Непостоянные величины - Ханов Булат

– Куда? – непонимающе уставился Максим Максимыч.

– Как куда? Неужели забыл уже, герой ты наш? – Михаил Михайлович ободряюще ткнул товарища в грудь. – Одевайся быстрей.

Официантка принесла счет. Не глядя на чек, Самарцев всунул в кармашек для денег тысячную и пятисотенную купюры и направился к выходу скорыми, но не паническими шагами. Англичанин ковылял за ним. Замыкал тройку Роман, на ходу накидывая куртку.

– Сделали меня, – с жалостью констатировал Максим Максимыч, вновь очутившись на улице.

– Ничего не сделали, – сказал историк. – Отважно ты поступил.

– Именно, – сказал Роман. – Никто не осмелился, кроме вас.

– Не твоя вина, Максимыч, что подлость порой сильнее, чем храбрость.

Учителя побрели прочь от злополучного кафе. Англичанин запнулся на ровном месте и улетел бы в снег, если бы Михаил Михайлович не ухватил друга за воротник.

– Главное, что им слово «мужик» не нравится, – с обидой сказал Максим Максимыч. – Везде, где бы я ни оказывался, это обращение считалось уважительным: в университете, в армии, на работе, на даче с шашлыками. А эти брезгуют, выше остальных себя ставят. Проучить бы их.

– Поздно их учить, – сказал Самарцев. – Они сами кого хочешь научат.

Когда красный сигнал светофора на перекрестке вынудил друзей притормозить, Максим Максимыч затрясся. На его лице смешались брезгливость и негодование. Свет от фонаря упал на растертую щеку, которая пылала.

– Думаю, что Печорин все равно гнойный тип, – начал англичанин. – Пусть и проницательный. Где бы он ни был, он уничтожает привычный уклад и калечит судьбы. Он бы тоже счел обращение «мужик» недостойным. Барин, бля, его благородие.

– Дрянной человечишка, – поддакнул Михаил Михайлович.

Он привел Максима Максимыча и Романа к остановке. На маленькой автомобильной стоянке рядом с кебабной отыскалось такси.

– Как повезло нам, Максимыч! – сказал Самарцев. – Извозчик.

Сквозь стеклянный фасад кебабной Роман наблюдал вертела с лоснившейся шаурмой, прилавок со снедью, поваров и едоков. За столиками вдоль стен расположились забулдыги и бабки. Тут же с чаем и самсой пристроились, сняв шапки и расстегнув куртки, двое полицейских.

– Извозчик! – Самарцев костяшками пальцев забарабанил в окно такси. – Эй, извозчик!

Стекло опустилось.

– Вы свободны? – обратился Михаил Михайлович к таксисту. – Нам с боевым товарищем надо на Даурскую.

Когда Максим Максимыч с кряхтением погрузился на заднее сиденье, Самарцев положил руку на плечо Роману.

– Рад знакомству, любезный Роман, – жуя усы, произнес историк. – Сам понимаешь, в том кафе тебе лучше впредь не появляться. К слову, я блефовал напропалую. Будь на месте этих тугодумов ребята серьезнее, доставили бы нам хлопот. Так что не рискуй блефовать, если не уверен. Ну, удачи.

По дороге на Красную Позицию Роман осознал, что очарование снежного города улетучилось.

Что такое литература?

Роман завел обычай ложиться в полночь и просыпаться в пять, когда одиночество, подкрепленное угнетающей темнотой, обступает с особенной непреклонностью. Роман пил чай, наполнял термос для школы, накладывал в пластиковый контейнер макароны или перловку и пускался в пеший путь с рюкзаком за спиной. В домах загорались первые окна, свет из которых, наряду с тусклыми фонарными огнями, прорезал тягучую январскую ночь с ее замогильным холодом. Целью было добраться до своего кабинета, скинуть верхнюю одежду, расставить в ряд четыре стула в дальнем углу и улечься на них, сложив, как в гробу, руки на груди и сомкнув веки. Ненадолго, на полчаса. В эти минуты, самые блаженные в течение дня, иногда умещалось два или три сна, непременно ярких, с лихим сюжетом.

