Юрий Валин - Братья и сестры по оружию. Связные из будущего (сборник)

— Может, мне пойти поискать? — спросила Мышка.

— Нет уж. Потом Фло пойдет искать тебя, а потом я наплюю на багаж и тоже пойду гулять? Подождем, никуда мальчики не денутся.

— Кэт, что этот тип на тебя так уставился? — шепотом спросила Флоранс.

Обычно на чужой взгляд в спину Катрин реагировала мгновенно. Самолет все чувства вытряс, рассеянной стала. Молодая женщина сердито глянула через плечо.

У пустующей стойки регистрации стоял молодой человек, опирался на изящную трость и старался смотреть ненавязчиво. Щурился.

— Это свой, — пробормотала Катрин. — Фло, я сейчас. Это старый товарищ. Безопасный. Я сейчас.

Мягкие подошвы кроссовок внезапно стали топать по гладкому мрамору пола, как разношенные сапоги.

— Привет. Все щуришься?

— Привычка, — молодой человек неуверенно улыбнулся. Вблизи он не казался таким молодым — вокруг глаз легли морщинки, и взгляд… Ну, взгляд всегда был старше.

— Здравствуйте, Екатерина Григорьевна.

— Если это ты, я тебя, пожалуй, обниму, — задумчиво пробормотала Катрин.

Парфюм у старого знакомого был хорош — кажется, «Кензо», но из-под дорогого аромата все пробивался запах того монастырского мальчишки. И полыни, и пыльных дорог…

Сидели в кафетерии. Остальная компания устроилась за соседним столиком. Багаж благополучно погрузили, наконец явившиеся «мальчики» то ли ужинали, то ли завтракали. Мрачноватый Цуцик поглощал кусочки гамбургера, подсовываемые Мышкой. Флоранс волновалась, что у пса расстроится желудок.

— Ты врач? — спросила Катрин, поглядывая на ухоженные руки старого знакомого.

— Немного врач, немного исследователь, — молодой человек напряженно улыбнулся. — Неловко как-то, да?

— Да это тебе, наверное, неловко, — Катя решительно перешла на русский язык. — Я же вроде как призрак. На твоем будильнике много годков натикало. Хотя внешне и не скажешь. Рада я тебя видеть. Даже таким холеным. Тьфу ты, просто не верится. Ой, как бы Пашка возмущался.

— Он и возмущался, — мальчик, давно переставший быть мальчиком, запнулся.

— Говори, — сказала Катрин, вертя в блюдце чашечку с остывающим кофе. — Говори, я в этой дряни варюсь не первый год, привыкла.

— Пашка в девяносто восьмом. Ничего поделать было нельзя — легкие у него всегда слабыми были. Вита — три года назад. До последнего работала, ругалась. Вы, Екатерина Григорьевна, возможно, о ней слышали? — молодой человек извлек из портфеля несколько футляров с DVD-дисками. — Я захватил — вдруг будет желание глянуть?

— Не выеживайся. Я старой бабкой не успела стать, — конечно, посмотрим, и с большущим интересом, — Катрин сгребла футляры. — «Восемь ножей в спину цивилизации», «Холокост трех материков». «Виктория Голутффин представляет новый документальный сериал… шокирующая правда о террористическом подполье…» Во как! Значит, глотнула Витуля киношного яда? Названия-то какие звучные-плакатные, даром что мы с Львом Давыдовичем лишь пять минут были знакомы.

— Вита получила шесть премий Международной ассоциации документального кино.

— Одуреть. Обязательно похвастаюсь, — Катрин глянула на соседний столик.

— Они знают? — шепотом спросил бывший мальчик.

— Ну, в общих чертах. Излишне натуралистические подробности я опускаю.

— Счастливая вы, Екатерина Григорьевна. Я уже ни с кем поговорить не могу.

— Брось скулить. Сразу видно — ты при делах.

— Да разве я жалуюсь? Занят на десять лет вперед. Это я только с вами хныкаю. По старой памяти.

— Э, может на «ты» пора переходить? Я тебе давно уж не командир. Девяносто лет, так? Фу, нелепость какая.

— Нет, я не отвыкну. Мы вас часто вспоминали. В последний раз, когда с Виточкой правнуков в Соединенную Россию возили, Пашка нас и в Одессу свозил. На то самое место. Посидели, вспомнили.

— Постой, сколько же у Витки правнуков?

— Четверо. Мельчает народ. Виточка между своими съемками бесконечными четверых родила. Времена-то были не лучшие. А сейчас все демографию просчитывают… геометры.

— Хм. Это точно. Вообще-то, я думала, прапорщик наш девчонку не упустит.

— А он и не упустил. До войны они с Витой двоих успели завести. Герман в 44-м погиб. В Нормандии. Он командиром роты артиллерийской разведки пошел. 4-я канадская бронетанковая дивизия. Немецкие танки прорывались, на НП вышли. Пока мы с противотанковым взводом от штаба дивизии добрались, танки уже из базук сожгли. Наш прапор командовал. Ну, пулеметная очередь… Вита мне тот день так и не простила.

