Княгиня Евдокия 5 (СИ) - Меллер Юлия Викторовна

Вскоре все посольство начало поддерживать князя по примеру Евдокии, и маленькая господарынька тоже болела за Юрия Васильевича. Ей понравилось выпрыгивать с места и махать платочком. Она даже вышла вместе с боярышней, когда князя награждали и вручила ему свой платочек вместе с Евдокией.

— Никогда ещё за меня не переживали две самые прекрасные дамы, — ответил им счастливый князь, не скрывая своим чувств.

Глава 13.

— Какой долгий день, — едва слышно пожаловалась Евдокия бабушке, сидя за столом.

Аграфена устало улыбнулась, неодобрительно посматривая на пытающуюся утолить жажду слабеньким вином внучку. Монахиня давно уже мечтала о тишине, но вынуждена была присутствовать на всех мероприятиях. Владыкой Геронтием ей было поручено важное дело — плавно перенять в заботливые руки дочь Стефана и удостовериться в чистоте веры. И если с первым всё оказалось просто, то с благочестивостью появлялись вопросы.

При дворе молдавского господаря все болтали обо всём и бравировали щекотливыми темами, не боясь подхватить типун на язык. Да что говорить, тот же Курицын нахватался иных точек зрения и с умным видом вещал за столом, что монашество противно человеческой природе.

Аграфена разочаровано посмотрела в сторону дьяка, недовольно поджала губы и укоризненно качнула головой.

Удивил ее Федор Васильевич. За ним и раньше водились сомнительные высказывания, но здесь его прям распёрло от идей, словно забродившую капусту. А господарынька все эти измышления слушает, стараясь понять, а после повторяет перед другими, норовя щегольнуть знаниями.

У Аграфены болезненно тянет под ложечкой, когда она слышит дерзкие рассуждения Елены о том, о чём понятия не имеет. Хорошо хоть внучка вовремя останавливает ее, отвлекая на забавы. У дочери Стефана светлый ум, но она не имеет никакого представления о жизни за стенами крепости. Ей обо всём рассказывают учителя, а жизненный опыт она получает, слушая разговоры за столом. Вот только беседы тут ведут весьма странные люди, и Аграфена не представляет как бороться с ними за внимание господарыньки. Надо было ехать Анастасии. Сестра не зря получила чин игуменьи и горазда плести словесные кружева.

Монахиня остро почувствовала своё одиночество среди людей и несостоятельность. Ей не хотелось проявлять строгость к девочке, а объяснить глубину заблуждений не получалось. Елене нравилось бунтовать против традиций.

Дуняшка попробовала прилюдно помочь, но придворные говоруны втянули ее в словесные баталии, и она запуталась. Зачем-то ляпнула, что у всего есть две стороны. Аграфена даже возразить не успела, что опасно так думать, потому что так можно спутать добро со злом, но внучка торопилась отстоять монашество:

— Для кого-то монашество действительно противоестественно, ибо сказано: плодитесь и размножайтесь, а кому-то это шанс просто выжить или реализовать себя в чём-то большем, чем семейная жизнь.

Аграфена одобрительно кивнула, хотя слишком уж прагматичным было рассуждение внучки, но то дело мирское. Потом Дуняша привела примеры, рассказывая, какую ныне монахи и монахини ведут просветительскую деятельность, а после вдруг вспомнила о многоженстве. Аграфене бы одернуть её, но она так опешила, что не успела, а внучка уже соловьем заливалась, что во многих странах по-иному женщине не выжить и многоженство — это разумная милость.

— А есть страны, где у женщины два и более мужей! — шокировала собеседников Евдокия и победно посмотрела на них. Господарынька была в восторге от ее смелости, но Аграфене в тот момент стало не по себе. А Дунька разошлась:

— Условия жизни диктуют свои правила. И прежде чем бросаться гневными словами или ещё как-то выражать своё презрение, лучше стоит подумать, почему так случилось. Если, конечно, есть чем думать.

Аграфена еле удержалась, чтобы не схватиться за голову. Не хватало ей, чтобы Дуньку язычницей назвали! Но тему монашества больше не трогали, а господарынька чуть ли не в рот внучке смотрит.

