Не развод, а война (СИ) - Вишневская Дана

Руслан поднимает на сестру затуманенные глаза.

— Помню...

— Ты встал между нами, — продолжает Милослава. — Сказал папе, что если он тронет меня, то получит по морде. Тебе было всего двенадцать, а ты не побоялся.

— И что с того? — хрипло спрашивает Руслан.

— То, что ты умеешь быть другим, — отвечает сестра. — Ты умеешь защищать тех, кого любишь. Вопрос лишь в том, готов ли ты защищать их от самого себя.

Руслан молчит долго. Потом медленно поднимается с дивана и идёт к окну. Стоит, глядя на улицу, спиной к нам.

— Когда он запер меня в подвале, — говорит он тихо, не оборачиваясь, — я дал себе слово никогда не быть таким как он. Никогда не причинять боль тем, кто меня любит.

Я чувствую, как что-то сжимается в горле. Впервые за всё время наших ссор Руслан говорит от сердца.

— И что случилось с этим обещанием? — спрашиваю я так же тихо.

Он оборачивается, и я вижу слезы в его глазах.

— Не знаю, — шепчет он. — Где-то по дороге я его потерял. Может, когда понял, что любовь не защищает от предательства. Может, когда решил, что лучше быть сильным, чем уязвимым.

— Любовь не защищает от предательства, — соглашаюсь я. — Но и жестокость не защищает от боли. Она только причиняет ещё больше боли.

Руслан кивает, вытирает глаза тыльной стороной ладони.

— Я знаю. Теперь знаю.

— Но что ты собираешься с этим делать? — спрашиваю я.

Он смотрит на меня долго, изучающе.

— Не знаю, — признаётся он, наконец. — Я не знаю, как быть другим. Как не причинять боль. Как... как любить без страха потерять.

— Можно научиться, — говорю я. — Но для этого нужно признать, что проблема есть. И захотеть её решить.

— А ты... ты поможешь? — спрашивает он неуверенно.

Вопрос повисает в воздухе. Милослава смотрит на меня выжидающе. А я стою и думаю — что я чувствую к этому мужчине? Любовь? Жалость? Ненависть? Все вперемешку?

— Я не знаю, — отвечаю я честно. — Мне нужно время. Мне нужно увидеть, что ты действительно готов меняться. А не просто говорить об этом.

Руслан кивает.

— Понимаю. Я... я заслужил недоверие.

— Заслужил, — соглашаюсь я. — И теперь придётся его отрабатывать.

— Как?

— Начни с Савелия, — предлагаю я. — Объясни ему спокойно по-отцовски, что развод не его вина. Что ты любишь его, что он лучший сын на свете. И что происходящее между нами — это проблемы взрослых, которые дети не должны решать.

— Хорошо, — соглашается он сразу. — Что ещё?

— Перестань воевать со мной через юристов, — продолжаю я. — Если хочешь что-то обсудить, приходи и говори сам. Как взрослый человек.

— Хорошо.

— И верни мне студию, — добавляю я тверже. — Не как часть соглашения о разводе, а просто потому что это правильно.

Руслан колеблется.

— Злата, там уже другие арендаторы...

— Тогда компенсируй расходы, — не отступаю я. — Честно и справедливо.

Он молчит, размышляя. Потом кивает.

— Хорошо. Сделаю.

Милослава смотрит на нас с чем-то вроде надежды.

— Может, вы действительно сможете...

— Нет, — перебиваю я резко. — Мы не сможем. Слишком много воды утекло. Слишком много боли. Но, возможно, мы сможем стать нормальными людьми друг для друга. Ради Савелия.

Руслан морщится, словно я ударила его.

— Значит, всё кончено?

— Всё кончено, — подтверждаю я. — Но не обязательно плохо. Мы можем развестись цивилизованно. Можем остаться друзьями. Можем вместе воспитывать сына.

— Как друзья, — повторяет он с горечью.

— Как люди, которые когда-то любили друг друга, — поправляю я. — И которые научились друг друга уважать.

Руслан долго смотрит мне в глаза. Потом вдруг резко поворачивается к Милославе.

— А ты что молчишь? — спрашивает он сестру с неожиданной злостью. — Довольна результатом своих откровений?

Милослава поднимает бровь.

— А что я должна сказать?

— Что ты настроила её против меня! — взрывается он. — Наговорила всякой ерунды про отца!

