Татьяна Соломатина - Роддом или жизнь женщины. Кадры 38–47

Все вместе они сейчас собирались крайне редко. Последний раз – на Мусины крестины. Ни Панин, ни Мальцева, ни Ельский, ни – тем более! – Святогорский, вообще никто, если честно, из их старой компании не был верующим. Настроения колебались от откровенного атеизма до умеренного агностицизма. Но Семён Ильич настоял, чтобы дочь крестили. Никто и не был против. Во-первых, традиция. Во-вторых, кто не за процветание страховых компаний – тот против прогресса и благоденствия. Крёстной матерью Марии Паниной стала Маргарита Андреевна. Крёстным отцом – Аркадий Петрович. Крестил, разумеется, отец Андрей. К другому Татьяна Георгиевна и не пошла бы. Вот единственный раз она его и видела «за работой», в положенных священнику одеждах и со всеми остальными плясками-ритуалами. Это было очень красиво. И даже величественно. И даже на некоторое время её успокоило. Позже она попросила отца Андрея молиться за упокой… как там положено говорить? – души раба Божьего Матвея. Долго собиралась. Никак не могла найти нужных слов. И наконец, краснея, еле выдавила такое своё желание. Он – спасибо ему! – только молча кивнул. И как-то странно на неё посмотрел. Впрочем, он всегда смотрел на всех совсем не так, как люди обыкновенно смотрят друг на друга.

Съёмочная группа опаздывала. Родин сердился. Хотя он немало знал о съёмочных группах. И потому уже сильно жалел, что согласился. Они с Оксаной могли бы прекрасно провести эту субботу. Взять своих девчонок, прокатиться к отцу Андрею в его деревенскую церквушку. Погонять в футбол, поболтать, заночевать у него. После общения с Андрюхой хотелось жить и любить. А теперь сиди, жди. Когда приедут те, кому заняться нечем. Пока в Мухосранске, как и прежде, работать некому. «ЭКО в СССР», блин!

Группа опоздала на два с половиной часа. Настроение было ни к чёрту. Дверь открыла Оксана – она же и вела телефонные переговоры с мало того опоздавшей, так ещё и заблудившейся съёмочной группой! Хотя Родин выслал им и схему проезда, и чёткие ориентиры вплоть до описания неповторимого околоподъездного ландшафта.

– Да нам никто ничего не передавал! – развела руками тощенькая девочка.

– А разве не вы со мной по телефону разговаривали? – удивился Родин. Голос у этой девочки был точно такой же, как и у девочки телефонной.

– Нет, конечно! – возмутилась она. – Я – корреспондент! – Мхатовская пауза. – А Регина у нас ассистент.

– Корреспондента? – съязвила Засоскина.

– Ассистент редактора, – всерьёз разъяснила девочка-корреспондент, не скушав юмора.

– Ах, ну раз редактора!.. Это же совсем другое дело! – Оксана не желала сбавлять градус иронии. – Куда же редактору без ассистента.

– Куда ставить аппаратуру? – буркнул оператор, при котором было два мальчонки-бронеподростка. Хотя, казалось бы, что там таскать? Камера. Тренога. Светящиеся ленты на рамках. Всё очень лёгкое и мобильное.

– А это ваши ассистенты? – уточнила Поцелуева.

Оператор ответом не удостоил.

– Опоздали-то чего?! Да ещё и настолько?!

Оператор мрачно кивнул в сторону тощей корреспондентки.

– Во-первых, я просто тупо проспала! – улыбнулась она. – А во-вторых, у меня трое детей! Пока я няньке дозвонилась. Пока та, королева, пришла!..

– Я же за неделю с вами договаривался! – взвыл Сергей Станиславович. – Неужели нельзя было будильник завести. Или ваша ассистент редактора вам и время не передала?! Чёрт с вами! Давайте покончим с этим быстрее! Хотя я уже сказал вашей девочке – не знаю уж, кому-чему у вас там ассистирующей, – что рассказывать об ЭКО в СССР, это всё равно что обсуждать способы заваривать чай в допетровской Руси!

Наконец оператор сам расставил всё своё немудрёное оборудование, пообещав Оксане (с которой они неожиданно сдружились, потому что он явно неодобрительно относился и к ассистентам, что к своим, что к редакционным, и к тощей корреспонденточке), что пыли – точнее, разводов от попытки её стереть – на экране видно не будет. Родин намотал на шею шарфик, воткнулся в кресло и переменил несколько поз «в объектив», нисколько последнего не стесняясь. Оператор выразил своё одобрение и восхищение. Родин скромно умолчал о том, где он приобрёл подобные навыки [69]. Два бронеюноши мрачно стояли, ничего не делая, а после и вовсе удалились на кухню пить кофе. Оказалось, что при съёмочной группе есть ещё и шофёр! Узнав об этом, Оксана немедленно затребовала его в дом. Человеку очень даже может быть пи-пи охота. И кофию откушать. Он, в отличие от двух совершенно непонятных молодых людей, таки работал – рулил.

– То есть, вот вы двое, шофёр, оператор, корреспондент – пятеро! Пять человек заняты в деле, с которым совершенно спокойно справился бы один оператор! Потому что корреспондент ваша – это ой!

Корреспондент действительно была «ой!», тут с Поцелуевой не поспоришь.

– Эммм… Уммм… – Немного пожевав, помэкав, поукав и покрутив в руках мятые бумажки, корреспондент бодро начала: – С вами передача «Хроники советского сбыта», и сегодня с нами заведующий отделением репродукции патологии…

– Простите! – прервал Родин, засияв своими яркими глазками и став ещё более рыжим. Потому что сердиться на подобное – неконструктивно. Да и вообще он человек очень весёлый и заводной. – Я – заведующий отделением патологии беременности. Врач акушер-гинеколог. И да, я действительно занимаюсь репродуктивными технологиями. Но репродукцией патологии заведую всё-таки не я. А, полагаю, непосредственно сам Господь Бог. Или его бывший любимый ангел.

Оператор хмыкнул.

Кое-как, с третьего или четвёртого раза корреспонденточке удалось выговорить должности Родина. Ещё несколько фальстартов пришлось на отчество Станиславович. Никак оно не удавалось тощей многодетной матери. А Родин с оператором уже от всей души превращали запись в старый добрый капустник. На взрывы хохота прискакала Оксана, оба бронеподростка и даже шофёр.

– Ёлки! – сказала Засоскина, некоторое время понаблюдав происходящее. – Когда я была маленькой и хотела стать всеми сразу, в том числе – корреспондентом, я полагала, что все они разговаривают, как дикторы советского телевидения. Предлагаю вам тему следующей передачи «Дикторы в СССР». Можно развить тему кровавых репрессий за жевание каши и дефекты «фикции», ГУЛАГ – за неумение справиться с элементарной артикуляционной задачкой, подвалы КГБ – за мэканье и уканье, заполняющие паузы.