И вот, сидят они за столом и слышат, как люди заговорили о приближения семитысячного года, который будет концом света. Аграфена мысленно попросила у бога терпения и милости к неразумным, а гостящие у Стефана иноземцы вдруг дошли в своих рассуждениях до сомнений в божественной природе Христа, назвали бредом учение о Святой Троице, почитание икон сочли ересью.

Аграфена не могла понять, как у них язык поворачивается такое говорить, а у тех, кто слушает, уши не вянут. Особенно старается почетный гость господаря звездочет Мартин.

У нее кровь прилила к лицу и в голове зашумело, в глазах потемнело и так обидно стало, что она не в силах встать на защиту веры.

— Ну надо же, — как ужаленная вскочила Евдокия, — не желаете верить в то, что не можете пощупать, как монеты в кошеле! Не понимаете, что это большое ограничение для себя самих, но да ладно. Вот только зачем другим навязывать свои взгляды? Быть материалистом — большая беда!

— Наоборот, — возразил ей молодой мужчина, которого все называли звездочетом.

Евдокия заметила, как он весь аж засветился от довольства, что она услышала его разглагольствования и отреагировала. Теперь на него с интересом смотрел господарь и все знатные гости. Боярышня с силой сжала кубок, но больше ничем не показала, что пожалела о своей несдержанности. Высоко подняв голову, она громко произнесла:

— Не суметь за всю жизнь почувствовать свет души — это беда или бедность души. Не почувствовать радость при рождении ребёнка…

— Но при чём тут это?

Звездочету не понравилась пылкость боярышни. Особенно одобрительные взгляды в ее сторону. Он не сомневался, что до ее слов не было никому дела, а вот раскрасневшиеся щечки и горящие искренним гневом глаза определенно привлекли к ней сторонников.

— А при том! — Евдокия подалась вперед. — Радость не пощупать руками, она не материальна, а значит, по-вашему, её нет. А вдохновение? Оно же захватывает любого мастера целиком, когда он увлечен своей придумкой. Но для вас это не существует. Вы же материалисты! А может, вы лукавите? Всё вы чувствуете, но нравится вам смущать чужие умы, ставя всё под сомнение!

— Боярышня слишком категорична, — со снисходительной улыбкой произнёс звездочет, поворачиваясь в сторону Стефана и его семьи, и всем своим видом показывая, что тяжело спорить с юными особами. Теперь он сожалел, что гостья отреагировала на его рассуждения и постарался свести спор на нет.

— Это вредительство! — воскликнула Евдокия, не дав ему тихо отступить. Да ещё грохнула по столу кубком, привлекая внимание с противоположного конца стола, где сидели менее знатные вельможи. — Нельзя обличённым властью людям подвергать сомнению существующую церковную политику, предлагая взамен только вопросы, не имеющее ответов.

Евдокия почувствовала, как бабушка успокаивающе гладит её по руке и сменила гнев на милость:

— Людям нужны простые ориентиры, которых они будут держаться всю жизнь. А вы на прямом пути городите развилки, запутываете и ослабляете свет добра и любви.

— Боярышня слишком молода и многого не понимает, — примирительно произнес звездочёт Мартин, склоняя голову перед Стефаном.

Дуня выдохнула, опустила глаза и села. Она поняла, что спорить надо по-другому, а сейчас ей не хватает опыта победить противника. Вроде все сказала по делу, но ее выставил юницей. А все из-за то, что разгорячилась, когда увидела, как бабушка перегорела. Милая и добродушная Аграфена слишком долго сидела в монастыре среди своих и здесь ей оказалось не по силам.

Кусая губы, Евдокия смотрела на злосчастный кубок, которым она ударила по столу и прислушивалась к разговорам. Все оживились, но в поднявшемся гвалте ничего было не разобрать.

Она бросила короткий взгляд на звездочета. Тот вновь распушил перья, как павлин. Евдокия вспомнила своё удивление, когда услышала, что при дворе Стефана живет звездочет. Не астроном, а самый настоящий звездочет! Его пригласили предсказать благополучие союза между Москвой и Молдовой. Когда она это услышала, то проворчала: «Средневековье какое-то!», а потом усмехнулась. Сейчас она вынуждена была рассматривать Мартина, как значимую фигуру при дворе Стефана.