Княгиня Евдокия 5 (СИ) - Меллер Юлия Викторовна
— Ну так чего? Переезжаем? — вдоволь насмотревшись, как-то неуверенно спросил Еремей Профыч.
— Переезжаем!
— А старый дом? Не жалко? Для кого после пожара отстраивали?
— Бать, ну не начинай! Хочешь, оставайся там, а мы все сюда…
— Что? От отца родного решил избавиться? Пропадете ж без меня!
— Пропадем, батюшка, — заворковала подошедшая Милослава, стукнув мужа по плечу, чтобы не дразнил отца.
— А тебе как тут? — переключился он на невестку. — Не слишком ли просторно?
— Так лавки привезём, сундуки поставим, полки навесим и тесно станет. На кухне начнут готовить и в доме жилой дух появится. Тебе, батюшка, под ножки усталые ковры домотканые положим, что б мягонько было.
— Вот, Славка, учись у Милославушки со мной говорить. Я сразу сердцем отошёл и размяк!..
Все вышли во двор. Садясь в коляску, Еремей Профыч попытался ключницу оставить дом стеречь, раз собаки нет, но та съязвила, что тогда кобелька зубастого себе в пару возьмет, и боярин велел ей сесть и больше не сердить его.
Вечером родные забросали Дуняшку вопросами о доме, а на следующий день начали переезжать. Управились за неделю и сразу же пожаловал первый гость.
Глава 3.
Первым гостем стал царевич. Нагрянул нежданно-негаданно. Походил по витиевато уложенному мелкими досочками полу, все осмотрел, потрогал, покрутил, подёргал и вышел на террасу в сад. Сада, как такового ещё не было, но дорожки были проложены, деревца посажены и огорожены колышками.
В дальней части сада стоял дом для доронинских людей, выходя фасадом на другую улочку. На границе с соседями сверкала стеклами изба для выращивания редких растений. В Москве уже все знали о любви Дуняшки к цветочкам и всяким садовым диковинкам, потому дарили луковки, корешочки, семечки, черенки. Царевич знал, что подруга сумела вырастить у себя виноград и многие заморские деревца. Правда, ничто из этого не плодоносило, но зимы пережило, и то ладно.
— Светло и просторно у тебя в доме. Непривычно это. В саду тож пусто и ветер гуляет. Чужие дома вокруг и все из окон будут пялиться, — заметил Алексашка, недовольно морща нос.
— Ничего, деревца вырастут, ветерок задержат и скроют от любопытных глаз, — дружелюбно ответила ему боярышня.
— Когда ещё это будет? Тебя уж в монастырь отдадут по старости.
Евдокия подскочила, чтобы дать Алексашке в лоб, но боярич Никита опередил её. Царевич засмеялся над потирающим лоб приятелем:
— Так тебе и надо! Не будешь девице о старости говорить.
— А чего на правду обижаться! — не сдался Алексашка. — К ней сколько достойных юношей и вдовых мужей сваталось, а ейный дед всем отказал. У меня жена уже второго родила, а Дунька всё в девках ходит.
— Не твоя забота, — отрезала Евдокия.
— Пусть не моя, но царевичева! — не отступал Алексашка. — Была бы ты голодранкой, то и пускай, а у тебя деньжищ немеряно!
— И? — царевич с удивлением посмотрел на товарища детских игр.
— И ничего, — потупился Алексашка.
— Раз взялся говорить, то уж договаривай, — взгляд Иван Иваныча похолодел.
— Откуда у девки стока денег? — выпалил Алексашка.
— С хозяйства, то всем ведомо, — царевич не дал ответить Евдокии, сам сказал.
— Но почему она ими распоряжается? Вот раньше бабы без мужей ничего не могли купить дороже отреза на сарафан, а теперь что?
— Что?
— Дома покупают! Целые улицы по своему хотенью строят! Дунька вона слободку по собственному разумению возвела!
Евдокия сердито посмотрела на Алексашку и мысленно договорила за него вопрос: «А дальше на царство сесть захочет?!» Но молодой муж сумел вовремя остановиться, хотя в своём духе всё же успел наговорить.
— Тебе не нравится слободка? — насмешливо спросил Никита, пытаясь увести в сторону нехороший разговор.
