"Фантастика 2025-159". Компиляция. Книги 1-31 (СИ) - Небоходов Алексей

– Михаил, мы точно в Москве, а не в сумасшедшем доме? – сквозь смех спросила Катя.

– В Москве, просто привезли сюда кусочек африканского абсурда! – ответил Михаил, едва сдерживая смех.

Веселье стихло ближе к ночи, голоса охрипли от шуток. Михаил оглядел друзей и почувствовал глубокое удовлетворение от очередного успешного хода.

– Ну что, товарищи революционеры, – чуть серьёзнее произнёс он, – признаем нашу маленькую победу над серой советской реальностью. Пусть теперь комитетчики ломают голову, что же происходит в африканском посольстве.

– А если нас когда-нибудь спросят, зачем мы это сделали, что ответим? – улыбнулась Ольга.

– Скажем, строили социализм с человеческим лицом. И получилось очень симпатично, – подмигнул Михаил, и комната вновь взорвалась смехом.

Прошло полгода, и жизнь Конотопова превратилась в авантюрную комедию, придуманную им самим и успешно воплощённую в реальность. Закрытые кинопоказы не только создавали абсурдные ситуации, но и принесли ощутимые результаты. Однокомнатная кооперативная квартира на проспекте Мира, приобретённая с помощью Олега Брониславовича, стала островком свободы в сером океане советского быта.

Сегодня Михаил стоял посреди гостиной, заваленной краской и рулонами обоев, мучительно пытаясь понять разницу между двумя почти одинаковыми оттенками жёлтого. Ольга с тихой улыбкой смотрела на него от дверного косяка, наслаждаясь его растерянным видом.

– Миша, – мягко сказала она, не выдержав комичной сцены, – ты выглядишь так, будто решаешь вопрос государственной важности. Но почему именно жёлтый?

Михаил вздохнул и с притворной серьёзностью поднял глаза:

– Понимаешь, Оля, жёлтый – это символ оптимизма. Вот придёт ко мне строгий товарищ из КГБ, подозрительный и хмурый, а тут эти обои, – Михаил помахал рулоном, – и его накрывает волна счастья. Ну не арестовывать же меня после этого?

Ольга засмеялась, подошла ближе и нежно коснулась его руки:

– Ты мой оптимист, конечно, но на строгих товарищей лучше действует твой фирменный коньяк, а не обои.

– Ты права, дорогая, – Михаил улыбнулся, легко обнимая её за талию и заглядывая в глаза. – Коньяк, конечно, будет. Кстати, вчера заказывал диван, и директор фабрики долго уточнял, для чего такой большой. Пришлось объяснить: для важных собраний домкома.

Ольга рассмеялась, уткнувшись в его плечо:

– Домкома, значит? Надеюсь, директор не спросил, почему диван именно такой просторный?

– Конечно, спросил! Объяснил ему, что наш домком самый сплочённый в Москве. Сказал: понимаете, товарищ директор, у нас коллективный подход к принятию решений. Без тесного взаимодействия никак.

Ольга рассмеялась ещё звонче и подняла к нему лицо:

– Ты неисправим, Миша! Страшно представить, что о нас думают теперь во всех московских магазинах.

Михаил провёл ладонью по её щеке и прижал к себе:

– Пусть думают, что хотят. Главное – чтобы мы сами не перестали смеяться над этим абсурдом. А потом снимем об этом фильм и получим государственную премию за развитие социалистического реализма в быту.

Ольга щёлкнула его по носу и игриво прищурилась:

– Премию тебе лично вручит Олег Брониславович в африканском посольстве под кокосовыми пальмами.

Михаил покачал головой, чувствуя, как его охватывает нежность:

– Тогда осталось раздобыть кокосы, манго и маски африканских вождей.

Ольга снова засмеялась, притянув его лицо ближе и едва касаясь губами:

– Какие маски ты предпочёл бы, Миша? Чтобы строгие товарищи окончательно запутались, или попроще, для дружбы народов?

Михаил коснулся губами её виска и прошептал:

– Лучше маскировочные, чтобы нас не узнали даже строгие майоры. Хотя я готов рискнуть и предстать перед ними таким, какой есть – режиссёром эротического социализма в естественной среде обитания.

Она тихо рассмеялась и прошептала в ответ:

– Ты уже режиссёр моего счастья, а остальное не так важно.

