Иголки да булавки (СИ) - Эн Ворон

Повисло молчание. Марина барахталась в горьких воспоминаниях и мрачных мыслях, и чем дольше затягивалась пауза, тем безнадежнее становилось ожидание понимания.

— Вам стоит рассказывать эту историю на презентации куртки, — проговорил Платон, и Марине показалось, что голос его стал мягче, — а не мне. Я совершенно не подхожу для подобных откровений. Можете считать, что мне вырезали сердце.

Марина непонимающего посмотрела на своего соруководителя, но в темноте убежища ничего не смогла рассмотреть.

— Вы же видели шрам у меня на груди? — спросил Платон. — Очень говорящая отметина. Для того, чтобы вы лучше понимали, я поясню. Даже в свои четырнадцать я выглядел хрупким и беззащитным. Моей матери нравился именно такой образ, так она могла продолжать заботиться обо мне и наряжать. Я был ее любимой куклой. Она модельер, имеет свой бренд. Тогда ее дело только начинало развиваться, меня сделали лицом марки. Я погряз в модельной индустрии и даже пользовался спросом. Парней в этой сфере всегда было меньше, чем девушек. Человек, которому я доверял по-детски безоговорочно, тоже высоко оценил мою хрупкость и решил ей воспользоваться, — голос Платона стал особенно глухим и напряженным. Скупые слова старались не выдавать эмоций, но безмерная глубина все равно ощущалась. — Тогда мне удалось отбиться. Разразился скандал. Человека посадили. А я дал себе слово, что больше не буду выглядеть беззащитным. Я занялся единоборствами, хотел бросить модельный бизнес, но мать мне не позволила. Для развития мужского направления бренда ей требовалось выразительное лицо — именно мое лицо, считала она. Спустя четыре года человек, что напал на меня, освободился досрочно. Разыскал и пришел, чтобы отомстить за свою загубленную жизнь. В тюрьме у него появилась идея фикс: вырезать мне сердце ложкой. Он точил ее, пока сидел и ждал встречи. Явился он ночью с ножом и ложкой. Будь он вооружен только ножом, вероятно, я бы не выжил. Отбиться удалось, но я попал на стол хирурга. Так сердце я и потерял.

Марина до рези в глазах вглядывалась в темноту, чтобы рассмотреть хоть что-то, увидеть выразительные глаза Платона, понять, что он чувствует, ощутить вместе с ним, но ничего не помогло. Тьма берегла эту тайну.

«Как плохо, что ничего не видно!» — сокрушалась Марина.

Конечно, включенный фонарь решил бы проблему, но Марина опасалась спугнуть рассказчика. Платон неожиданно открывал душу, давал возможность хоть немного понять себя. Говорил сухо, вроде бы безэмоционально, но от его внутренней бури едва ли не дрожал воздух в убежище. Марина замерла, затаила дыхание, но сердце встревоженно выстукивало в груди, стараясь петь в унисон с другим.

— После этого с жизнью модели я порвал окончательно, с модной и швейной индустрией тоже. Опыта только спортивных сражений для выживания оказалось недостаточно, и я занялся единоборствами серьезнее. Мать не поняла и не приняла моего решения. Конфликт удалось заморозить, только когда мы достигли соглашения: она не вмешивается в мою жизнь, а я везде ношу костюмы ее бренда.

Платон замолчал, и они продолжили всматриваться в темноту и вслушиваться в отголоски трагичной истории.

Теперь Марине многое стало понятно, вот только в бессердечность, которую пытались ей доказать рассказом, она не верила.

Молчание снова повисло удушливым призраком бесчувственности.

«Надо что-то сказать, — забеспокоилась Марина, — иначе он решит, что я равнодушная ледышка!»

— Мне… — тихо произнесла Марина.

— Не надо, не говорите ничего, — перебил Платон. — Ничего особенного я вам не рассказал, только хотел, чтобы вы правильно оценивали происходящее.

Глава 21

Холод неприятно пощипывал, заставляя сжиматься, утыкаться в теплое и выше натягивать одеяло.

Одеяло? Еще не открывая глаз, Марина ощупала край того, что тянула к щеке. Плотная, даже жесткая, шершавая ткань — больше похоже на пальто, чем на одеяло.

