Господин Тарановский (СИ) - Шимохин Дмитрий

Лопатин тут же вскочил.

— Да что ты, Владислав Антонович, помилуй Бог! Да живите хоть год! Места хватит!

— Спасибо за гостеприимство, — я остановил его. — Но пора. Есть ли в Иркутске на примете что-то стоящее? Мне нужна не просто изба. Мне нужна поместье. Место, где моя семья будет в абсолютной безопасности.

Лопатин, поняв, что я не шучу, тут же загорелся. Для него это была новая, азартная игра — найти лучшее гнездо для своего могущественного партнера.

— Есть пара вариантов! — пробасил он. — Завтра же и поглядим!

На следующий день, оставив Ольгу на попечение Агнии Федоровны, мы отправились на «охоту».

Первый же дом — большой деревянный особняк купца-золотопромышленника, разорившегося на картах, — я отверг с порога. Снаружи он выглядел солидно, но внутри… Я шагнул в гулкую, холодную залу, и меня будто ударило волной затхлости. Запах старого дерева, мышей, застарелой пыли и чего-то еще — чужого, несчастного.

— Тут купчиха мужа топором зарубила, а потом сама удавилась, — шепотом, как о главном достоинстве товара, сообщил Лопатин.

— Здесь плохая история, — отрезал я, пятясь к выходу. — Поехали дальше.

Второй дом, каменный, в самом центре, был новым, крепким, но… безликим. Я ходил по пустым, гулким комнатам и чувствовал, что это чужое пространство. Холодное, казенное.

— Построено без души, на скорую руку, — сказал я, пнув сапогом стену и прислушиваясь к звуку. — Это не дом, а декорация.

Я заметил тонкую, едва видную трещину у фундамента.

— Здесь нет основы. Все поползет через пять лет.

Расстроенные, мы заехали в добротный трактир «Сибирь» на Амурской улице — пропустить по стопке и согреться.

— Ну что ж ты, Владислав, как барышня кисейная! — искренне недоумевал Лопатин, опрокидывая рюмку. — Дом — он и есть дом! Покрасить, подбелить… Стерпится — слюбится!

Я мрачно молчал. Наш разговор, видимо, подслушал седоусый трактирщик, протиравший стойку.

— Простите, господа, что встреваю, — пробасил он, не отрываясь от дела. — Да только зачем вам чужое-то гнездо покупать, коли свое свить можно?

Лопатин удивленно поднял бровь.

— У нас тут место есть, лучше не придумаешь, — продолжал трактирщик. — Пустырь за Тихвинской церковью, на самом яру. Над Ангарой. Вид — дух захватывает! Земля казенная, почитай, даром хорошему человеку отдадут.

Через десять минут, мы уже стояли там.

Мы вышли из саней и подошли к самому краю высокого, обрывистого берега. Под нами, в десятках саженей внизу, скованная тяжелым, бирюзовым льдом, лежала могучая, бескрайняя Ангара. На другом берегу в морозной дымке тонули огни Иркутска. Вокруг — ни души. Только ослепительная белизна нетронутого снега и гулкий, чистый ветер, от которого перехватывало дыхание.

Я стоял на краю этого обрыва, и ветер трепал полы моей шинели.

Весь мой путь — каторга, побег, Маньчжурия, биржевые войны, петербургские кабинеты — все это вдруг обрело свой центр, свою точку опоры. Здесь.

Я, человек без корней, наконец-то нашел свою землю.

— Вот оно, — тихо сказал я, больше себе, чем Лопатину.

Я повернулся к ошеломленному купцу, и в моих глазах, уверен, горел огонь не просто покупателя, а творца, нашедшего свой холст.

— Здесь будет мой дом!

Глава 5

Глава 5

На следующее утро, едва восточный край неба над Иркутском окрасился в холодный, пронзительно-розовый цвет, мы с Лопатиным уже тряслись в санях. Мороз был таким крепким, что воздух, казалось, звенел, а полозья скрипели на все лады, катясь по синему, заезженному насту. Сегодняшней нашей целью был земельный департамент, где я и хотел выкупить землю.

К сожалению, меня огорчили, и земля оказалась совсем не казенной, а принадлежавшей купцу Прохорову и пришлось ехать к нему.

Встреча с ним была обставлена по всем канонам сибирского торга. Купчина, разбогатевший на торговле мукой, отгрохал себе двухэтажный особняк в центре Иркутска. Нас провели в жарко, до духоты натопленную гостиную, где от тепла и запаха дорогих свечей, воска и свежей выпечки моментально начинала кружиться голова.

