Юрий Валин - Братья и сестры по оружию. Связные из будущего (сборник)

— Вот эта пружина, стопор вкладыша, ох и вредная штуковина, — Пашка осторожно разбирал диск. — Усвистит в кусты, ищи потом.

Герман кивнул, полируя масляной тряпочкой затворную раму.

— Одного не пойму, — продолжал неунывающий Пашка. — Вот — восемь патронов осталось. Ну на хера нам пулемет? Утопить бы его в ручье, да и дело с концом. «Как у кота яйца», надо же. Ну на кой черт мы его чистим?

— Чтобы руки и башка были заняты, — пробормотал Герман. — Ты что, не понял, — внутри нашей амазонки тупомордый фельдфебель сидит. Определенно. Еще хорошо, что ежечасно в харю кулаком не сует.

— За ней не заржавеет, — Пашка хмыкнул. — С фельдфебелями мне служить не довелось, ты уж извини, ваше благородие. Екатерина Григорьевна наша — дивной сложности барышня. Вот скинула галифе, юбочку, кофточку напялила, платочек на голову, ресничками порх-порх, — клянусь, хоть сейчас под венец веди. Что там Москва с Питером, натуральный Париж. Если, конечно, на заштопанную юбку не смотреть. Я ей так культурно комплимент делаю, она губы кривит и меня посылает. По-моему, как раз на французской мове.

— Не удивлен, — Герман принялся вытирать руки. — Ваша Катерина Григорьевна барышня бесспорно образованная, хотя и тщательно это скрывающая. В наше время модно в рукав сморкаться и загибать по матушке в пять этажей. Конъюнктура-с.

— Положим, сморкаюсь я как придется, потому как носовик потерял, — оправдался Пашка. — Насчет загибов, здесь мне до Катерины далеко. С флотскими она корешилась, что ли? Харкается тоже, не дай бог. Но если на нее со спины глянуть… Ты вот мне скажи, кто красивее, нимфа или фемина?

— Фемина по-латыни просто женщина. Так что именуй свою зеленоглазую богиню лучше нимфой — сие означает богиню поля, луга и прочих болот да оврагов. Она, когда ты ее со спины обозревал, ничего не сказала?

— Ничего не сказала, — небрежно сказал Пашка. — Немножко больно сделала. Фига с два от нее увернешься. Джиу-джитсу. Слыхал, ваше благородие? Японская тайная борьба. Мне приходилось настоящих мастеров видать.

— И жив еще? Чемпион, однако.

— Где мне, я ведь только слегка французской борьбой балуюсь, — Пашка поиграл мускулистыми плечами. — Мне бы телесной массы поднабрать. Вот как война кончится, всерьез боксом займусь. Полезный вид спорта. Между прочим, господин-товарищ прапорщик, жрать уже весьма хочется.

— А ты, Павел, иди. Наверняка где-нибудь поблизости сочувствующие найдутся. Насыпят борща с верхом. Мяса-то награбленного не жалко, самогона реквизированного — хоть залейся. Для того революцию и делали.

— Ты меня не цепляй. Революцию не для самогона делали. И ты гадов, вроде дядьки Петро, к нам не приплетай. Они враги революции еще поядовитее, чем ваш брат золотопогонник. С вами мы честно штыком да пулей управимся, а с ними еще ох как повозиться придется.

— Возитесь. Вы за четверть самогона друг по другу из трехдюймовок лупить готовы.

— Не, невыгодно. Снаряд подороже «четверти» станет, — Пашка ухмыльнулся. — Ты, Герман Олегович, подумай-подумай да к правильному берегу прибивайся. Ты ведь не из графьев. Ну, отчего тебе умом не принять правильное рабоче-крестьянское общество? Там и интеллигенции место найдется.

— Да пошел ты со своим обществом в три норы с приплодом, чтоб ваши ноги по всей мировой революции…

Пашка слушал загибы, кивал. Потом, когда прапорщик иссяк, рассудительно сказал:

— Ой, не зря мы с тобой, ваше благородие, здесь шляемся. Ума-разума набираемся. Тебя уже послухать приятно. Нет, спасибо Екатерине Григорьевне. А ты не торопись. Ругайся, присматривайся, все одно к Советской власти мыслью придешь.

— Да никогда! Чтоб вы своим портяночным духом удавились, быдловатое племя.

— Ну что ты шумишь? Пацана напугаешь. Спокойнее давай, вот по пунктам разберемся…

Крапивы набрали целый ворох. Помяли, порубили, залили водой. Сидели, почесывались.

— Пашка, кто же она такая? — в очередной раз спросил Герман.

— Да кто ж ее поймет? Слушай, может, лучше и не задумываться?

Катя вернулась уже после полуночи. Вывалилась из кустов, махнула на вскинувшего карабин Пашку:

— Бдите? Хорошо. Как насчет пожрать?

