"Фантастика 2025-159". Компиляция. Книги 1-31 (СИ) - Небоходов Алексей

Следующий час она провела, разбирая и проверяя узлы. Всё было в порядке – подшипники новые, смазка свежая, ремни натянуты идеально. Но станок упорно отказывался работать, издавая всё более жалобные звуки при каждой попытке запуска.

Катя отступила, вытирая руки ветошью. В цехе наступил обеденный перерыв, рабочие потянулись в столовую. Она осталась одна с упрямой машиной, глядя на неё задумчиво. И тут в голове мелькнула безумная мысль – настолько абсурдная, что она сама удивилась.

– А что, если… – прошептала она, оглядываясь на пустой цех.

Станок словно услышал её мысли. Поршень медленно выдвинулся и втянулся обратно – движение было почти… приглашающим. Маслёнка снова булькнула, но теперь это звучало как довольное урчание.

Катя почувствовала странный жар, разливающийся по телу. Её пальцы сами собой потянулись к молнии комбинезона. Металлический звук застёжки эхом прокатился по пустому цеху. Она стянула рабочую одежду, оставшись в простом белье – практичном, советском, но на её теле выглядевшем неожиданно соблазнительно.

– Это безумие, – прошептала она, но продолжала раздеваться.

Лифчик упал на масляный пол, за ним последовали трусики.

Ее обнаженное тело стояло перед станком, словно живое произведение искусства. Свет от лампы мягко обрамлял каждый изгиб, подчеркивая линию плеч и плавные переходы к талии. Ее кожа была гладкой, как мрамор, с легким оттенком персикового, который переливался в свете. Волосы каскадом спадали на спину, создавая контраст с её стройной фигурой. Мышцы на ногах и руках были очерчены, но не слишком, показывая силу в гибкости. Соски были аккуратными и нежными, словно лепестки роз, с мягким оттенком, придающим им утонченность и естественность. Живот – плоский и подтянутый.

Она стояла, как воплощение гармонии и силы, в полной уверенности и спокойствии, чувствуя на коже прохладу цехового воздуха и тепло, исходящее от работающего мотора. Поршень снова выдвинулся, блестящий от смазки, идеально отполированный.

Катя подошла ближе, положила руки на корпус станка. Металл под её ладонями вибрировал ровно, почти как мурлыканье огромного механического кота. Она закинула ногу через станину, устраиваясь над поршнем. Холодный металл обжёг внутреннюю поверхность бёдер, но она не отстранилась.

Медленно, осторожно, она начала опускаться. Поршень был толстым, идеально гладким от полировки, блестящим от машинного масла. Когда он коснулся её входа, станок издал низкий, довольный гул. Катя закусила губу и продолжила движение вниз.

Проникновение было странным – холодный металл внутри горячей плоти, механическая точность против человеческой мягкости. Но как только поршень вошёл полностью, произошло невероятное. Станок ожил, начав медленное, ритмичное движение. Не резкое и механическое, а плавное, почти нежное.

Катя ахнула, вцепившись в рычаги управления. Поршень двигался внутри неё с идеальной точностью, каждый раз находя особенно чувствительные точки. Масло служило смазкой, делая скольжение невероятно гладким. Вибрация мотора передавалась через металл прямо в её тело, усиливая ощущения.

– Боже… – выдохнула она, откидывая голову назад.

Станок словно отвечал ей, меняя ритм и амплитуду движений. Иногда медленно и глубоко, иногда быстро и неглубоко, будто изучая её реакции и подстраиваясь под них. Это было похоже на танец – механический вальс человека и машины.

Катя двигалась в унисон со станком, её груди покачивались в такт движениям, волосы выбились из-под косынки и рассыпались по плечам. В пустом цехе раздавались только звуки работающего механизма и её всё более громкие стоны.

Кульминация пришла неожиданно и мощно. Станок словно почувствовал приближение и ускорился, вибрация усилилась до максимума. Катя вскрикнула, её тело выгнулось дугой, пальцы судорожно сжали металлические рукоятки. Волны наслаждения прокатились через неё, заставляя содрогаться в экстазе.

