"Фантастика 2025-159". Компиляция. Книги 1-31 (СИ) - Небоходов Алексей

– Ты – мой шнек, собирающий зерно моей тоски…

Он запнулся и взглянул в небо, словно ища подсказку суфлёра.

– А ты – мой барабан, что молотит пустоту моего одиночества, – подхватил Ваня, но вместо неба посмотрел на сапоги.

– Стоп! – крикнул Михаил. – Ваня, ты же ему отвечаешь, а не сапогам своим жалуешься! И вообще, эту реплику Маша должна говорить. Где она, кстати?

Маша вынырнула из-за комбайна, поправляя платье, и весело отозвалась:

– Я тут! Готова молотить пустоту чьего угодно одиночества!

Все расхохотались, даже Сергей, продолжая смотреть в видоискатель, не сдержал улыбки. Съёмка постепенно наладилась, актёры вошли во вкус, импровизируя и подбрасывая всё более абсурдные реплики о технических характеристиках комбайнов и метафизике сельского труда.

– Знаешь, почему я люблю «Ниву»? – философски вопрошал Алексей, глядя на Ваню. – Её жатка обнимает пшеницу, как женщина мужчину – нежно, но решительно.

– А «Колос» брутален! – подхватил Ваня. – Он не обнимает, он покоряет поле своей мощью!

В этот момент появились девушки. Глаша и Дуняша шли, покачивая бёдрами так, что даже камера Сергея слегка дрогнула. Следом шли Ольга и Катя, кокетливо переглядываясь и поправляя друг другу платья.

– Ой, мужики тут! – наигранно удивилась Маша. – А мы технику проверить пришли!

Атмосфера стала меняться. Свет утра потеплел, заиграл золотом, будто сама природа решила стать оператором-постановщиком. Девушки окружили мужчин, создав композицию, достойную полотен великих мастеров – если бы те писали колхозную эротику.

Ольга прислонилась к комбайну рядом с Михаилом, платье соскользнуло с её плеча, обнажая загорелую кожу. Она посмотрела на него из-под ресниц:

– Михаил Борисович, а вы покажете, как кадр выстраивать?

Катя забралась в кабину комбайна, где уже расположился Алексей.

– Ой, тесно тут! – промурлыкала она, устраиваясь у него на коленях.

Маша подошла ближе, разглядывая ржавые рычаги управления:

– Интересная конструкция… А это что за рычаг?

– Это… – начал Алексей, но голос сорвался, когда её волосы коснулись его щеки.

Сергей снимал, бормоча что-то о диафрагме и выдержке, но слова постепенно стихали – сцена набирала градус. Воздух наполнился электричеством предвкушения, смешанным с запахом нагретой солнцем травы и машинного масла.

В кабине Алексей притянул Машу к себе. Их губы встретились в поцелуе – сначала робком, затем страстном. Его руки скользнули по её талии, притягивая ближе. Девушка тихо вздохнула, запрокидывая голову. Алексей покрывал поцелуями её шею, опускаясь ниже. Пространство кабины стало одновременно тесным и бесконечным.

– Подожди, – прошептала она, но руки, зарывшиеся в его волосы, говорили другое.

Он опустился на колени, нежно проводя ладонями по её бёдрам, задирая платье, под которым не было ничего. Он исследовал её тело с трепетом дирижёра, извлекая отклик на каждое прикосновение. Платье плавно скользнуло вверх, обнажая её бёдра, и солнечные зайчики свободно заиграли по коже, освободившейся от ткани. Алексей двигался с грацией поклонника классического искусства, воплощая страсть в каждом жесте.

Его ладони осторожно обвили её ноги. В кабине комбайна царила интимная тишина, нарушаемая только дыханием и шорохом одежды. Это было время вне времени – вызов окружающему миру.

– Я всегда думала, ржавчина – это про старость и упадок, – прошептала Маша, полузакрыв глаза. – А это, оказывается, ещё и про страсть.

Алексей улыбнулся, продолжая своё медленное исследование. Его губы скользили по внутренней стороне её бедра, дразня, доводя ожидание до невыносимости. Его язык двигался, словно кисть художника, оставляя невидимые штрихи наслаждения.

