Кондитер Ивана Грозного 2 (СИ) - Смолин Павел

— Ива-а-ан!!! — спускаясь со стены, призвал я «алхимика».

— Здесь, Гелий Далматович! — криком отозвался он и бегом выскочил из-за ближайшей избы.

— Идем, подарков степнякам оставим, — позвал я его.

Когда очень страшно, лучше всего заняться делами — глаза-то боятся, а руки делают. Пока мы добирались до телеге с горшками «греческого огня», мой приказ уходить успел облететь все поместье, и процесс начался — телеги и люди начали движение через связывающий нас с монастырем коридор. О, а Данила-то за нами поперся, тщетно пытаясь скрыть растерянно-напуганную мину на лице. Уверен, он за нами сам того не желая пошел, на потянувшемся к источнику спокойствия инстинкте.

Хрен там «спокойствия»! Там, за стенами, вокруг нас скапливается сама настоящая смерть — отбиться от такого даже при помощи каменных стен монастыря, полного комплекта его пушек с дружинниками и моих «козырей» физически невозможно! Единственная надежда — приход реально весомых сил, а в нашей ситуации, когда кажется, словно против нас поднялась вся Степь от мала до велика, таким может стать только регулярное Государево войско. Войско, которое придется собирать очень долго, а потом еще и сюда вести. Полагаю, в ближайшую неделю минимум нам «деблокада» не светит, а значит мы таки уперлись в ситуацию «наши не придут, потому что все „наши“ — это мы». К черту, не время и не место об этом сейчас думать — толку не будет, один вред сплошной. Смерти я не боюсь, потому что помирал уже, но вынужденно «бросать» этот мир, а тем более смотреть, как гибнут мои люди и те, к кому я успел привязаться всей душой, я не хочу настолько, что хоть плач. А плакать нельзя, потому что «мораль» окружающих от такого моментально уйдет в минуса.

— Прознала татарва о том, что уходить собираемся! — имитируя диалог с Данилой, на самом деле я громко обращался к окружающим — они этот разговор быстренько всем перескажут. — Пришли попрощаться! Не станем их обижать, на прощание в объятьях до смерти задушим! Ежели при стенах деревянных да недоделанных самому Девлет Гирею по роже надавали, с каменных да высоких-то и подавно!

Каким бы напуганным не был Данила, он оставался важным боярином, который привык думать не только о себе, но и о людях своих, поэтому, поняв, что я делаю, он подыграл:

— Было пять пушек, а теперь весь арсенал монастырский на татарву обрушим! Ух потеха будет! Стены высоки да крепки, арсеналы полны, а поскольку на монастырь Божий язычники проклятые полезут, стало быть сам Господь с нами на стенах его спина к спине стоять будет!

Умный Иван тоже понял, что мы с Данилой делаем, поэтому вместо «зарядки» моралью задрожал от страха — да, дорогой мой интеллигент, все ОЧЕНЬ плохо, но дрожь в ручках твоих нам сейчас не нужна:

— Не трясись, Ваня, — шепнул я ему. — Видишь, какой человек с нами? — указал глазами на Данилу. — Не калика перехожий, а сам Дворецкий Государя Ивана Васильевича. Давненько он у нас гостит, а гонцы в Москву убыли еще давненько, с рассказом о том, что сам Девлет Гирей под стены наши пришел. Когда Государь Казань брал, с Девлетом договаривался о чем угодно, но точно не о том, что дозволяет ему монастыри Православные грабить да людей Божьих резать. Войско свое Государь уже давно собирает, а значит продержаться нам всего ничего дор прихода русского воинства нужно, дня два-три. Смотри, какие стены, — указал на видимую на севере громаду монастыря. — Одно удовольствие с такими осаду держать.

— Я не трясусь, Гелий Далматович, — буркнул Иван, сжав кулаки. — Ветер сегодня холодный просто.

— Прохладный, — изобразил я согласие. — Извиняй тогда за то, что плохо о тебе подумал. Трусов в поместье нашем нет.

— Нет! — подтвердил Иван.

— Чего делать-то собрались? — запросил инфу Данила.

К этому моменты мы добрались до «химических» телег.

— Ловушки огненные готовить, — не стал скрывать я и убрал с телеги тряпицу, обнажив ровные ряды переложенных соломой ящиков с не менее ровными и «переложенными» рядами горшков. — Для тех, кто добром чужим поживиться захочет. Над дверью горшочки сии подвесим, чтобы падали прямо на грязные разбойничьи головы!