— Да не-е, красиво, но она же девка! А теперь ещё в Думе сидит. Как будто достойнее её нету.
— В Думе она сидит как летописец, а не как думная боярыня. Про достойных не тебе решать, — отрезал Иван Иваныч, а когда он отвернулся от Алексашки, Никита постучал по столу, а потом по лбу приятеля. Тот набычился, но остался убеждён в своей правоте. Настроение у Евдокии испортилось.
Алексашка, как всегда, высказался прямо. Он озвучил точку зрения крайне негативно настроенной части знати к переменам. Им всё не так!
Справедливости ради этим вечно недовольным активно возражают те, кто помнит старину и княжение женщин. В их памяти ещё хранятся знания об умнице Рогнеде, жене князя Владимира, державшей порядок на своей земле крепкой рукой, несмотря на потерю семьи. Помнят Марию Ясыню, жену князя Владимирского Всеволода по прозвищу «Большое гнездо», принимавшую активное участие в правлении. И сколько ещё было княгинь, уверенно правящих рука об руку с мужем или вовсе заменяя его. Та же Софья Витовтовна сумела удержать трон для своего малолетнего сына, проявляя волю и силу духа. А боярыня Борецкая Марфа? Она заставила с собой считаться не только новгородских бояр, но и правителей. Обо всем этом не устаёт напоминать партия Марии Борисовны, делавшая немало для процветания городов.
Евдокию же споры о правах жёнок касались постольку-поскольку, потому что она раздражала всех не из-за того, что она женского роду-племени, а потому, что она не замужем, а значит не взрослая. И пусть она старше и образованнее многих юных жёнок, успевших родить по ребятёнку, а кое-кто и двух, это ничего не значило.
Но, как бы то ни было, «собака лает, а караван идет». Евдокии семнадцать, почти восемнадцать, многим её негласным помощницам, собирающим новости, и того меньше, а новостные листки раскупаются в считанные часы. Дуня с уверенностью могла сказать, что спрос на новости будет только расти, а Алексашка завидует. Это она узнала от его двоюродной сестренки. В семье Алексашку похвалили за организацию кирпичного дела, которому она его научила, но с тех пор он ничем не отличился, вот и…
Евдокия решила не обращать внимание на его брюзжание и сосредоточилась на царевиче. Иван Иваныч явно был впечатлен ее новым домом, но не всё принимал. Те же окна ему казались неоправданным расточительством и слабой стороной в защите. Однако вежливость соблюдал.
Пользуясь случаем, спросил про дела бумажной мануфактуры и справляется ли Степан с руководством. Всё же производство бумаги увеличивалось год от года, а вместе с этим ширились отделы разнообразной бумажной продукции, особенно упаковочный.
Евдокия ответила подробно, понимая, что царевич не успевает просматривать те отчёты, что она ему передаёт. Отец его учит править государством, а личные предприятия остались детскими шалостями. Хотя эта шалость вывела Евдокию в один ряд с богатейшими боярами. Только она все доходы вложила в слободку и заставляла деда ходить пешком, а они тратили серебро на наряды жёнкам и покупку разного рода транспорта с лошадьми, остальное спрятав в сундуки.
— Дунь, ты говорила, что тебе привезли записки Афанасия Никитина и там описан путь в страну Чудес.
— Всё так, — обрадовалась Евдокия интересу царевича и степенно кивнула.
Записки Афанасия она изрядно отредактировала и дополнила от своего имени, якобы опираясь на его же сведения и данные редких торговых гостей из Персии. Царю она сразу призналась, что доработает записи Никитина, исходя из своих знаний. Иван Васильевич не сомневался, что ей известно больше о мире, чем простому купцу, поскольку она вместе с его сыном читала летописи о древних торговых путях и странах, и велел передать ему записки вместе с собственным докладом.
— Отцу будешь показывать?
— Конечно.
— Для меня сделай список*. (*переписать, сделать копию)
— Я могу заказать печать… ограниченное количество.
— Нет, список! — настоял царевич. — Пока никто не должен знать о записках купца.
— Хорошо, — кивнула Евдокия, при этом с недоумением косясь на слушаюсь их разговор Никитку с Алексашкой. Она была уверена, что они забросают вопросами Иван Иваныча, о каких записках идет речь и обязательно проболтаются дома.