"Фантастика 2025-159". Компиляция. Книги 1-31 (СИ) - Небоходов Алексей

Алексей, наблюдая за монитором, почувствовал приближение кульминации. Он негромко сказал оператору:

– Крупный план Светланы – губы, сдерживаемое волнение. Потом Михаила – шок и азарт. Комизм не теряй!

Камера послушно зафиксировала мягко причмокивающие губы Светланы, её лукавый взгляд и лёгкий румянец, расползающийся по щекам. Затем кадр перешёл к Михаилу: комичный шок на лице, глаза, горящие удовольствием, учебник, сжатый в руках – последний бастион его рассудка.

Площадка замерла в благоговейной тишине. Техники, осветители, гримёры – все зачарованно наблюдали, как сцена балансирует между невероятностью и подлинностью: Лида, слишком увлечённая ремонтом брюк, и Шурик, с нелепой серьёзностью принимающий происходящее. Мягкий свет софитов подчёркивал блеск их кожи, усиливая ощущение интимности и комедийности одновременно. Жак-Женька, стоя у монитора, зажал рот руками, стараясь не разрушить магию.

Квартира, созданная декораторами, была всё той же – уютной и абсурдной. Светлана стояла на коленях перед Михаилом, губы её мягко и ритмично причмокивали, пальцы слегка сжимали кожу его бёдер. Михаил продолжал цепляться за учебник, но тело выдавало его возбуждение: бёдра дрожали, дыхание сбивалось, а взгляд выражал комический шок с примесью азарта. Камера снова скользнула по их лицам: сосредоточенные глаза Лиды, очки Шурика на носу и дрожащий учебник – кадр был наполнен искренней нелепостью.

Светлана-Лида отстранилась, влажные губы её тронула лёгкая улыбка, словно пытаясь удержать образ советской невинности. Она поднялась, платье её задралось, открывая край бедра. Встретившись взглядом с Шуриком, она выразила смесь кокетства и возбуждения. Михаил замер в комичном изумлении, тело его напряглось, дыхание усилилось. Камера запечатлела, как она легко поправила платье, и его взгляд, полный паники и азарта.

Алексей снова направил оператора:

– Крупный план Светланы – от кокетства к желанию. Затем Михаила – изумление и азарт. Свет мягкий, тёплый.

Светлана шагнула к дивану, движения её были плавными и провоцирующими. Она остановилась и, улыбаясь, начала расстёгивать платье. Пальцы слегка дрожали, ткань скользнула с плеч. Лида стояла в тонкой белой майке и хлопковых трусиках с кружевами, которые уже появлялись в предыдущих сценах. Затем, комично решительно, она сняла майку, обнажив упругую грудь с розовыми, слегка затвердевшими сосками. Кожа её блестела от лёгкого пота, подчёркивая тонкую талию, мягкие изгибы бёдер и округлость живота. Стянув трусики, она полностью обнажилась: её бёдра, упругие и чуть полные, кожа слегка влажная от возбуждения, тёмный треугольник между ног подчёркивал естественность советской девушки, далёкой от современных стандартов красоты.

Камера скользнула по её телу, фиксируя каждый изгиб: её грудь, вздымавшуюся от прерывистого дыхания, бёдра, слегка раздвинутые в ожидании, и лицо, где лёгкий румянец смешивался с кокетливой улыбкой.

Михаил в роли Шурика замер, его лицо выражало комичный шок, будто он оказался на экзамене, к которому не готовился. Но, поддавшись порыву, он отбросил учебник, который с глухим стуком упал на пол, вызвав приглушённый смешок за кадром.

Его дрожащие от притворной неловкости пальцы расстегнули рубашку, обнажая худощавую, но подтянутую грудь, слегка покрытую тёмными волосками – типичную для студента, не знающего спортзалов, но полного молодой энергии. Затем он стянул порванные брюки и бельё, обнажая себя полностью: его тело, стройное, с лёгкими мускулами, было напряжено, а возбуждение, уже не скрываемое тканью, добавляло сцене комичной откровенности. Камера поймала его движения: неловкие, но решительные, с очками, съехавшими на кончик носа, и взглядом, полным смеси паники и азарта.

Светлана в роли Лиды опустилась на диван, её обнажённое тело, блестящее под софитами, выглядело как полотно, окружённое советскими декорациями: выцветшие обои, книжная полка с томами Ленина, фарфоровая фигурка балерины. Она слегка раздвинула бёдра, её дыхание углубилось, а глаза, искрящиеся от возбуждения, встретились с взглядом Шурика.

