Не развод, а война (СИ) - Вишневская Дана

— На каком основании? — интересуется Тихон Аркадьевич.

— Нарушение супружеской верности в период брака, — отвечает Скобеев. — Если подтвердится...

— А если не подтвердится? — встреваю я.

— Тогда это будет расценено как провокация, — пожимает плечами адвокат Руслана. — Что тоже не добавит вам очков в суде.

Я смеюсь — коротко и горько:

— Замечательно. То есть, что бы я ни сделала, виновата буду я?

— К сожалению, семейное право часто работает именно так, — вздыхает Тихон Аркадьевич.

Из переговорной доносится звук разбившегося стекла. Потом ругань — такая, что даже меня коробит, а я за годы брака с Русланом слышала всякое.

— Может, стоит вернуться и попытаться урегулировать ситуацию? — предлагает Скобеев.

— Не думаю, — качаю я головой. — В таком состоянии он способен только на угрозы и крик.

Как будто в подтверждение моих слов, дверь переговорной снова распахивается, и оттуда вылетает Руслан. Рубашка расстёгнута, галстук сбился набок, волосы растрёпаны. Выглядит он так, будто участвовал в драке.

— Ты! — указывает он на меня пальцем. — Мы ещё не закончили!

— Я так не думаю, — отвечаю я, инстинктивно делая шаг назад.

— Как его зовут?! — кричит он, приближаясь ко мне. — Сколько времени это длится?! Ты спала с ним в нашей постели?!

— Руслан Дмитриевич, прошу вас... — пытается вмешаться Скобеев, но муж его не слышит.

— Отвечай! — рычит он, хватая меня за плечи.

— Отпусти меня, — говорю я тихо, но твёрдо.

— Не отпущу! Пока не скажешь правду!

— Руслан, — произношу я его имя так, как произносила раньше — с нежностью, которую не могу скрыть даже сейчас. — Пожалуйста, отпусти.

Он вздрагивает, услышав знакомые интонации. Руки разжимаются, отпуская мои плечи. В глазах мелькает что-то похожее на боль.

— Почему? — спрашивает он хрипло. — Почему ты делаешь это со мной?

И вот тут-то я понимаю, что зашла слишком далеко. Потому что в его голосе слышится не только ярость, но и настоящая боль. Такая, от которой хочется обнять его и сказать, что всё это неправда, что никого нет и никогда не было.

Но я не могу. Потому что войну начал он. Потому что он первый причинил мне боль, от которой хотелось умереть. Потому что справедливость требует, чтобы он тоже прочувствовал, каково это — думать о том, что твой человек в объятиях другого.

— Потому что ты научил меня не прощать, — отвечаю я и поворачиваюсь к выходу.

На этот раз он не пытается меня остановить.

Дома я бросаю сумку на пол прихожей и иду прямиком на кухню. Нужно что-то делать руками, иначе сойду с ума от собственных мыслей. Достаю из холодильника курицу, морковь, лук — буду варить суп. Савелий вернётся из школы голодный, а у меня хотя бы будет повод не думать о том, что творится с Русланом.

Господи, каким он был в той переговорной! Дикий, растрёпанный, совершенно потерявший контроль. Я не видела его таким... никогда. Даже в наших самых жестоких ссорах он сохранял холодную вежливость, которая бесила меня больше любых криков.

А сегодня он кричал. Кричал так, что, наверное, весь этаж слышал. И главное — он кричал от боли. Я это поняла в тот момент, когда он спросил: "Почему ты делаешь это со мной?"

Режу лук и чувствую, как слёзы текут по щекам. От лука, конечно. Точно от лука.

Телефон звонит — рабочий номер Руслана. Я долго смотрю на экран, потом сбрасываю вызов. Через минуту звонит снова. И снова. На пятый раз я отключаю звук.

Эсэмески сыплются одна за другой:

"Кто он?"

"Отвечай немедленно!"

"Если не поднимешь трубку, приеду сейчас же!"

"Злата, я не шучу!"

Ставлю телефон на беззвучный режим и продолжаю готовить. Руки дрожат так, что еле держу нож. Что я наделала? Ради чего? Чтобы доказать самой себе, что он ещё способен ревновать?

Ну, доказала. И что дальше?

Входная дверь хлопает — это Савелий вернулся из школы.

— Мам, я дома! — кричит он из прихожей. — Что за запах? Ты чего-то жжёшь?

Чёрт, лук на сковороде! Быстро убавляю огонь, помешиваю зажаренную массу. Не сгорело, слава богу.

— Суп варю, — отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал нормально.

