Хранители Братства (ЛП) - Уэстлейк Дональд

Брат Оливер вздохнул. Повернувшись ко мне, он сказал:

– Я не могу сказать тебе, что делать, брат Бенедикт.

– Не можете?

– Никто не может. Лишь твой собственный разум должен подсказать тебе.

– Мой разум ничего не может мне подсказать, – сказал я. – Не в том состоянии, в каком мы с ним находимся.

– Но как кто-то другой может решить: утратил ты свое призвание или нет? Эта женщина испытывает твою преданность Богу и той жизни, что ты вел до сих пор. Ответ должен прийти изнутри.

– Во мне нет ничего, кроме мешанины из мыслей, – сказал я.

– Брат Бенедикт, – произнес аббат, – ты не связан обетами, как священник. Это дает тебе больше свободы, но накладывает и больше ответственности. Ты должен сам принимать решения.

– Я давал обет послушания, – напомнил я.

– Но это единственный твой обет, – ответил брат Оливер. – Ты не давал обетов целомудрия [46] или бедности. Ты поклялся лишь оставаться послушным законам Божьим и нашего Ордена, а также аббату.

– То есть вам, – сказал я.

– И мое повеление тебе, – произнес аббат, – заключается в том, чтобы изучить свой разум и сердце, и поступить так, как лучше для тебя. Если это подразумевает временно или навсегда покинуть Орден – ты должен это сделать. Решение за тобой.

На этом тема была исчерпана.

– Да, брат, – сказал я.

 В монастырской жизни есть своя рутина, циклическое движение, и точки этих циклов связаны в основном с религией и работой. Наши религиозные обряды – месса, молитвы, время медитации – повторяются изо дня в день, но наши хозяйственные обязанности приходят, как правило, в более спокойном темпе. Хотя некоторые задачи постоянно выполняются одними и теми же пребывающими в монастыре людьми, особенно если они обладают соответствующими способностями. Например, брат Лео – наш повар, брат Джером – разнорабочий, мастер на все руки, брат Декстер занимается нашей документацией. Но большинство дел по хозяйству распределяется между всеми нами.

Я был свободен от работы на протяжении почти двух недель, а тут вдруг настала моя очередь выполнять обязанности дважды за три дня. Во время воскресной вечерней трапезы, спустя несколько часов после разговора с братом Оливером, я дежурил по кухне вместе с братьями Лео и Эли, а во вторник мне предстояло работать в канцелярии.

Работа на кухне была проста, но неприятна; приходилось выполнять резкие команды брата Лео: взбить тесто, вскипятить воды и так далее, а после трапезы мыть посуду. Такие задачи оставляли достаточно времени для размышлений, а у меня в последнее время появилось немало вопросов, что требовалось обмозговать. Мытье шпината для салата, безусловно, должно способствовать беспристрастному рассуждению.

Во внешнем мире принято питаться три раза в день, мы же довольствуемся двумя. Мы никогда не завтракаем, пока не проведем не меньше трех часов на ногах, и тогда этот первый прием пищи становится достаточно сытным, чтобы продержаться до второй, вечерней трапезы. Это здоровый режим, гарантирующий нам хороший аппетит каждый раз, когда мы входим в трапезную.

Брат Лео постоянно занимается готовкой не потому, что остальные не хотят выполнять эту работу, а потому что он не желает есть ничего из того, что могли бы приготовить мы. Он ясно дал это понять в нескольких незабываемых беседах вскоре после вступления в Орден (незабываемыми они были для живущих в монастыре в то время, и они почти дословно пересказывали ремарки добряка брата Лео новым членам Ордена, таким, как я). Тем не менее, наш повар всегда был не прочь взять кого-нибудь себе в помощники и угнетать их. Например, Тадеуша и Перегрина – во время завтрака, меня и Эли – во время ужина.

Я сразу же попал в немилость к брату Лео из-за того, что, как он ворчливо выразился, «витаю в облаках». И, ей-богу, он был прав. Я даже не погружался в думы о своих проблемах, отнюдь. На самом деле, я просто отрешенно стоял, наблюдая, как брат Эли чистит морковь. Он занимался этим так, словно резал по дереву, маленькие морковные завитки разлетались вокруг него в точности, как стружки, и я начал внушать себе, что этот пучок моркови скоро превратится в двенадцать апостолов; двенадцать маленьких оранжевых апостолов, съедобных и хрустящих.

