Господин Тарановский (СИ) - Шимохин Дмитрий

Путешествие проходило быстро. Как статский советник, я имел право требовать на почтовых станциях 12 лошадей. 3 из них мы впрягали в розвальни, 6 — в карету, да еще пристегивали к розвальням 1–2 запасных лошади на случай если какая-то из основных вдруг охромеет.

Не успели мы оглянуться, как доехали до Оби. И здесь, на подъезде к Тобольску, у знакомой мне заставы, наш маленький караван предсказуемо остановили.

Молодой офицер, вышедший из караульной будки, сначала с нескрываемым изумлением оглядел мою огромную, внушительную дормезу, какой здесь, поди, и не видывали. Затем его взгляд с уважением скользнул по фигурам Соколова и казаков. Он подошел к дверце, козырнул и представился по всей форме.

Я молча, через приоткрытое окно, протянул ему нашу подорожную.

Он взял бумаги. Я видел, как его глаза пробежали по первой строке. Он даже не дошел до фамилии. Двух слов оказалось достаточно: «Статский советник» и «Особая государственная надобность».

Офицер вытянулся в струнку так резко, будто его ударило током.

— Ваше высокоблагородие! — гаркнул он, и его голос дрогнул от служебного рвения. — Прошу прощения за задержку!

Он тут же обернулся к шлагбауму:

— Поднять! Немедленно! Пропустить!

Я усмехнулся про себя, откидываясь на подушки. Помнят меня, боятся! Причем в прошлый раз страх вызвало мое имя. Теперь же — имя и чин!

Мы разместились в лучших номерах «Сибирской гостиницы». Едва мы успели отдать распоряжения Соколову и казакам насчет ночлега и охраны, как в дверь постучали.

На пороге стоял молодой, вышколенный адъютант в безупречно отглаженном мундире.

— Господин статский советник?

Я кивнул.

— Его превосходительство господин Тобольский губернатор, Александр Иванович Деспот-Зенович, — отчеканил адъютант, — шлет свои приветствия Вам и вашей супруге.

С этими словами он вручил Ольге небольшой, но изящный букет оранжерейных роз — немыслимая роскошь для Тобольска в начале зимы.

— … И просит вас с Ольгой Александровной осчастливить его своим визитом. Немедля, если возможно. Его превосходительство ждет вас к обеду.

Я едва сдержал улыбку, переглянувшись с Ольгой. План на тихий отдых и горячий ужин в номере рухнул. Отказать в просьбе губернатору, конечно же, было невозможно.

— Передайте его превосходительству, — ответил я, вставая, — что мы почтем за честь явиться.

Адъютант козырнул и исчез.

— Ну что ж, ангел мой, — сказал я Ольге, помогая ей выбрать платье. — Кажется, нас ждет не только обед. Пора провести небольшую инспекцию. Надеюсь, сиротский приют не разворовали вновь!

Дом Тобольского губернатора встретил нас блеском парадной резиденции. В жарко натопленных залах пахло дорогими духами, восковыми свечами и свежезаваренным чаем. Нас встретил сам Александр Иванович Деспот-Зенович с супругой, дамой внушительной, но приветливой.

Пока мы с губернатором обменивались официальными любезностями, я краем глаза наблюдал за Ольгой. Она мгновенно оказалась в центре внимания местного «бомонда» — стайки разодетых губернских дам, чьи взгляды, цепкие и оценивающие, скользили по ее петербургскому платью. Оно было элегантным, но подчеркнуто скромным — простое темное сукно, отделанное бархатом, и единственное украшение — нитка жемчуга.

— Ах, сударыня, какая восхитительная простота! — проворковала жена городского головы, чей собственный наряд, казалось, вобрал в себя все цвета радуги. — В столице, верно, нынче не носят бриллиантов днем?

Это был укол — мелкий, завистливый, но точный.

Ольга, не дрогнув, с самой обезоруживающей и светлой улыбкой ответила:

— Вы совершенно правы, сударыня. Камни днем — ужасный mauvais ton(дурной тон). Хотя, признаться, — она сделала вид, что вспоминает, — здесь, в Тобольске, пожалуй, пригодилось бы то дивное сапфировое колье, что мы, к сожалению, перед самым отъездом уступили княгине Полонской. Уж очень она просила. В обмен на него Владислав устроил прекрасный сиротский приют!