Рассвет настигал школу в конце первого урока, перед звонком. Небо на востоке занималось оранжевым, как будто кто-то поджигал тяжелые аспидные тучи. Завороженные Залилова и Хафизова из 8 «А», в котором русский или литература обычно шли стартовым уроком, восклицали: «Смотрите, вообще красиво!» Как-то раз Роман, окинув взором полыхающую твердь, признался в любви к запаху напалма поутру. Шутку не оценил никто.

Залилова все прямолинейней пыталась обратить на себя внимание. В дни, когда 8 «А» занимался у Романа, Камилла завивала волосы, придавала ресницам рекламные объем и выразительность, надевала темные колготки и черные туфли на низком каблуке, как у анимешных героинь. Она регулярно тянула вверх руку и просилась к доске, будь то тема простая или сложная вроде безличных предложений или неоднородных определений. Если остальные школьники, как правило, довольствовались оценками в электронном журнале, то Камилла непременно желала, чтобы ее четверки и пятерки дублировались в дневнике, который она торжественно приносила после успешно выполненного перед классом задания.

Кроме того, у ученицы появилась привычка без предупреждения подходить к учительскому столу в разгар занятия. Пока какой-нибудь середнячок пыхтел и скрипел мелом, Залилова завершала упражнение в тетради и демонстрировала его Роману. Когда последнему это надоело, он во всеуслышание произнес, притворяясь раздраженным:

– Здесь запятой не хватает и здесь. Еще здесь. В «ться» мягкий знак пропустила, как будто в первом классе. В первом, втором и седьмом предложениях грамматическая основа неверно подчеркнута. Где морфемный разбор слова «извлеченный»? Торопишься. Три.

В этот раз обошлось без дневника.

Через три дня, на перемене, девочка показала Роману рисунок. У полуразвалившейся хибары на берегу моря старуха в платке замахивалась на старика с неводом. На переднем плане чернело треснувшее корыто. В картине угадывалось старание, хотя чувства пропорции ей недоставало. Старуха, например, получилась в полтора раза крупнее и мощнее старика, чье лицо перекосилось от страха. Вряд ли нарушение масштабов объяснялось символическим замыслом, скорее сказалась нехватка мастерства.

– Это я в пятом классе рисовала, – похвасталась Камилла. – Нам только что на «изо» раздали.

– Горькая правда супружеской жизни, – прокомментировал Роман. – Не стоило деду жениться.

Залилова рассмеялась.

– Вам понравился рисунок? – спросила она.

– Неплохо, – небрежно сказал Роман.

– И все?

– Покажи маме с папой. Похвалят.

По негласным канонам намечалась сердечная история с классическими действующими лицами (учитель и ученица, профессор и первокурсница) с двумя вариантами развития. В первом преобладала мелодраматическая составляющая: два возраста, две системы ценностей, два одиночества алчут спасения и учатся доверять друг другу, образуя мучительную связь, где страсть переплетена с непониманием, а истина – с ложью. Согласно второй версии, усиливался социальный подтекст: два свободных человека с передовыми взглядами бросают вызов общественной морали, основанной на ханжестве, суевериях и отрицании прочнейших биологических законов. Оба варианта гарантировали поражение в виде расколотого сердца и уничтоженной репутации и претили Роману.

Он налюбился на много-много лет вперед.

Залилова, смирись, не лайкарь он тебе.

Забот прибавилось и без интрижек. Директор дал команду за две недели подтянуть школьников к районной олимпиаде. Само собой, не за вознаграждение. Роману доверили семь хлопающих глазами учеников из классов с восьмого по одиннадцатый для подготовки к литературе. Когда олимпиадники собрались в кабинете русского, Роман поставил их в тупик вопросом, что такое литература.

– Это текст из слов…

– Это выдуманные истории…

– Это рассказы и стихи…

– Это искусство…

– Это мысли автора…

– Соберем ваши разрозненные соображения и дадим внятное и полное определение, – сказал Роман. – Литература – вид искусства, где автор выражает собственные мысли и переживания с помощью слов. Слова располагаются не абы как, а в строгом порядке. Таким образом писатель или поэт воздействуют на читателя, заставляя того переживать вместе с героями. События в литературе могут быть выдуманными, а могут и отражать авторскую биографию. В разных литературных родах – в эпосе, в драме, в лирике – доля вымысла разная. Чтобы это понять, подробнее ознакомимся с этими родами.