Сын заходит на кухню, бросает рюкзак на стул и внимательно на меня смотрит.

— Ты плакала? — спрашивает он прямо.

— Лук резала, — отвечаю я, не поворачиваясь к нему.

— Ага. И поэтому телефон трещит от сообщений?

Оборачиваюсь. Савелий стоит, скрестив руки на груди, и смотрит на меня таким взрослым взглядом, что становится не по себе. Когда он успел так повзрослеть?

— Это ничего серьёзного, — говорю я.

— Это папа пишет? — не отстаёт он.

— Да.

— Вы опять поругались?

Я вздыхаю и сажусь напротив сына за стол:

— Савелий, взрослые иногда ссорятся. Это нормально.

— Нормально, когда ссорятся и мирятся, — отвечает он серьёзно. — А у вас война уже четыре месяца. Это не нормально.

Из глубины души поднимается рыдание, но я сдерживаюсь. Не буду травмировать ребёнка ещё больше.

— Всё будет хорошо, — говорю я, гладя его по голове.

— Не будет, — качает он головой. — И мы оба это знаем.

Вечером, когда Савелий делает уроки, а я пытаюсь сосредоточиться на работе, звонит домофон. Долго, настойчиво. Я знаю, кто это, ещё до того, как подхожу к трубке.

— Открывай, — слышу я хриплый голос Руслана.

— Иди домой, — отвечаю я. — В свою квартиру.

— Злата, открой дверь, или я сейчас снесу её к чертям собачьим!

Он не шутит. Я слышу это в его голосе. И соседи услышат скоро весь наш разговор.

— Савелий дома, — предупреждаю я.

— Мне плевать! Открывай!

Открываю — и отшатываюсь. Руслан выглядит ужасно. Глаза покрасневшие, небритый, рубашка мятая. Пахнет от него алкоголем.

— Ты пил? — спрашиваю я.

— Не твоё дело, — огрызается он, проталкиваясь в прихожую. — Где он?

— Кто?

— Не прикидывайся дурой! Твой любовник! Где он?!

— Руслан, прекрати. Савелий услышит.

— Пусть знает, какая у него мать! — рычит он.

Из комнаты доносится звук закрывающейся двери — сын, видимо, спрятался, услышав крики. Бедный ребёнок.

— Ты обещал не травмировать его, — говорю я тихо, но злобно.

— Это ты его травмируешь! Изменяешь мужу!

— Я не...

— Не ври! — кричит он, хватая меня за руки. — Кто он?! Как давно?! Ты водила его сюда?! В наш дом?! В нашу спальню?!

— Руслан, ты сошёл с ума, — говорю я, пытаясь освободиться.

— Конечно, сошёл! — смеётся он истерично. — Думать о том, что другой мужчина касается моей жены! Целует её! Раздевает её!

— Хватит! — кричу я.

— Не хватит! — орёт он в ответ. — Никогда не хватит! Пока не узнаю всю правду!

Он прижимает меня к стене, и я вижу в его глазах такое безумие, что становится страшно. Это не мой муж. Это чужой, дикий человек, который может сделать что угодно.

— Отпусти меня, — шепчу я.

— Скажи мне его имя, — дышит он мне в лицо. — И я отпущу.

— Руслан...

— Его имя!

— Не скажу! — кричу я, вырываясь из его рук. — Не твоё дело!

Он отшатывается, как от пощёчины. Глаза расширяются.

— Не моё дело? — повторяет он медленно. — Не моё дело, что моя жена отдаётся другому?

— Я не твоя жена! — взрываюсь я. — Ты сам это сказал! Ты хотел развод! Получай!

— Мы ещё не разведены! — рычит он. — Ещё летом ты лежала в нашей постели! Ты была моей!

— А ты был с Виолеттой! — кричу я. — С этой недоделанной овцой!

— Это другое дело!

— Чем же это другое дело?! — Я подхожу к нему вплотную, тычу пальцем в грудь. — Тем, что ты мужчина? Тем, что тебе можно, а мне нельзя?

— Тем, что я не врал тебе в глаза! — орёт он. — Я сказал честно, что хочу другую женщину!

— Ах, какой благородный! — смеюсь я истерично. — Предупредил перед тем, как воткнуть нож в спину! Ты, наверное, теперь ждёшь медаль за честность? Да, конечно, это же так по-рыцарски — дать жертве время осознать, что её вот-вот кинут. Неудивительно, что твоё слово теперь ничего не стоит — ты же так любишь играть в порядочного, пока не срубишь последнее дерево под корень.