Их взгляды встретились, и комната сразу стала теснее и уютнее. Михаил медленно провёл ладонью по её спине, чувствуя лёгкую дрожь.

– Знаешь, Оля, мы так увлеклись социалистическим строительством, что совсем забыли о личной жизни, – с улыбкой произнёс он.

Ольга отстранилась, притворно удивляясь:

– Правда? А мне казалось, твоя личная жизнь – это сплошные сантехники, комбайнёры и председатели колхозов.

– И это тоже, но главная героиня моего личного кино – ты, – прошептал Михаил, ласково касаясь её губ.

Ольга прикрыла глаза, позволяя ему целовать себя мягко и неторопливо. Они медленно переместились на пустой диван в углу комнаты, ставший декорацией для другой, более личной сцены.

Его пальцы осторожно расстёгивали пуговицы её платья, губы касались ключиц и плеч. В движениях была неторопливая уверенность и нежность.

– Знаешь, Миша, – прошептала Ольга, откидывая голову от удовольствия, – если сейчас кто-нибудь войдёт, мы окончательно укрепим репутацию самых абсурдных строителей социализма.

Михаил негромко засмеялся, касаясь её бедра:

– Это будет означать, что мы продолжаем выполнять партийные обязанности по укреплению дружбы и солидарности.

Ольга улыбнулась и притянула его к себе теснее. Они двигались медленно и чувственно, наслаждаясь каждым вздохом и движением. Михаил целовал её плечи, шею и грудь, чувствуя, как учащается дыхание.

– Оля, – шепнул он ей на ухо, – кажется, сантехнические советы снова придётся воплощать в жизнь.

Она тихо рассмеялась, прижимаясь к нему ещё теснее. Михаил вошёл в неё, чувствуя, как вся накопленная нежность и напряжение нашли выход в едином ритме. Их тела двигались слитно, воздух наполнился дыханием и тихими стонами.

В эти минуты они забыли обо всём, кроме друг друга, подтверждая, что их жизнь – не только бесконечный абсурд и риск, но и тихое счастье, спрятанное за занавесом общего тайного мира.

Потом лежали рядом, переплетая пальцы и улыбаясь, пока дыхание постепенно возвращалось в норму. Михаил испытывал глубокое, светлое удовлетворение, понимая, что игра, в которую он вступил, уже стала его настоящей жизнью.

Лето восьмидесятого года в Москве было странно безжизненным, словно город превратили в выставку достижений социалистического порядка. Граждане с подозрительно счастливыми лицами чинно прогуливались по вычищенным улицам. Комитетчики целиком сосредоточились на охране олимпийских объектов от любых происшествий.

Именно в этот момент, когда даже валютчики начали цитировать Ленина и здороваться с участковыми за руку, в кооперативной квартире Михаила собрались друзья, чтобы обсудить новый замысел.

Михаил, развалившись на диване с блокнотом, хитро улыбнулся, осматривая присутствующих, и выдержал театральную паузу.

– Дорогие герои подпольного кинематографа! – Михаил сделал эффектную паузу. – Я долго думал над новым сюжетом и готов представить вам свой шедевр: «Комбайнёры любви».

В комнате повисла комичная тишина. Алексей выразительно поднял бровь и задумчиво взглянул на потолок:

– Миша, а сцены в кабине комбайна предлагаешь снимать в нашей квартире или в лифте? Настоящие комбайны в Москве днём с огнём не сыщешь – вывезли за город перед Олимпиадой, чтобы иностранцы не подумали, будто мы хлеб убираем посреди проспекта Мира.

Сергей тут же подхватил идею, размахивая карандашом:

– Лёша прав. Комбайн, конечно, символ советского труда. Но откуда возьмёшь технику и антураж? Или наша эротика теперь уйдёт в фантастику?

Михаил снисходительно улыбнулся и помахал блокнотом:

– Не спешите хоронить советский реализм. Вы забыли про наш успех в Дедрюхино? Председатель Павел Игнатьевич обещал нам и тракторы, и поле, и даже, – Михаил сделал выразительную паузу, – местных девушек-актрис.

Ольга первой рассмеялась и сложила руки на груди, изображая строгую цензоршу:

– Миша, председатель ещё не оправился от прошлого шока и даст нам всё, что угодно, лишь бы мы снова не устроили стихийное моральное разложение.