Хромала предводительница куда заметнее, плечо ее оттягивал солидных размеров мешок, опутанный обрывком веревки. Поклажу Катерина с отвращением брякнула у брички. Начала вытаскивать из-под измятого жакета оружие: пару «наганов», «маузер». Села на землю, скептически понаблюдала, как Герман разжигает костерок. Прот уже тащил треснутый, найденный у дороги чугунок. Крошечное пламя наконец разгорелось, чугунок занял свое место. Катя ткнула носком сапога мешок:

— Паек разберите.

Прот принялся извлекать порядком перемешавшиеся продукты. Очищая облепленный стружками шмат сала, сказал:

— Вовремя вы, Екатерина Григорьевна. А как там вообще?

— Городок симпатичный. Народ ненадоедливый.

— Ну а больничка?

— На месте ваша больничка. Засада там была, — Катя начала, морщась, разуваться. — Вот знакомца нашего там не оказалось. По крайней мере, его мелодичного фальцета я не услыхала. Людишки сторожили пришлые, город знают неважно, потому мне и уйти удалось без особых проблем. Кстати, господин прапорщик, ваши белогвардейцы в городишке — ни ухом ни рылом. Через весь город я драпала, юбки подбирая. С пальбой, с улюлюканьем. Господа в погонах хоть бы почесались. Нехорошо-с.

— Я здесь ни при чем. У меня алиби, — пробормотал Герман. — Я тут ваши галифе сторожил.

— Гран мерси. Прот, ты мне, пожалуйста, хоть подорожник найди. Отекла нога, едва я доковыляла. Еще этот мешок, чтоб ему… Когда здесь нормальные рюкзаки появятся?

Катя завалилась спать, едва дохлебав щи. Остальной личный состав ужинал не торопясь, — в мешке оказались раскрошившиеся, но дивно вкусные пироги с яйцами. К тому же командирша принесла фунтик чаю, и трапеза вышла на славу. За чаем обсуждали последнее указание начальницы.

— Нужно отсюда побыстрее выбираться, — шептал Пашка, — это она совершенно правильно говорит. Только куда? Кругом нас ищут. К железной дороге не сунешься. Обратно к городу? Тоже не лучше. Обходить Мерефу и к югу на Борки подаваться? И куда мы тогда выйдем? Там уже сам Батька законы устанавливает. Что-то мне к нему не хочется, — Батьку разве поймешь?

— Если нас так активно разыскивают, нужно подальше уходить, и от больших сел, и от железной дороги, — пробормотал Герман, разглядывая при слабом свете карту. — Ваша Катерина Григорьевна вполне определенно выразилась, главное сейчас — уцелеть. Вопрос — каким образом? Но отсюда однозначно нужно уходить, лес небольшой, рано или поздно кто-то из крестьян на нас натолкнется. Можно, конечно, и их, того… по рецепту нашей барышни. В овраге такие джунгли, что слона припрятать можно. Но, может, хватит смертоубийств?

— Как бы над нами самими смертоубийства не учинили, — заметил Пашка, вытягиваясь на спине и подсовывая под голову приклад карабина. — Что там по карте? Куда лучше драпать?

— Да что я тут разберу? Это же филькина грамота, в которую селедку заворачивали, а не карта. И местность совершенно незнакомая. Я здесь не бывал никогда.

— Можно, я посмотрю? — нерешительно потянулся Прот. — Здесь, Герман Олегович, особо выбирать не приходится. Вот она, железная дорога. Через нее сейчас перейти сложно. Сплошные поселки и села. Если и удастся перейти, по другую сторону чугунки тоже многолюдно будет. На север, к городу — наткнемся на заставы. Там не только нас ищут, там вообще войск полно. На юг, за Мерефу? По слухам, сплошные банды. А если сюда нам уйти, а, Герман Олегович? На восток?

— Может, и можно, — сердито прошептал прапорщик. — Только здесь карта оканчивается. Край ойкумены. Знаете, что это такое?

— Знаем, — отозвалась с брички Катя. — Вы или шипите потише, или говорите нормально. Чего там есть, за гранью селедочной ойкумены?

— Там два крупных села, за ними Тимчинский лес, — сказал Прот. — Место глухое. Возможно, нам в ту сторону странствовать? Там людей мало.

— Откуда знаешь? — недоверчиво спросил Пашка. — По грибы из монастыря ходил, что ли?

— Я там не был. Но там недалеко действительно монастырь стоит. Я про него слышал. И про Тимчинский лес тоже. Нехорошее место.

— Ты говори, говори, не стесняйся, — пробурчала Катя, не поднимая голову с мешка-подушки.

— О Тимчинском лесе дурное говорят. Нечистый там хозяйничает. Для защиты и опоры и возвели двести лет назад Свято-Корнеев монастырь, дабы диавола отпугивать.

— Предрассудки, — неуверенно сказал Пашка. — Монастырь возвели, чтобы у местного трудового крестьянства деньгу выманивать.

— Вам, Павел, виднее, — Прот пошевелил прутиком угасающие угли. — Я в политике не силен. Только в тех местах сел и хуторов мало. Да и Муравельский шлях тот нехороший Тимчинский лес издревле стороной обходит. Видимо, и в старину те места людям не нравились.