– Брат Бенедикт! Ты витаешь в облаках!

– Ах! – ахнул я и вернулся к шпинату для салата.

Апостолы в итоге так и не появились, как и решение моей проблемы. Еду приготовили, ее съели, посуду помыли, но в моей голове по-прежнему царила сумятица. Каждый раз, стоило мне подумать об Эйлин Флэттери Боун, мой мозг начинал дрожать, а перед глазами вставал туман, как на экране телевизора, когда в небе над ним пролетает самолет. И каждый раз, когда я пытался представить свою будущую жизнь за стенами этого монастыря, мой разум превращался в снежный ком, который затем таял. Чересчур для медитации, и чересчур для воскресенья.

В понедельник я был свободен от занятий; это означало, что я могу ходить кругами по двору и безуспешно думать. Еще я мог зайти в часовню и попросить Бога о помощи, а затем осознать, что я даже не понимаю в какой помощи нуждаюсь. В силе, чтобы остаться? Или в силе, чтобы уйти?

Для остальных членов нашей общины, понедельник стал днем, когда мы узнали, что нам нечего рассчитывать на помощь Комиссии по достопримечательностям. Брат Иларий провел бо́льшую часть дня на телефоне и сообщил нам результат переговоров за ужином. Даже брат Лео и его сегодняшние помощники – Клеменс и Квилан – вышли из кухни с мыльными руками, чтобы послушать. Брат Иларий начал с того, что рассказал нам: мы не можем надеяться на присвоение монастырю статуса достопримечательности, поскольку Комиссия семь лет назад уже отклонила нашу заявку.

Многие из братьев наперебой воскликнули: «Этого не может быть!»

– Мы бы об этом знали, – заявил брат Оливер. – Почему мы ничего не знали?

– Мы не владельцы, – сказал брат Иларий. – Флэттери были в курсе и присутствовали на слушаниях, чтобы опротестовать присвоение статуса. По идее, они должны были сообщить нам, но спустя семь лет вряд ли мы сможем что-то доказать с помощью этого аргумента.

Брат Клеменс, вытирая мыльные кисти и предплечья о чьи-то салфетки, спросил:

– По какой причине нам отказали?

Брат Флавиан, по его мнению, уже знал ответ:

– Похоже, у Флэттери есть друзья в верхах, да?

– Не в этом дело, – ответил брат Иларий.

– Тогда в чем же?

– У нас скучный фасад.

Все посмотрели на него.

– У нас тут монастырь, а не варьете, – сказал брат Перегрин.

– Но причина была именно такова, – подтвердил брат Иларий. – И, если подумать, все верно. У нас и правда скучный фасад.

Ну и придирка – скучный фасад! Брат Квилан, обладатель, кстати, отнюдь не скучного фасада, в недоумении спросил:

– Что это означает? При чем тут фасад? Я просто не понимаю.

– Закон о достопримечательностях того времени, – объяснил брат Иларий, – требовал от Комиссии рассматривать только фасад здания или внешние стены, выходящие на улицу. Внутреннее пространство можно было превратить хоть в каток для катания на роликах, но если сохранялся красивый исторический фасад – то все в порядке.

– Постой, позволь мне разобраться, – сказал брат Оливер. – Комиссия по достопримечательностям заботится о сохранении зданий, или только их фасадов?

– Фасадов. – Брат Иларий развел руками. – Комиссия и рада бы сделать больше, но бизнесмены, занимающиеся недвижимостью, вмешиваются и продавливают выгодные им решения, поэтому приходится идти на компромиссы. В данном случае, закон гласил, что Комиссия по достопримечательностям не может присвоить зданию соответствующий статус ни на каком основании, кроме оценки его уличного фасада. Ни интересный с точки зрения архитектуры интерьер, ни полезное предназначение, вообще ничего не имеет значения, кроме фасада. А наш фасад – скучный.