Упоминание аристократической фамилии произвело эффект разорвавшейся бомбы. Дамы мгновенно сменили тон. Экзамен был сдан. Через пять минут Ольга уже мило щебетала с ними о погоде и сиротских приютах, а я понял, что моя жена — не просто красавица, а грозная сила.

За обедом разговор, естественно, перешел на дела. Деспот-Зенович, оказавшийся не просто сатрапом, а умным и деятельным администратором, сразу взял быка за рога.

— Владислав Антонович, с вашим легкой руки скандал с Хвостовым разрешился, — говорил он, пока слуги разносили стерлядь. — Но проблема осталась. Тобольск задыхается! У меня в пересыльной тюрьме скопилось свыше тысячи поляков-инсургентов. Их нечем занять! Они сидят без дела, бунтуют, гниют заживо, а их содержание сильно обременяет казну, — посетовал он.

— Рабочая сила не должна быть обузой для казны, ваше превосходительство, — ответил я, отставляя бокал. — Она должна приносить прибыль.

Губернатор подался вперед.

— Я как раз сейчас курирую строительство железной дороги на Урале. И у меня та же проблема — пятьсот поляков прибыли в Пермь. Я организовал для них рабочий лагерь по новому образцу. Строгие бараки, дисциплина, но главное — честный зачет сроков. День работы — за три дня каторги.

— День за три! — ахнул губернатор. — Да они у вас землю грызть будут!

— Именно на это я и рассчитываю. Отправьте ваших офицеров ко мне под Кунгур. Я покажу им, как организовать труд так, чтобы каторжники не только окупали свое содержание, но и строили будущее Империи. Мы дадим им не пайку, а цель.

Деспот-Зенович смотрел на меня с нескрываемым восхищением. Он увидел не прожектера, а практика, человека с готовым решением.

— А теперь, — губернатор поднялся, — не угодно ли будет вам, Владислав Антонович, и вам, Ольга Александровна, посетить ваше, можно сказать, детище? Приют!

«Дом призрения для сирот и арестантских детей», разместившийся в бывшем, конфискованном у Хвостова особняке, сиял свежей краской. Нас встретила строгая, но приветливая смотрительница.

Внутри пахло чистотой, известкой и щами из кухни. Все было образцово-показательно: чистые простыни на детских кроватках, тихие, аккуратно одетые дети в классах, бойкие старушки-нянечки из ссыльных, присматривающие за младенцами.

Ольга, забыв о светских манерах, тут же подошла к одной из колыбелей и начала поправлять одеяльце плачущему младенцу.

Я же осматривал все хозяйским глазом.

— Прекрасно устроено, — сказал я губернатору, когда мы вошли в столовую. — Но есть пара мыслей. Вы держите младенцев и их матерей-арестанток вместе.

— Так положено, — кивнул Деспот-Зенович. — Детям нужно кормление!

— Да, но это же так неэффективно! Организуйте ясли так, чтобы матери могли работать в прачечной или швейной мастерской при приюте, а за детьми смотрели те пожилые ссыльные, что негодны к тяжелому труду. Так мы решаем две проблемы: арестантки при деле и окупают себя, а старушки получают кров и пищу за посильный труд.

Губернатор схватил идею на лету.

— А мальчиков-подростков, — добавил я, когда мы проходили мимо плотницкой мастерской, — нужно обучать не только столярному делу, но и телеграфному. Через пять лет хороший телеграфист будет цениться в Сибири дороже любого столяра.

Вечером, в тишине нашего номера в гостинице, Ольга подошла ко мне сзади и обняла. Я стоял у окна, глядя на спящий Тобольск.

— Владислав, это было невероятно… — прошептала она.

Она прижалась щекой к моей спине.

— Подумать только… — ее голос дрогнул. — Что когда-то, в этом самом Тобольске, ты был… простым арестантом!

Она увидела «Господина Тарановского» — человека, который прошел через ад, вернулся оттуда и теперь заставляет губернаторов и князей слушать себя. Человека, который сумел победить саму судьбу.

Через два дня отдыха мы покинули Тобольск. Путешествие превратилось в почти идиллическое скольжение по бескрайней снежной пустыне. За двойными, утепленными стеклами кареты выл ледяной ветер, крепчал мороз, а внутри, в нашем маленьком мирке, было почти нереальное тепло.