Дуглас Кеннеди - Пять дней

Ричард взял меня за руку:

— Не смейте так думать. Вы не сделали ничего дурного. Абсолютно ничего.

— У меня был бы его ребенок. Частичка его была бы здесь…

— Если б Эрик не поехал тогда на красный свет…

— На красный свет он поехал только по одной причине — потому что я была больна. Если б мы, несмотря на мое недомогание, поехали в Бостон…

— Лора, прошу вас, прекратите. Вы не причастны к гибели Эрика. Вмешался случай, вот и все.

— Но ведь после у меня был выбор… а я что сделала? Загнала себя в угол, согласилась жить так, как мне не нравится. Мама, не знавшая про мой первый аборт, решительно заявила мне, что она «обо всем позаботится», если я хочу прервать беременность. Даже Дэн не возражал против аборта. Но я ни в какую. Чувство вины, раздиравшее меня, было столь сокрушительным, столь неизведанным и бичующим, что я настояла на том, чтобы сохранить этого ребенка. И чтобы угодить родителям Дэна — они были баптистами архаичных взглядов, — мы тем же летом поженились. Но мама даже за неделю до свадьбы все еще пыталась отговорить меня от этого брака. Убеждала меня, что я совершаю самую большую ошибку в своей жизни. Но…

Я взяла свой бокал с коктейлем, осушила его, стискивая руку Ричарда, чувствуя, как алкоголь заглушает боль, которую я носила в себе многие годы, десятилетия.

— Каждый божий день я благодарю судьбу за то, что она подарила мне двух чудесных детей. Подумать только, если б тогда я прервала свою вторую беременность, теперь не было бы Бена — моего блестящего, невероятно талантливого мальчика… это сводит на нет все мои сожаления. И Салли тоже, моей девочки, которую я обожаю, которой сейчас приходится так не просто… ее бы тоже не было, если б я в свое время не решила остаться с Дэном. Так что… в жизни все относительно, не зря мы страдаем… — Я резко замолчала, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, а из горла рвется всхлип. Но мне удалось его подавить. — И вот вопрос, который не дает мне покоя, — продолжала я. — Если б Эрик не сел на тот велосипед, моя жизнь текла бы теперь совершенно по иному руслу? Стала бы я врачом? Говорил бы мне мой умница муж, что я необыкновенная и удивительная женщина? Была бы я любима? Счастлива?

Была бы я любима? Счастлива?

Эти слова, после того как они были произнесены, на долгое мгновение будто повисли в воздухе. Они заполнили наступившее за тем молчание. Молчание, во время которого Ричард взял мою другую руку и припал взглядом к моему лицу. Потом он сказал:

— Но вы любимы.

Это заявление он сделал с такой спокойной силой в голосе, что я невольно напряглась всем телом. Я избегала смотреть на Ричарда, пока рассказывала ему свою длинную трагическую историю, а теперь не могла отвести от него глаз. Мне хотелось сказать ему то же самое — «но и вы любимы», — однако во мне проснулся природный страх. Я ступила на terra incognita, где не была с восемнадцати лет. И в ту пору, когда я была безумно влюблена в Эрика, я еще ничего не знала про серьезные жизненные переплетения и разочарования, что копятся в душе. В последние годы я решила для себя, что страсть, пыл, какая-то особая интимная близость, не говоря уже об истинной любви, — это все не для меня…

Нет, все это слишком удивительно, слишком быстро, слишком запутанно. Я боялась даже подступать к тому, что чувствовала в данный момент, что хотела выплеснуть в безумии романтического порыва… на что, я знала, не смогу решиться. Ибо это означало, что я должна дать волю своим чувствам — впервые за двадцать с лишним лет.

Я высвободила свои руки из ладоней Ричарда.

— Я что-то не то сказал? — спросил он.

Я отвела взгляд от его лица и стала соломинкой для коктейля вычерчивать невидимые круги на картонной подставке под бокал, что лежала передо мной на столе.

— Нет, — наконец произнесла я. — Ваши слова восхитительны. Но я не могу…

На ум сразу пришли разные слова: принять, признать, допустить, согласиться, смириться…

Я не закончила фразу. Моя соломинка, как заводная, продолжала выводить круги на картонке. Ты ведешь себя нелепо, говорила я себе. Отказываешься от возможности, о которой мечтала с…

Вскоре после похорон Эрика я села в его «вольво» и поехала к реке, протекавшей неподалеку от нашего жилища. Была поздняя весна, день выдался чудесный — солнце светило во всю, на небе ни облачка, на безмятежной водной глади ни малейшей ряби. И я невольно подумала: какой идеальный день, и я его вижу, а Эрик — нет. И меня тут же пронзила другая мысль: я никогда больше не услышу его голоса, не почувствую его прикосновения, тепла его тела, он никогда больше не прошепчет мне слов любви в минуты интимной близости. И горе с новой силой захлестнуло меня — горе саднящее, всепоглощающее, такое острое… мне казалось, что каждым своим вдохом я оскорбляю память Эрика. Помнится, я погрузилась в оцепенение, была опустошена, не могла больше плакать (ибо всю минувшую неделю плакала, не переставая). Глядя на реку, думая о том, что потеряла своего суженого, я говорила себе, что больше никогда-никогда не встречу такую любовь, что впереди меня не ждет ничего, кроме эмоциональной стерильности. Да, я понимаю, что теперь все это звучит ужасно мелодраматично и печально. Но в свете того, что сейчас сказал мне Ричард — и моей трусливой реакции, — мое сознание затуманила еще одна тревожная мысль: решив тогда, много лет назад, что мне не суждено больше познать такой невероятной любви, не настроила ли я себя умышленно на то, чтобы это пророчество исполнилось? Я знала, что Дэн никогда не будет таким, как Эрик. Не потому ли я вышла за него? Ибо наши с ним отношения, лишенные страсти, накала, пронзительности — всего, что связывало меня с Эриком, — станут залогом того, что мое чувство утраты никогда не ослабеет?

Ни с того ни с сего я вдруг взяла Ричарда за руки. Призналась:

— Понимаете… я боюсь.

— Я тоже.

— И когда вы?.. — Я оборвала себя на полуслове.

— Когда я понял? — уточнил он. — Вчера, в тот момент, когда вы читали стихотворение.

— Хоть и невыразительно?

— Я бы так не сказал. В любом случае, слушая вас, я утвердился в своих подозрениях, возникших у меня с первых минут нашего знакомства: что вы, как и я, одиноки. Одиноки многие годы.

Я стиснула в кулаки свои руки, лежавшие в его ладонях:

— Это вы правильно поняли.

— И та история, что вы рассказали… про Эрика… и то, что вы, как вам кажется, загнали себя в угол, согласившись жить так, как вам не нравится…