Сон постепенно растворялся, давая реальности завладеть сознанием.

Под второй щекой что-то теплое и ароматное, запах хорошо знакомый, мужской. Марина приоткрыла глаза. Окружающее едва озарялось тусклым светом, который шел из-под матерчатых створок входа. Марина сообразила, что вместо одеяла у нее черное пальто Платона, а вместо подушки — его грудь. Сердце мерно стучало, но Марина была уверена, что ее соруководитель не спит. Она поспешно подняла голову, чтобы это проверить.

— Хорошо, что проснулись, — сдержано произнес Платон, словно он уже на утреннем планерном совещании, а не в подобии палатки в городском парке. — Нас, видимо, обнаружили.

— Кто? — сразу насторожилась Марина.

Снаружи донеслись голоса, шум шагов, собачий лай.

— Завсегдатаи парка, я думаю. Лучше быстрее уходить.

Марина схватилась за телефон. Будильника она почему-то не слышала. Часы показывали семь часов.

— Да, собираемся, — бодро согласилась она, и общими усилиями они принялись вылезать из подобия спального мешка.

Заметив активность внутри, оживились и окружающие.

— Чего это? Чего это там?

— Смотри, что вытворяют?!

— Бесстыжие! Что за срамоту устроили в парке?!

— Здесь дети ходят! А вы чем занимаетесь?!

— Пошли вон отсюда! Бесстыжие! А то полицию вызовем!

Судя по разным голосам, около палатки собралось немало человек, а повизгивание, шумное дыхание и короткие рыки подсказывали, что среди собравшихся не только люди.

— Жаль, у вашей конструкции нет возможности выхода с другой стороны, — тихо сказал Платон. — Сейчас было бы очень кстати. Подумайте о такой доработке.

Марина напряженно кивнула, больше думая о том, что теперь делать, но одна вдруг сверкнувшая мысль обдала волной теплых чувств: Платон упомянул о доработке, значит, проект не похоронен.

Люди снаружи продолжали негодовать.

— Уходите отсюда, бесстыдники!

— Это парк, а не притон!

— Нечего тут устраивать всякое непотребство!

В дополнение к словам, шумно дыша, в убежище сунулась любопытная морда, подлезла под створки и уставилась на притихших жильцов.

— Фу! — шикнул на собаку Платон так резко и сердито, что животное от страха отскочило обратно, а уже снаружи залилось пронзительным лаем.

— Еще и собаку мою пугают!

— Уходите отсюда! Немедленно!

— А то полицию вызовем!

— Сейчас дети в школу пойдут, а вы тут непотребство устроили!

— Бесстыдники!

— Приводите себя в порядок, — сказал Марине Платон, поправляя на себе галстук, — собирайте вещи, а я пойду на встречу с населением. — И он выбрался из убежища с пальто в руках. — Доброе утро, — приветствовал он собравшихся.

Недовольная группа поборников морали оторопела. Появления из импровизированной палатки холеного, облаченного в строгий деловой костюм человека они никак не ожидали.

— В чем проблема? — спокойно поинтересовался Платон, надевая пальто.

— Вы что тут делаете? — бросила ему одна из удивленных бабусь. — Тут в парке дети гуляют! А вы что творите? Не стыдно вам?

Собака, которую напугал в убежище Платон, визгливо залаяла на него, поддерживая общее возмущение.

— Вроде бы приличный человек! — подхватили другие осуждающие. — А лучше места не нашел?! Гостиниц для такого полно! А они в парке устроились! У всех на глазах! Дети же ходят! Люди! Не совестно?!

— Ничего особенного мы не делаем, — спокойно ответил Платон. — Мы с коллегой проводим полевые испытания нашего экспериментального изделия. Кстати, вам посчастливилось увидеть образец еще до того, как его оценит приемочная комиссия. Очень бы хотелось узнать ваше мнение. Марина Всеволодовна, — он наклонился и приоткрыл матерчатые створки, чтобы заглянуть внутрь, — представьте нам второй образец в сложенном виде. Узнаем мнение потенциальных покупателей.

Марина выбралась из убежища со спецовкой в руках. Облачение Марины не дотягивало до деловой строгости ее спутника, но тоже выглядело весьма прилично.