Маша прислонилась к ржавой стенке, её дыхание участилось. Когда губы коснулись нежной кожи бедра, она издала тихий стон. Его язык двигался медленно и дразнил, исследуя каждую складочку и изгиб. Маша извивалась, пальцы судорожно сжимали его волосы, направляя движения. Кабина наполнилась звуками её прерывистого дыхания и тихих всхлипов удовольствия.

Тем временем у борта комбайна разворачивалась другая сцена. Ольга прижалась к Михаилу, а её рука медленно скользнула вниз по его груди. Она опустилась на колени с грацией танцовщицы, не отрывая взгляда от его лица. Неторопливо и дразняще расстегнув ремень, она на мгновение замерла, выдохнув не по-утреннему горячий воздух.

– Ты сводишь меня с ума, – прошептал Михаил охрипшим от желания голосом.

Ольга улыбнулась, провела языком по губам и наклонилась ближе.

Её губы сперва лишь робко прикоснулись к нему, пробуя на вкус каждый миг. Это было деликатное касание, подобное дуновению ветра. Затем её нежность перешла в более уверенное движение, губы обвили его с нарастающей жаждой. Переход от лёгкости к глубине был едва заметным, но именно в нём скрывалась магия момента.

Сначала её губы двигались осторожно, изучая границы дозволенного, затем погружались глубже. Её движения были медленным, тщательно выверенным и страстным танцем. Она управляла ими с ловкостью балерины, знающей каждую ноту партитуры.

Её язык стал дирижёром этого симфонического акта, совершая круговые движения, очерчивая узоры на коже. Он то замедлялся до течения весеннего ручья, то ускорялся до полёта ласточки – ритм её действий повторял биение их сердец. Это была музыка, не слышимая ухом, но ощущаемая всем телом.

Солнечный свет проливался сквозь пыльное стекло кабины комбайна, золотя фигуры тёплым сиянием. Михаил откинул голову назад, полностью отдаваясь моменту – он был пленником её страсти и собственного желания. Его рука невольно двигалась по её волосам, лаская и поддерживая заданный ею темп.

Её язык совершал медленные кружащие движения, то ускоряясь, то замедляясь, подстраиваясь под ритм его дыхания. Михаил откинул голову назад, нежно гладя её волосы. Утреннее солнце золотило их силуэты, превращая происходящее в подобие языческого ритуала.

Сергей, забыв о технических сложностях, продолжал съёмку, интуитивно находя лучшие ракурсы. Остальные наблюдали с интересом и волнением, готовые включиться в процесс по знаку режиссёра.

Утро набирало силу, обещая день, полный открытий и неожиданностей.

На следующий день небо затянуло низкими облаками, придавая полю сходство с декорацией к фильму о конце света или начале коллективизации – что, по сути, одно и то же. Воздух был влажным и тяжёлым, пропитанным запахом надвигающегося дождя и неизбежности. Комбайн казался ещё более апокалиптичным, как последний памятник ушедшей цивилизации механизаторов.

Михаил приехал первым, держа в руках новый сценарий, нацарапанный ночью на обрывке газеты «Правда».

– Сегодня снимаем обучение! – объявил он, когда группа собралась. – Катя, ты стажёрка, приехала осваивать комбайн. Ваня, ты главный герой дня – будешь обучать молодое поколение тонкостям управления техникой.

Ваня покраснел до корней волос:

– Так я ж… стесняюсь малость.

– Отлично! – воскликнул Михаил. – Стеснительный учитель и любознательная ученица – классика жанра!

Катя хихикнула, поправляя белую блузку, заправленную в практичную синюю юбку – образ идеальной комсомолки, если не считать того, что блузка была расстёгнута на три пуговицы больше положенного.

Сергей возился с камерой, приматывая объектив изолентой:

– Держится, зараза. Если что, доснимем на честном слове и партийном билете.

Катя подошла к комбайну с видом человека, впервые увидевшего чудо техники. Она обошла машину кругом, трогая ржавые детали с таким благоговением, будто это были мощи святого механизатора.

– Товарищ комбайнёр, – обратилась она к Ване, который нервно курил у гусеницы, – научите меня управлять этим… этим железным конём!

– Конь тут ни при чём, – буркнул Ваня, затушив папиросу. – Это комбайн, тут всё сложнее. Пойдёмте, покажу.

Они забрались в кабину, где места хватало ровно на полтора человека. Ваня объяснял, указывая на рычаги и кнопки: