Измена. Игра в чувства (СИ) - Эдельвейс Анна

— Элеонора, я понял, что цветам ты не рада. Хорошо, больше не буду дарить тебе цветы. А эти, уж сделай милость, возьми.

Я так и стояла у открытой калитки, наконец, взяла эти чёртовы цветы. Влажный, терпкий, тяжёлый аромат поплыл в воздухе. Какой-то то просто одуряющий запах.

— Ты сбрызнул их духами, Иванишин?

— Самую малость, а ты почувствовала, да? — он как-то двусмысленно улыбнулся, — Я всегда так делаю, поэтому женщины запоминают мои букеты навсегда.

Меня начинало подбешивать всё происходящее:

— Зачем ты приехал?

— Узнать, как у тебя дела. Может быть тебе помощь нужна.

— Странно, ты же видишь, я дома, у меня всё нормально. Скажи, тебя Иван прислал, или ты сам приехал зачем-то?

— Как бы тебе сказать, Эля…

— Меня Элеонора зовут, не Эля, — я довольно грубо оборвала беднягу, сама не понимая, чего я завелась. Но, я завелась, во мне росло раздражение.

— Так вот, Элеонора, я приехал только из чувства солидарности с другом. Удостовериться, что ты ни в чём не нуждаешься. И от себя добавлю, не забывай, у тебя есть я.

— Не поняла. Что ты имеешь ввиду?

— Когда загрустишь, я рядом. Кино, театр, ресторан — только скажи и я обязательно окажусь рядом.

Медленно кипение в жилах от пяток через колени, выше, к лопаткам поднималось в голову. Последнее, что я успела спросить:

— Иванишин, ты дурак?

Глава 22

Медленно кипение в жилах от пяток через колени, выше, к лопаткам поднималось в голову. Последнее, что я успела спросить:

— Иванишин, ты дурак?

Мой вопрос попал точно в цель. Только так можно было положить конец тому бреду, что нёс этот гад. То есть, решил присоседиться к обиженной женщине, к жене друга.:

— Так ты утешитель обманутых жён, Иванишин? А ну, вали отсюда. И цветочки свои забери с собой!

Я замахнулась и со всей дури хлестнула его розами ему же по морде. Букет был солидный, тяжёлый, я со всех сил сдавила колкие стебли в ладони, чтоб не уронить эти вонючие розы. Продолжала бить по физиономии моего ухажёра, он уворачивался, выставлял вперёд то плечо, то локоть.

Я выдохлась. Иванишин — огромный, злой и пунцовый от бешенства, рявкнул:

— Не такого я от тебя ждал.

— Ещё раз только появись тут, бабий угодник.

Он гордо отступил:

— Элеонора, не знаю, отчего ты рассвирепела, я хотел просто тебя поддержать.

Бросила букет на асфальт. Тяжело дышала, краем глаза заметила чёрную тень большого внедорожника, вставшего на противоположной стороне дороги. Ну, вот и зрители собрались.

Я пнула со всех сил букет, сиротливо валяющийся на тротуаре за калиткой. Дыхание сбилось, клокотало где то в горле, я провожала глазами тачку Виктора, смотрела, как он сел в машину, подумала, что вот тут, у калитки куплю и поставлю биту. Буду “встречать друзей и парламентёров”.

Болела рука, я, сжимая букет проколола ладонь колючками, по руке размазались капли крови. И вдруг я увидела … Ивана. Он стоял с противоположной стороны дороги, опираясь спиной на ту самую здоровенную машину (не нашу) и смотрел мне прямо в глаза. То есть он видел уезжающего Иванишина. Муж смотрел на меня так… Как бы это сказать. Он обвинял меня своим взглядом!

Я от недоумения тоже хлопала глазами. То есть, Иван прислал своего говнюка и следил за переговорами? Так это была провокация с букетом, что ли?

Я ничего не понимала. Стояла у открытой калитки и продолжала хлопать глазами, наблюдая, как Иван приближается ко мне.

Было в нём что то новое.

Мне удалось сделать глубокий вдох. Звуки проезжающих машин, обрывки голосов людей, пробегающих по тротуару: — всё доносилось до меня как через подушку. Я только видела лицо мужа, приближающегося ко мне.

Какая горькая ухмылка исказила его лицо. Он подошёл ко мне так близко, я не сводила с него глаз. Он заметил мою руку, взял в свою лапишу мою ладонь, прижал к губам, потом достал платок, промокнул кровь с моей ладони. Поднял на меня глаза:

— И давно ты с ним?

— С кем? — тупее я ничего не могла переспросить.

— Цветы, кровь, горячие сцены. Что не поделили, голубки?

— Иван, хорошо, что ты приехал. Я хотела поговорить с тобой.

— Где Маша?

— Дома Маша. Иван, я хотела поговорить с тобой.

— Ты же вроде не любила цветы, Элеонора. Или новый мужчина — новые привычки?

— Василевский, что ты несёшь! — у меня тоже уже всё кипятилось внутри, — идём в дом.

— Послушай, не было ни одного дня, чтоб я не любил тебя. Что не так, Элеонора, почему он?

— Блин, что ты несёшь, Иван. Нет никаких он. Идём в дом.

— А стоит ли, Эля? Ты выгнала меня, придумав чёрти что и теперь решила отомстить мне, связавшись с Иванишиным?

— Что?! Это я с ним связалась? Это твой друг.

— Я так и понял, ты решила отомстить мне побольнее, подтащила не абы кого, а сволочь Иванишина?

— Никого я никуда не тащила, это ты сам виноват.

Иван вообще не слушал меня. Он стоял озверевший, просто свирепый как дьявол и нёс какую то ерунду:

— Как ты могла притащить мужика под окна, тебя, вас могла увидеть Маша!

— То есть твоя мразь Лиля могла подойти к Маше в кафе, разговаривать с ней, кормить непонятно чем, а ты сказал что здесь такого…

— Не сравнивай! — Ивана трясло, — Не сравнивай, Элеонора. У меня с той козой ничего нет и не было, а ты тут же притащила на мою территорию этого лощённого пигвина.

— Иванишин приезжал ко мне два раза. Оба раза он говорил, что это ты! Слышишь меня, Василевский, ты подослал его ко мне. Я сегодня хотела поговорить с тобой, потребовать, чтоб ты не подсылал ко мне дружка.

— Что ты несёшь, Эля!

— Что слышал. Иванишин сказал, вы обсуждали наш развод. Приезжал от твоего имени, уговаривал простить моего непутёвого, блудливого мужа. Виктор даже выгораживал тебя, стараясь объяснить, что выпускать пар с бабами, после тяжёлых будней это нормально!

— Элеонора! — Иван пронзительно смотрел мне в глаза: — Почему ты мне сразу не сказала, что он был у тебя?

— А зачем? Он говорил это ваш секрет.

— Затем, Эля, что я не видел этого козла больше года. Понимаешь, нет?

Он отвернулся от меня и побежал к машине.

А я?

А я сама не помнила как добрела до ступенек своего шикарного дома. Сердце колотилось где то в горле. Вошла в прихожую, увидела Машу, валяющуюся на ковре в обнимку с Пушистиком, сама медленно съехала по стеночке спиной. Сидела на полу, полностью без сил.

Туго соображала. Это же просто ужас какой-то. То есть сейчас мне прилетел бумеранг? Всё то, что во мне кипело по отношению к собственному мужу сейчас испытывал Иван по отношению ко мне? Я так хотела разобраться в ситуации, а ситуация утопила меня в полной неразберихе. Что происходит то!

Усилием воли поднялась с пола, Маша заметила меня:

— Мамочка, а где папа? Он же обещал сегодня приехать. Я жду-жду.

— Машенька, поиграй с котом. Папа занят, приедет, наверное, завтра.

Такое недетское понимание сквозило в глазах моей девочки, у меня рёбра выламывало наружу. Подлетела к Маше, сгребла её в охапку, целовала волосы, чувствовала, как моя малышка замерла у меня на груди: доверчиво, трепетно.

— Машенька, доченька, обещаю тебе, что всё у нас будет хорошо. И папа к нам приедет, может быть не сегодня, но приедет. Он любит тебя, я люблю тебя. Мы всегда рядом.

— А папу больше не любишь?

Я отстранилась, заглянула в глаза ребёнку. Поняла одно, сейчас лучше не врать:

— А я и не знаю. Вот тут, — ткнула в сердце: — Люблю. Так сильно люблю, сказать не могу как. А вот тут— ткнула себе в голову, — Не знаю. Мне очень обидно, мы поссорились с папой и я злюсь на него.

— Мама, знаешь что, — Маша отстранилась от меня, погладила по плечу:

— Ты не расстраивайся. Папа сказал, что мы тебя так сильно любим, что подождём, пока ты успокоишься. Не бойся, мама. Мы на тебя с папой не сердимся. Очень-очень любим. А если кто тебя обидит, папа им как даст!