Любовь, которую ты вспомнишь (СИ) - Сивая Рина

Мы не в тех отношениях, чтобы делиться подобными историями из прошлого. У нас вообще что-то странное, а не отношения.

Диего не стал настаивать. Вместо этого он склонил голову на бок и шагнул ближе одновременно со следующими словами:

– Тогда позволь, я кое-чем поделюсь.

Мое тело напряглось. Не от страха – от ожидания. Диего, как хищный зверь, медленно преодолевал сантиметры между нами, а я, как запуганный зайчонок, вжималась спиной в кухонный гарнитур, сжимая руками край столешницы. Если Ди до меня дотронется – я сгорю. Незамедлительно. Ослепительно. То ли от боли, то ли от счастья.

– Я ненавижу, когда кто-то хозяйничает в моем доме, – сообщил Диего то, что я и так прекрасно знала. – Я плохо выношу присутствие чужих людей. Мне сложно с ними сходиться и открываться им, особенно после случившегося.

Все это для меня не новость. Диего был замкнутым и до амнезии, поэтому так и удивляло, что мы с сеньором Солер совпали сразу же, с первого разговора, с первого прикосновения. У него – проблемы с доверием, у меня – неудачный опыт прошлых отношений. Но мы нашли друг друга. Нас притянуло, точно два магнита. И никакие устои и привычки не смогли этому помешать.

– Но ты…

Диего замер в каких-то сантиметрах. Его руки уперлись в стол по обе стороны от меня, не касаясь, но все равно обжигая своим теплом. Я оказалась в ловушке, из которой не просто не хотелось -невозможно было – выбраться.

Он смотрел мне в глаза – точно так же, как смотрел пять лет назад. Глубоко. Проникновенно. Словно искал то, что потерял. А я пыталась напоминать себе про время и обстоятельства, про развод и новые отношения Ди, про сына. Но оглушительно проигрывала с каждым ударом бешено стучащего сердца.

– С тобой это все не работает, – выдохнул Диего.

Воздух между нами исчез. Он сгорел в моем собственном напряжении, в этой опасной, но сладкой честности. Я пыталась вдохнуть, чтобы сказать хоть что-то – но не смогла. А Ди продолжал говорить, и каждое его слово ощущалось как нежное прикосновение.

– Мне нравится твое присутствие. Мне нравится с тобой разговаривать. Но куда больше мне нравится, что мой дом оживает, когда в нем появляетесь вы с Алексом.

Его слова проникали даже не под кожу – куда-то намного глубже, туда, откуда их никогда не достать. Действовали на меня как ударная доза антидепрессантов: я не чувствовала ничего, кроме теплоты, которая расползалась от самого сердца. Я не помнила о проблемах. Я не помнила о сложностях. Я помнила только его, Диего, моего мужа, моего мужчину, который во плоти стоял передо мной.

И все, чего мне сейчас хотелось – это поцеловать его. До дрожи в коленках, до слез перед глазами.

– Ди… – прошептала я. Или только подумала. Я не знала, где кончается реальность и начинается безумие.

Он склонился ближе. Словно не услышал, но понял. Словно все внутри него требовало этого шага. И в тот момент, когда его губы почти коснулись моих, я разобрала тихое, но отчетливое:

– Me estás volviendo loco [Ты сводишь меня с ума (исп.)].

Перед глазами невольно возникала сцена из прошлой жизни: шумный аэропорт, толпа людей, среди которой – только мы двое. И тогда Диего тоже не верил, что я перед ним, и произносил те же самые слова.

В тот раз я бежала к нему в объятия. В этот раз он склонялся ниже, не отрывая взгляда от моих губ. Мое дыхание замерло, мое сердце и вовсе остановилось, только мурашки предвкушения ни на секунду не останавливали свой бег.

Его дыхание касалось моей кожи, словно Ди уже целовал. Его пальцы почти сомкнулись на моей талии, но замерли в считанных миллиметрах, не решаясь. Мои глаза закрылись — сами, без разрешения. И тогда…

__

Если вам нравится книга - поставьте лайк, звездочки и добавьте в библиотеку. Особо смелые могут оставить отзыв 😉

Ваша обратная связь - лучшая награда для автора

Больше информации о романе, визуалы, истории создания персонажей - в моем ТГ канале и группе ВК @rina_sivaya

Глава 41.

ТРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРР!!!

Домофон взорвал тишину так, словно в дом вломился кто-то с дубинкой и криком «Полиция!»

Я отпрянула, будто обожглась. Диего замер. Его глаза все еще были на мне, но взгляд изменился – в нем появилась боль. Разочарование. Или, может быть, тот самый страх, который я чувствовала сама.

Домофон трещал безумно, настойчиво, как будто знал, что разрушает момент, и наслаждался этим.

Мы молчали. Только сердца – два, беспощадных и загнанных – все еще стучали так, будто пытались перекричать этот звон.

Диего приоткрыл губы – и тут же закрыл их снова. Вдох. Резкий, нервный.

Он развернулся на пятках, так стремительно, будто хотел убежать. От меня. От себя. От того, что между нами едва не случилось.

Я же осталась стоять, прижатая к кухонным шкафам. И пыталась понять, сплю я или нет.

Ди почти меня поцеловал. Почти. И это «почти» сейчас было больнее, чем если бы он меня оттолкнул.

Почти – это когда почувствовала вкус, но не успела вдохнуть. Когда поверила – и осталась одна.

Но даже в этом «почти» я нашла доказательства, которые невольно искала всю прошедшую неделю: Диего что-то чувствовал. Пусть сам не понимал. Пусть не знал, почему. Но чувствовал, и чувствовал ко мне.

Я прижала ладони к груди, будто пыталась удержать изнутри сердце, которое хотело вырваться и разбиться о кафель. Я верила, что еще не все потеряно. Что если Ди может чувствовать меня, не зная прошлого — значит, где-то глубоко, под слоем амнезии и чужих решений, он все еще мой.

А значит, может быть, мой сын не будет жить в половинчатом доме. Не будет знать, как это – делить папу на дни недели.

Из коридора донеслась тихая ругань. Кажется, Диего не слишком рад был видеть визитера, но, к моему удивлению, я расслышала сначала трель разблокированных ворот, а затем – звук открывшейся двери. Любопытство дернуло покинуть кухню и выглянуть из-за угла. Солер стоял на крыльце спиной ко мне, закрывая большую часть обзора, но остановившуюся чуть левее входа машину я все-таки разглядела. Как и водителя, выбравшегося на подъездную дорожку.

– Hola! ¿Me extrañaste? [Привет! Соскучился? (исп.)] – веселый, игривый, вкрадчивый голос разнесся по дому, как по венам – яд.

Елена взбежала по ступенькам грациозно, как кошка. Подошла к моему мужу, обвила руками его шею.

И поцеловала.

В губы.

Я застыла. Дыхание исчезло – просто исчезло, как будто его кто-то выдернул из меня с корнем. Сердце сбилось с такта и заныло таким воем, что я была уверенна – его слышно на другом конце Барселоны.

Но те двое, что замирали на крыльце, не слышали ни этого, ни того звона, с которым рушился мой мир.

Только не это было больнее всего.

А то, что Диего не отстранился. Не отшатнулся, не взял Елену за плечи, не сказал: подожди, не сейчас, не здесь.

Он позволил. Стоял. И принимал этот поцелуй как нечто привычное. Как то, что имеет право быть.

Потому что Елена имела на это право – целовать его, прижиматься к его крепкому торсу и проводить ноготками по шее. А я не достойна была даже прикосновения.

Сдавленно выдохнув, я отпрянула и прижалась спиной к стене – подальше, поглубже, туда, где меня никто не увидит.

В груди жгло. По-настоящему, физически жгло, словно кто-то разжег там костер.

Я потерла место над сердцем в глупой надежде – как ребенок: если подуть на ожог, он исчезнет.

Не исчез. Ни огонь, ни унижение, ни безысходная, немая боль.

Еще минуту назад я была счастлива. Я верила, что МЫ – это возможность, а не забытое прошлое. А сейчас… сейчас я чувствовала себя глупой девчонкой, поверившей в сказку, которую сама себе и сочинила.

– Аньчик?