И в тот же момент станок издал победный гул. Все индикаторы загорелись зелёным, механизмы заработали идеально ровно, без единого сбоя. Поршень медленно опустился в исходное положение, позволяя Кате слезть.

Она стояла на дрожащих ногах, глядя на идеально работающий станок. По внутренней поверхности бёдер стекала смесь машинного масла и её собственных соков. В цехе пахло сексом и смазкой – странное, но не неприятное сочетание.

– Вот и починился, – прошептала она, натягивая трусики.

Станок довольно гудел, выполняя тестовые операции. Все параметры были в норме, словно он никогда и не ломался. Катя оделась, тщательно вытерла следы масла с кожи и привела себя в порядок как раз к моменту, когда рабочие начали возвращаться с обеда.

– Ну как восьмой? – спросил Петрович, подходя к ней.

– Всё в порядке, – улыбнулась Катя. – Просто нужен был… особый подход.

Мастер покачал головой, глядя на ровно работающий механизм:

– Чудеса. Я уж думал, на металлолом его. А ты вон как… Золотые руки!

Катя промолчала, пряча улыбку. Если бы он только знал, что именно она использовала для починки. Но восьмой станок хранил их секрет, довольно урча и выполняя свою работу с немецкой точностью.

На следующую ночь павильон напоминал многолюдную железнодорожную станцию, где в сутолоке никто толком не знает, куда и зачем он направляется. Ассистенты перебегали от одного края помещения к другому, художники что-то нервно обсуждали в стороне, и только осветители сохраняли олимпийское спокойствие, подвешивая прожекторы под потолок с размеренностью людей, уверенных в своём профессионализме.

Сцена квартиры профессора Тихомирова получилась на редкость удачной. Её создавали по старым фотографиям московской интеллигентской обители конца семидесятых, найденным в запасниках «Мосфильма». Высокие потолки, лепнина, тяжёлые портьеры цвета спелой вишни, книжные шкафы, ломящиеся от старых томов русской классики, – всё казалось живым и обжитым, будто хозяева вышли на минуту, оставив после себя лишь тихий запах старых книг и дешёвого кофе.

Михаил задумчиво рассматривал декорацию, прохаживаясь по комнате, едва касаясь кончиками пальцев лакированной поверхности рояля. Казалось, даже этот инструмент когда-то принадлежал профессору, ушедшему в вечность вместе со своим временем и привычками.

Алексей, облачённый в строгий тёмный костюм, поправлял перед зеркалом галстук. Глядя на него, Михаил не мог не признать, что выбор актёра на роль Рудольфа оказался идеальным. Алексей вёл себя на площадке с уверенной элегантностью человека, привыкшего находиться в центре внимания, но при этом умудрялся не выглядеть заносчивым. Он скорее походил на тот редкий тип людей, которым природа дала врождённую способность держаться чуть выше суеты, словно наблюдая за происходящим со стороны с лёгкой, едва заметной усмешкой.

Михаил подошёл к нему ближе, улыбнулся с некоторой долей завистливого уважения и негромко спросил:

– Ну как ты, готов покорить ещё одно женское сердце? Только не переиграй.

Алексей ответил ему той же улыбкой, мягкой и в то же время чуточку высокомерной, словно в его жилах текла голубая кровь, не позволяющая опускаться до уровня земных страстей:

– Я играю не сердцееда, Миша, я играю режиссёра. Разве есть существенная разница между тем и другим?

Конотопов хмыкнул и похлопал его по плечу, а затем отошёл в сторону, уступая дорогу Светлане, ассистентке, которая тащила в кадр серебряный поднос с хрустальными бокалами. На ней сегодня было тёмно-зелёное платье, которое подчёркивало её и без того заметную красоту. Глядя на неё, Михаил отметил про себя, что на роли второго плана ему всегда везёт ничуть не меньше, чем на главные.

Сильвия появилась в павильоне чуть позже остальных. В строгом бордовом платье с глубоким декольте, с тонкой нитью жемчуга на шее, она была словно перенесена сюда напрямую из кинохроники тех лет. Даже незначительная, на первый взгляд, деталь – небольшая родинка у губ – вдруг казалась выверенным режиссёрским ходом, хотя и была всего лишь причудой природы.