Добро мое, пусть даже в виде стен да крыш, просто так сдавать не намерен, пусть бесы жижей огненной как следуют умоются — не им сие оставить хотели, а добрым людям! Мне бы гранат из будущего, растяжек наделать, но сгодятся и горшки. Потенциальные пожары побоку — один черт степняки из ненависти к более высокоорганизованному способу жизни поместье дотла сожгут.

Капитан покидает тонущее судно последним — применим данный пункт Устава и к нашему случаю: пока мы занимались ловушками, большую их часть установив в моем тереме, народ с телегами и скотом успел перебраться в монастырь. Мы с Данилой (боярин помогал с ловушками, полагаю по тому же принципу, что и я — хоть на что-то осмысленное отвлечься) и Иваном уходили в компании Клима и спустившихся со стен дозорных. Окинув взглядом переполненный людьми, телегами и скотом монастырский двор, я дал Дмитрию отмашку, тот дал отмашку плотникам, и те с топорами да киянками принялись рушить «коридор», а со стороны монастыря за дело взялись каменщики, споро заделывая проход в стене. Раствор схватится не сразу, но чтобы до сюда добраться степнякам придется пересечь все поместье, а еще — догадаться, что стена здесь слабее остальных. Кирпичи будут подперты бревнами — таранить придется долго, поэтому слабым местом бывший коридор не считается.

Отыскав взглядом батюшку игумена, на лице которого не было и капли страха — божий человек даже самой лютой смерти не боится, ибо жизнь Земная все равно лишь пролог перед жизнь Истинной и вечной — я подошел к нему и благодарно поклонился:

— Спасибо, батюшка Алексий, за то, что приютил нас.

Мог бы не принимать, скормив проблемного грека Девлет Гирею — даже язычники монастыри стараются не трогать, поэтому со всем почтением к высокородному Палеологу усекли бы мне голову да ушли восвояси. Вся братия с трудниками, все жители посада, Данилова дружина и мои люди вскоре будут рисковать жизнями ради того, чтобы выжил я. Сдаться добровольно, чтобы спасти товарищей? Хрен там, и не потому что я трус, а потому что… А почему?

Если чисто математически к вопросу подходить — потому, что я без всякой гордыни для Руси гораздо полезнее всех этих Данил вместе взятых, и уж точно гораздо полезнее простолюдинов и даже — прости, Господи! — монастыря в дальнем Подмосковье. Меньше года прошло, а как минимум печки «мои» навсегда Русь изменили — рано или поздно в каждом доме появятся, и даже в XX-XXI веках кое-кто «голландкой с плитой» топиться будет. Еще книгопечатание, зловещие предсказания средне-срочной дальности, некоторые новинки рангом поменьше… А я же еще толком и не начал! Все это — новинки «первой очереди» и подготовка к новинкам качественного иного уровня.

Дальше посмотрим с точки зрения актуального бытия. Я — хозяин, помещик, Палеолог. Люди мои как сыр в масле катаются, а дальше будет только лучше. Вновь без всякой гордыни — достоин ли такой хозяин того, чтобы рискнуть ради него головой? Я считаю, что очень даже достоин.

Братия меня язычникам не «скормит» точно: я свой, православный, а там — язычники. Я, опять же, Палеолог, и Государь обо мне знает и в меру переживает. Если отдать меня Девлет Гирею, Иван Васильевич может осерчать, и никакая условная «религиозная неприкосновенность» монастырю тогда не поможет. Одно дело ежели бы татарва меня похитить ради выкупа хотела, но они же прямо сказали, что пришли меня убивать.

Под вопросом посадские жители, которым при всей их любви и благодарности ко мне — их уровень жизни тоже успел вырасти — умирать да меня нафиг не уперлось. Хорошо, что их мнением никто не интересуется, а ежели кто начнет разговоры нехорошие затевать, профессионально преданные служебному долгу и оттого бесконечно лояльные сюзерену воины быстро объяснять кто есть кто.

Да и вообще — на кой нужны соотечественники, если они откупаются от иноземцев одним из своих? Стоп, я ж грек… А, ерунда — за прошедшее время этот факт ушел далеко на фон, ибо от грека во мне только смуглая рожа. Как ни крути, русский, православный человек с неформальной кличкой «Грек». «Православный» здесь основная характеристика, потому что религиозная идентичность сейчас стоит сильно выше национальной, являясь доминирующей.