал. Отец Банцолини мог заблуждаться, как Мартин Лютер, [30] но был интересным собеседником.

– В прошлый раз ты спрашивал, – припомнил исповедник, – могут ли сны быть греховными. Обычно я отвечаю, что сам сон следует считать нейтральным, но твое отношение ко сну может быть греховным. К примеру, если тебе приснится убийство – сон не будет равнозначен греху. Но если после пробуждения ты будешь наслаждаться мыслью об убийстве человека, что ты видел во сне – такое отношение определенно будет грехом.

– Ну, там было не убийство, – сказал я. – Но, полагаю, это был грех.

– Не торопись, – предупредил меня отец Банцолини. – Я же сказал, что обычно так отвечаю. Но, по правде говоря, брат Бенедикт, я считаю, что все, происходящее с начала твоего Странствия, для тебя равноценно сну. Жертва культурного шока не более виновна в своих мыслях и действиях, чем больной в бреду. Я даже написал статью о моральной ответственности, и как на нее влияет расстройство сознания. Могу принести тебе вырезки, если хочешь.

– Очень хочу, – сказал я. Я и не подозревал, какие глубины можно открыть в самых заурядных, на первый взгляд, людях!

– Захвачу в следующий раз, – сказал он. – Что касается твоей нынешней проблемы, то, думаю, стоит попросить брата Оливера больше не брать тебя ни в какие поездки, что он предпринимает.

Моя реакция на эти слова удивила меня самого. Мне бы стоило обрадоваться; я должен был ощутить облегчение от того, что, наконец, получил законный повод прекратить все эти Странствия. Но я не радовался и не чувствовал себя легче. Наоборот, меня охватило чувство опустошения, внезапное ощущение большой потери – словно у меня отобрали что-то важное, жизненно необходимое.

Да, похоже я и правда пострадал от культурного шока. И с ним покончили как раз вовремя.

– Да, отец, – сказал я. – Именно так я и поступлю.

Еще одна-две вылазки наружу, и я мог бы утратить свое призвание.

– И пока последствия недавних Странствий не пройдут, – сказал отец Банцолини, – не думаю, что тебе стоит слишком тревожиться из-за случайных мыслей, что могут промелькнуть в голове. Сейчас ты не в полной мере несешь ответственность.