— Черт! Я вам говорила подальше от свалки держаться? И что полезли?

— Герман сказал, что сидеть за океаном не может. Тем более Пашка уже год как воевал. Нечестно было. Если бы я в тот день не в штабе корпуса сидел…

— Ты-то что в бронетанках делал?

— Был такой отдел — «психологической разведки». Кое-что делали.

— Понятно. А Пашка? Ведь твердо обещал подальше от передовой держаться.

— Он строго, как вы учили, старался. К началу войны у него уже две дочери имелись. Физподготовкой командного состава занимался. Но в 41-м после Кишиневского прорыва попал в ополчение. Успел две недели батальоном покомандовать. В окружение угодил. После выхода и ранения снова кадры готовил. Диверсантов. После войны едва в запас уволился.

— Лихо. Так вы все время связь поддерживали? И сложностей у Пашки не было?

— Обошлось. Мы ему в 34-м весточку послали. Я, Екатерина Григорьевна, многому научился. Нам что ЧК, что НКВД — люди-то знакомые. Тем более что ТАМ чуть полегче было. Вы же знаете — Иосиф Виссарионович так и помер секретарем горкома Тифлиса.

— Да и хрен с ним. У нас здесь тоже с Украиной помирились-замирились. Коллеги мои бывшие совместно работают. Только насчет футбола непреодолимые противоречия и остались. Остальное признано временными заблуждениями и мороком, наведенным враждебными потусторонними силами. Ладно, что нам политика. У тебя-то как с личным? Выглядишь женихом.

— С личным трудно, — молодой человек по-стариковски вздохнул. — С внуками толком не вижусь. С правнуками общаюсь регулярно — только сами понимаете — числюсь четвероюродным братом. Смешно. Но кое-какой авторитет сохраняю.

Катя засмеялась:

— И вправду, многому научился. Экая морда траурная. Доволен, значит? Сколько же их у тебя?

— Трое правнуков. Две внучки. Дочь — наша с Виточкой. Сейчас в Чикагском университете преподает.

— Ой! — Катрин ухватилась за сердце. — Ваша дочь?! Ты меня добьешь!

— После войны Виточке тяжко было. Ну и… Мы почему-то были уверены, что Герман не осудит. А Пашка нас очень даже одобрил. Потом, правда, Вита мне отставку дала. Обосновала тем, что совместная постель с такой старой теткой, как она, молодого человека слишком компрометирует. Ну или наоборот. Успела еще замуж выскочить и девочку родить. Дария до сих пор со мной работает. Лихая дама. Но до мамы ей далеко. Отчаянной девчонкой наша Виточка была.

— Да вы вообще-то все—…Катрин помолчала. — Молодцы. Мне, выходит, догонять теперь? Постараюсь.

— Да вы, Екатерина Григорьевна, и так… Я немного в курсе. И Парижские события по телевизору смотрел. В секунду вас узнал. И с Ноем Уоти иногда по делам переписываюсь. Вы, Катя, личность известная.

— Тесен мир. Значит, «скользить» ты научился?

— С трудом. Но если очень нужно, прыгаю. Вообще-то, дел и в той, родной, как вы выражаетесь, «кальке» хватает. Родственников-то полно. Пашкины непоседливые по всей Соединенной России разбрелись. Присматриваю, помогаю. Ну и еще кое-какие дела. Катя, если нужно…

— Спасибо. Принято. И если у вас затруднения, милости прошу. С паролем сообразишь. Правда, мы собираемся…

— Собираетесь? Вы, Екатерина Григорьевна, о чем это? Неужели о том чудном поместье у реки? Воздух там хрустальный, и детишкам будет где поиграть…

— Тьфу! Все забываю, какой ты всезнайка. И как голову до сих пор на плечах таскаешь? Колись, твое письмецо из 53-го к нам свалилось?

— Виноват. Думал-думал — а вдруг без того письма ничего бы и не случилось? Послал. Я в вашей «кальке» в монастырь-то наведался. Помнят там блаженненького. Под полом церкви меня погребли, говорят, совершенно нетленный лежу.

— Угу, лежишь. Ты сейчас наверняка куда мудрей меня. Только повторю — не болтай. Я с тем бизнесом завязала. И возвращаться в него не хочу. А вообще-то, молодец. И спасибо, что показался. Хоть и грустно, но все вы молодцы.

— Так школа-то чья? Спасибо, Катя. Ты тоже молодец. Она очень красивая. А глаза у нее действительно вишневые. Я тогда понять не мог, почему вишневые.

— Правда? — Катрин неожиданно смутилась.

Они вдвоем смотрели на сидящую за соседним столиком красивую и очень спокойную женщину. У ее ног сидел задумчивый пушистый пес, псу что-то втолковывала маленькая очкастая девушка. Долговязый черноволосый мальчишка со скрытым интересом поглядывал на собеседника Катрин.