Развод. Пусть горят мосты (СИ) - Бестужева Стася

– Дома, – отвечаю. – Весь день дома. Только мы с вами.

Она улыбается – первая искренняя улыбка за весь день.

– Хорошо. Тогда это будет настоящее продолжение дня рождения.

Выхожу из ее комнаты с тяжелым сердцем. Сегодняшний день стал еще одним доказательством того, как Павел постепенно переформатирует нашу семейную жизнь под свои стандарты. Грандиозные жесты вместо простого тепла. Показуха вместо искренности.

И самое страшное – он начинает вытеснять меня даже из важных моментов в жизни детей. Сегодня я была лишь статисткой на празднике, который он организовал. А его любовница получила роль "доброй знакомой семьи".

Если так будет продолжаться, скоро дети привыкнут, что все праздники, все важные события в их жизни создает папа. А мама просто присутствует рядом.

Ложусь в кровать, но сон не идет. За стеной слышу, как Павел разговаривает по телефону. Голос тихий, интимный. Наверняка звонит Веронике, рассказывает, как прошел день, благодарит за участие в спектакле.

Завтра начну действовать. Найду способы вернуть контроль над воспитанием детей, над семейными традициями, над своей ролью матери. Павел может устраивать грандиозные шоу, но настоящую близость с детьми не купишь никакими деньгами.

И моя Ника это понимает. Сегодня она это ясно показала. 

Глава 19

Глава 19

Больничный коридор расплывается перед глазами. Три часа сна за последние двое суток – не лучший рецепт для сохранения концентрации. Прислоняюсь к стене, на секунду прикрывая глаза. Только на секунду. Усталость накатывает волнами, каждая сильнее предыдущей.

– Доктор Федоркова? – голос медсестры возвращает меня в реальность. – У нас анализы пациента из седьмой палаты.

Беру протянутую папку, пытаюсь сфокусироваться на цифрах. Они пляшут перед глазами, словно насмехаясь над моей слабостью. Когда-то я могла с первого взгляда оценить состояние пациента по этим колонкам данных. Сейчас приходится перечитывать одну строку дважды, трижды.

– Спасибо, Света, – киваю, пряча зевок за папкой. – Готовьте пациента к операции. Начнем через час.

– Вы уверены? – в её голосе звучит нотка сомнения. – Может, стоит дождаться дополнительных тестов?

– Каких ещё тестов? – раздражение прорывается помимо воли. – У него классический перитонит, ждать нельзя.

– Но лейкоцитоз низкий, а СОЭ в пределах нормы, – осторожно замечает она. – Не похоже на острый воспалительный процесс.

Ещё раз смотрю на цифры. Действительно, показатели воспаления не соответствуют моему диагнозу. Как я могла пропустить это? Такую элементарную вещь, которую замечают даже студенты-медики.

– Вы правы, – говорю, пытаясь скрыть замешательство. – Давайте проведем дополнительную диагностику. Назначьте УЗИ и повторные анализы через шесть часов.

Светлана кивает, забирает папку. В её глазах читается беспокойство, но она достаточно тактична, чтобы промолчать. Когда она уходит, я опускаюсь на стул возле поста медсестёр и закрываю лицо руками.

Что со мной происходит? Я – врач с пятнадцатилетним стажем, хирург высшей категории. И вот уже третий раз за неделю допускаю ошибки, которые не простительны даже ординаторам.

В воскресенье перепутала дозировку антибиотика. Во вторник забыла проверить аллергические реакции перед назначением препарата. Сегодня чуть не отправила пациента на ненужную операцию. Если бы не внимательность медсестры, последствия могли быть непоправимыми.

Телефон вибрирует в кармане халата. Сообщение от Павла: "Даниил сегодня со мной. Заберу из школы в 14:00. Верну к 20:00."

Не спрашивает, не предупреждает заранее – просто ставит перед фактом. Впрочем, за последние недели я привыкла к такому формату общения. Павел забирает детей, когда ему удобно, возвращает, когда считает нужным. Моё мнение его не интересует.

Пишу короткий ответ: "ОК". Что ещё сказать? Что у Даниила сегодня дополнительные занятия по математике? Что мы с ним договорились вместе приготовить ужин? Павлу плевать на такие мелочи. Его интересует только собственный график.