Михаил в его роли шагнул к ней, но движения были так комично осторожны, словно он опасался разрушить хрупкий момент. Он опустился на диван, его руки скользнули по её бёдрам, ощущая тепло и липкую влагу её кожи. Затем, с лёгкой дрожью, он вошёл в неё, зато теперь его движения были медленными, почти театральными, но полными искренней страсти.

Светлана издала лёгкий вздох, её тело невольно подалось навстречу, а бёдра слегка сжались, обхватывая его. Камера скользнула к отражению в стеклянных дверцах серванта, стоящего в углу: их тела, сплетённые на диване, отражались в мутном стекле, создавая иллюзию множества взглядов, будто вся комната наблюдала за ними.

Их движения были ритмичными, но с той молодежной неловкостью, которая придавала сцене живости. Светлана поддалась ритму: её бёдра двигались навстречу Шурику, упругая и блестящая от пота грудь, вздымалась от прерывистого дыхания, а соски, затвердевшие от возбуждения, слегка покачивались в такт.

Её руки впились в плед, пальцы побелели от напряжения, а лицо, с прикушенной губой, выражало смесь наслаждения и притворного смущения, будто Лида всё ещё пыталась сохранить образ невинной студентки. Михаил, ускорил ритм, его движения стали смелее, но он сохранял неловкость: то поправлял очки, то случайно задел плед, который соскользнул на пол, вызвав приглушённый смешок за кадром. Его худощавое, но напряжённое тело двигалось в унисон с ней, чувствуя её тепло, её влагу, её мышцы, сжимающиеся вокруг него.

Камера, следуя указаниям Алексея, запечатлела их в отражении серванта: их тела, сплетённые в страстном танце, отражались в стекле, создавая иллюзию, будто за ними наблюдает невидимая толпа. Отражение подчёркивало абсурд: Лида, чья кожа блестела от пота, и Шурик, чьи очки съехали на кончик носа, окружённые советскими обоями и полкой с книгами, выглядели как герои комедийного спектакля, случайно зашедшего слишком далеко.

Мягкий и тёплый свет софитов падал на их кожу, создавая лёгкие отблески, которые усиливали интимность, но сохраняли комедийный тон. Алексей, наблюдая за монитором, тихо подсказал: «Держи отражение в серванте, лови их движения, но не теряй комизм. Крупный план на Лиду – её лицо, смесь наслаждения и смущения. Потом на Шурика, его неловкость, но с азартом».

Светлана, всё сильнее поддавалась: её дыхание стало громче, почти стоном, но она замаскировала его лёгким смешком, будто Лида всё ещё притворялась, что это случайность. Бёдра, полные и упругие, двигались в ритме с Шуриком, грудь с розовыми сосками, слегка покачивалась, а кожа, влажная от пота, блестела под софитами.

Внезапно её тело напряглось, дыхание сбилось, и лёгкий дрожащий стон вырвался из её груди – первые волны оргазма охватили Лиду, её мышцы сжались сильнее, а пальцы глубже впились в плечи Шурика, оставляя лёгкие следы. Её полузакрытые глаза искрились от наслаждения, а лицо с прикушенной губой отражало смесь экстаза и смущения.

Михаил ощущал её отклик: её тепло, её влагу, её мышцы, сжимающиеся всё сильнее. Его движения стали порывистее, но он сохранял комичную неловкость: то поправлял очки, то случайно задел фигурку на полке, которая чуть не упала, добавив сцене нелепости.

Камера поймала их в отражении: их тела, сплетённые в страстном ритме, окружённые советскими декорациями, выглядели как пародия на романтическую сцену, но с подлинной энергией.

Напряжение нарастало, словно туго натянутая струна. Светлана всё сильнее поддавалась оргазму: её тело дрожало, дыхание стало прерывистым, а глаза искрились от наслаждения. Её влажные и горячие бёдра двигались в унисон с Шуриком, грудь вздымалась быстрее, а затвердевшие соски слегка покачивались в такт.

Она прикусила губу, её пальцы впились в плечи Шурика, а блестящее от пота тело содрогалось от каждого его движения. Михаил, играя Шурика, чувствовал её отклик: её влага, её тепло, её мышцы, сжимающиеся вокруг него. Его движения стали смелее, порывистее, но он сохранял неловкость: очки, съехавшие на кончик носа, и руки, то и дело хватающиеся за воздух, будто он искал опору, придавали сцене какой-то немыслимой подлинности.