— Это правда, и ты это знаешь, — отвечает сестра спокойно.

— Да, я помню, как два месяца не мог спать после того, как отец запер меня в том чёртовом подвале за разбитое окно.

Воздух в комнате вдруг становится тяжелым. Руслан застывает, осознав, что подтвердил слова сестры. Что признал правдивость того, что секунду назад называл ложью.

— Руся... — начинает Милослава мягко.

Но он уже отступает к двери, его лицо снова становится каменным.

— Заткнись, — шепчет он. — Просто заткнись.

И я понимаю — он снова убегает. Снова не может вынести правды. Снова выбирает привычную схему: отрицание, гнев, бегство.

— Руслан, — зову я. — Не уходи. Давай поговорим.

Но он уже рванул к выходу. Дверь хлопает так, что дрожат стекла в окнах.

Милослава и я стоим в тишине, глядя на закрытую дверь.

— Думаешь, он поймет? — спрашивает она, наконец.

— Не знаю, — отвечаю я устало. — Но семена сомнения уже посеяны. Рано или поздно они прорастут.

А за окном уже садится солнце, окрашивая небо в кроваво-красный цвет. Завтра будет новый день. И новая битва. Потому что война между нами ещё не закончена. Но, может быть, впервые за всё это время, я вижу слабую надежду на перемирие.

Если, конечно, Руслан найдёт в себе силы посмотреть правде в глаза. И принять ответственность за то, кем он стал.

И мне так хочется его догнать, но почему? Ведь он причинил мне столько боли. Сейчас, когда он ушёл сломленный, я чувствую пустоту. Почему мне больно? Ведь я должна ненавидеть его. Или... я всё ещё люблю этого человека?

Глава 16: Мы никогда не были счастливы

— Встретимся в парке у пруда, — говорит Руслан по телефону. — Там, где мы раньше с Савелием гуляли.

Я молчу. Господи, зачем он выбрал именно это место? Парк, где мы когда-то катали коляску с маленьким сыном, где я думала, что мы счастливы. Где я была такой наивной дурочкой, верящей в семейное счастье.

— Злата? Ты слышишь?

— Слышу, — хрипло отвечаю я. — Через час буду.

Трубка молчит секунду, потом он добавляет:

— Без адвокатов. Без свидетелей. Просто мы.

— Просто мы... — повторяю я и усмехаюсь горько. — А мы ещё существуем?

Он не отвечает. Гудки. Конечно, не отвечает. Руслан всегда был мастером уходить от неудобных вопросов.

Иду к зеркалу в прихожей. Боже, на кого я похожа? Круги под глазами, как от побоев, волосы торчат в разные стороны, губы бледные. Да что с ними делать с этими губами, если они уже так долго не знают поцелуев, только крики и проклятия.

Крашусь механически. Румяна, тушь, помада. Как будто готовлюсь на свидание, а не на очередную экзекуцию. Хотя какая разница? И то, и другое может закончиться болью.

— Мам, ты куда? — Савелий выглядывает из своей комнаты.

— К папе, — коротко отвечаю я.

— Вы помиритесь? — в его голосе столько надежды, что сердце сжимается.

Что ему ответить? Что мама и папа превратились в двух взбесившихся псов, которые готовы перегрызть друг другу глотки? Что любовь умерла где-то между скандалами и судебными исками?

— Не знаю, солнышко. Мы просто поговорим.

— А можно я с вами?

— Нет! — выпаливаю я резче, чем хотела. — То есть... это взрослый разговор, Сава. Съезди к бабушке с дедушкой.

Он кивает, но в глазах — обида. Мать твою за ногу, опять я его ранила. Уже не знаю, как с ним разговаривать, чтобы не причинить боль. Как будто мы все ходим по минному полю.

Еду в машине и думаю о том разговоре с Милославой. Она рассказала такое... Господи, неужели Руслан действительно настолько покалечен детством? Неужели его отец был таким чудовищем?

Но это же не оправдание! Много людей росли в неблагополучных семьях и не превращались в эмоциональных калек. А может, превращались? Может, мы все носим в себе шрамы от родительских ошибок и передаём их дальше, как проклятье?

Паркуюсь у знакомых ворот. Сколько раз мы сюда приезжали всей семьёй! Маленький Савелий бежал к качелям, Руслан нёс сумку с едой для пикника, а я... я была счастлива. Или думала, что счастлива.