– Елена Викторовна, – новый голос заставляет меня поднять голову.

Максим стоит в нескольких шагах, в хирургическом костюме, со странным выражением лица. Сколько он так стоит? Сколько наблюдает за мной?

– Привет, – выдавливаю улыбку. – Ты на операцию?

– Уже после, – отвечает он, подходя ближе. – А ты... ты в порядке?

– Конечно, – вру я, выпрямляя спину. – Просто небольшая усталость.

Максим молча присаживается рядом, изучает моё лицо. Под его внимательным взглядом чувствую себя пациентом на осмотре.

– Сколько ты весишь? – спрашивает он неожиданно.

– Прости?

– Ты потеряла килограмм восемь за последний месяц, – продолжает он тоном профессионала. – Глаза запавшие, кожа сухая. Когда последний раз нормально ела?

– Сегодня завтракала, – отвечаю автоматически.

– Что именно?

Задумываюсь. Что я ела на завтрак? Кажется, выпила чашку кофе, стоя у кухонного окна. Или это было вчера?

– Не помню, – признаюсь наконец. – Кофе точно был.

Максим качает головой:

– И сколько часов ты спала за последнюю неделю? Суммарно.

Этот вопрос вызывает нервный смешок.

– Не знаю. Двадцать? Может, меньше.

– Елена, – его голос становится серьёзным, – ты сейчас на грани. Ещё немного, и попадёшь в собственную больницу, но уже как пациент.

– Преувеличиваешь, – отмахиваюсь я, хотя знаю – он прав.

– Я говорю как врач, – настаивает он. – У тебя все признаки нервного истощения. Бессонница, потеря веса, снижение концентрации. Ты опасна для себя и для пациентов.

Его последние слова бьют наотмашь. Я – опасна для пациентов? Я, которая дала клятву Гиппократа? Которая всегда ставила благополучие больных выше собственного?

– Я справлюсь, – говорю, но голос предательски дрожит.

– Нет, – Максим качает головой. – Не в этот раз. Тебе нужен отпуск. Хотя бы две недели.

– Какой отпуск? – невесело усмехаюсь я. – У меня дети, развод на носу. Мне нельзя терять доход.

– Тебе нельзя терять здоровье, – парирует он. – Особенно сейчас, когда тебе нужны все силы для борьбы с Павлом.

При упоминании имени мужа я вздрагиваю. Вот уже несколько недель он ведёт против меня необъявленную войну. Блокирует счета, распускает слухи о моей неуравновешенности, манипулирует детьми. Каждый день приносит новый "сюрприз" от человека, с которым я прожила тринадцать лет.

– Я разговаривал с Клочковым, – продолжает Максим. – Он согласен оформить тебе отпуск со следующей недели. Две недели, с сохранением зарплаты.

– Ты... что? – непонимающе смотрю на него. – Ты говорил с заведующим обо мне?

– Мне пришлось, – в его глазах искреннее беспокойство. – Лена, сегодня в операционной ты перепутала инструменты. Дважды. Если бы я не заметил...

Воспоминание обрушивается внезапно. Утренняя операция, мы вместе с Максимом. Я – второй хирург, он – ведущий. В какой-то момент он просит зажим, а я подаю ему скальпель. Потом он просит расширитель, а я тянусь не к тому лотку.

– Господи, – выдыхаю я, чувствуя, как земля уходит из-под ног. – Я могла... я могла навредить пациенту.

– Но не навредила, – быстро говорит он. – Ничего не случилось. Но это был звоночек, Лена. Громкий такой. И мы оба его услышали.

Смотрю на свои руки – руки хирурга, привыкшие к точности и аккуратности. Сейчас они дрожат, как у начинающего ординатора перед первой операцией.

– Что со мной происходит, Максим? – спрашиваю тихо. – Я не узнаю себя.

– Ты истощена, – отвечает он мягко. – Эмоционально и физически. Твой организм включил режим выживания, и в этом режиме нет места для сложных когнитивных функций. Ты спасаешь себя от полного краха.

Он говорит как врач – точно, профессионально, без лишних эмоций. И именно поэтому его слова проникают глубже, чем все попытки утешения от друзей и коллег.