Сам хозяин, Василий Захарович Прохоров, оказался щуплым, суетливым купчишкой с бегающими глазками и маслянистой улыбкой. Он тут же начал ритуал. Налил чаю в тонкие фарфоровые чашки, пододвинул блюда с баранками и пастилой, завел долгий, витиеватый разговор «за жизнь» — о невиданных для февраля морозах, о взлете цен на овес, ну и конечно же о том, как тяжело нынче честному человеку вести дела. Я терпеливо кивал, пил обжигающий чай и ждал. К тому времени мне уже удалось выучить всю нехитрую последовательность «деловых переговоров» по-иркутски: сначала контрагент долго жалуется, как тяжела его жизнь, и раньше было лучше, чтобы потом было не совестно запросить за кусочек земли тройную цену.

— Место-то, о котором речь, — наконец перешел он к делу после получаса жалоб, — оно ведь не простое. Дед мой, Силантий Пафнутьич, там еще зимовье ставил, царствие ему небесное. Намоленное место, почитай. Сердце кровью обливается продавать, да нужда, батюшка, нужда заставляет!

Он артистично промокнул сухой глаз платком. Лопатин понимающе крякнул, подыгрывая ему. А вот у меня совершенно не было желания участвовать в этом балагане. Время — единственный ресурс, который я не мог себе позволить тратить. Мне никто его не вернет.

И, когда Прохоров завел волынку о том, как будет тосковать по этому месту его больная супруга, я решил, что ритуал соблюден в полной мере. Резко поставив чашку на блюдце, я встал. Купец осекся на полуслове, глядя на меня непонимающими глазами. Я посмотрел ему прямо в его бегающие глазки.

— Василий Захарович, я ценю ваше гостеприимство и понимаю вашу скорбь, — произнес я тоном, не оставляющим сомнений, что ничего я не ценю и не разделяю.— Но время мое дорого. Вот мое вам предложение: пять тысяч рублей. Ассигнациями. Сегодня, через час, у поверенного.

Прохоров подавился чаем. Лопатин ошарашенно замер, забыв закрыть рот.

— Помилуйте, ваше высокоблагородие, — залепетал купец, вмиг забыв о своей скорби.

— Да за такое-то место… Да там один вид…

— Мое предложение окончательное, — отрезал я. — Пять тысяч, здесь и сейчас. Либо я уезжаю и ищу другой участок. Вы, может быть, не в курсе, ну у Ангары очень длинные берега. Уверен, полуверстой далее я найду землю не хуже, по цене в десять раз меньшей. Решайте.

Я смотрел на него, не отводя взгляда. Он пытался что-то возразить, искал поддержки в глазах Лопатина, но наткнулся с его стороны лишь на растерянность. В моих же глазах не было ни капли желания торговаться. Только холодная, деловая констатация факта. Сделка, которую он планировал обставлять неделю, рискуя, уговаривая и выторговывая каждую сотню, должна была совершиться или умереть в ближайшие полминуты.

И он сломался.

— Извольте, — просипел он, опускаясь на стул. — Ваша взяла.

Вернувшись в контору Лопатина после визита к поверенному, где униженный, но ставший внезапно богатым Прохоров трясущейся рукой подписал купчую, я сразу же поставил новую задачу.

— Мне нужен подрядчик в Иркутске. Не болтун и не вор. Человек, который сможет быстро и качественно построить.

Лопатин, все еще находясь под впечатлением от моей тактики ведения переговоров, надолго задумался, почесывая в затылке.

— Ну, есть такие, — наконец сказал он. — Да только подход к ним нужен особый. Кержаки. Живут своей общиной, за Ангарой. Народ суровый, гордый. На подряд идут неохотно, считают баловством. Но уж если взялись — сделают, как для себя. Крепче их срубов в Сибири не сыскать. Ехать надо к их старшему, к Евсею. Только он мужик, как скала, говорить с ним надо коротко и по делу!

— Отлично, это по мне. Поехали прямо сейчас!

Лопатин крякнул, покрутил головой в стиле 'эка ты какой нетерпеливый’и направил сани на другой берег Ангары.

Миновав заставу, мы ехали еще минут двадцать, когда Лопатин указал на видневшийся впереди высокий, сплошной заплот — забор из массивных, плотно пригнанных друг к другу горизонтальных плах, потемневших от времени до благородного серебристого цвета. За ним виднелись крутые скаты тесовых крыш. Это была не просто деревня. Это была небольшая, самодостаточная крепость.