Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб - Борисов Александр Николаевич

На место встречи вместо Ландезена явился отряд французской полиции, который был прислан по личному распоряжению министра внутренних дел Франции. Обманутые эмигранты с чемоданами взрывчатки были немедленно арестованы и посажены дожидаться суда в тюрьму предварительного заключения. Ландезен выдал парижской полиции революционеров, сообщив французским властям, что они особенно опасны, так как занимаются усовершенствованием бомбы для покушения на жизнь самого российского императора. Им нужна была бомба небольшого размера, надежная при аккуратном обращении и легко взрывающаяся при сильном ударе. Нужно заметить, что все их эксперименты со взрывчаткой были прямым нарушением французского закона.

Рачковский следил за каждым шагом всей группы террористов как через своего «сотрудника Л.» — Ландезена, так и при помощи агента внешнего наблюдения Милевского. Через имевшиеся связи, в том числе и при посредстве рептильного журналиста и агента охранки Жюля Гансена, Рачковский все время держал в курсе этого дела французских министров — внутренних дел Констана и иностранных дел Флуранса. Русский посол в Париже барон фон Моренгейм лично настаивал на арестах террористов. После некоторых колебаний Кон-стан дал приказ о взятии под стражу заговорщиков. Проведенные французской полицией в мае 1890 года по указанию Рачковского обыски у двадцати русских эмигрантов дали потрясающий результат: были найдены не только материалы для изготовления бомб, но и целый арсенал уже готовых метательных снарядов.

Арест «бомбистов» осложнил положение Ландезена в революционной среде. Немедленное исчезновение из Парижа вызвало бы сильные подозрения против него. В то же время оставаться слишком долго в Париже было опасно. В этих условиях он выбрал оптимальный вариант: расхаживал по своим парижским знакомым и горячо протестовал против обвинений в провокации.

И добился-таки своего: исчезнуть из Парижа его попросили сами эмигранты, в первую очередь на этом настаивал Э. А. Серебряков, действовавший в данном случае от имени многих своих товарищей. И хотя «сохранить лицо» в конечном счете Ландезену так и не удалось, определенный эффект от избранной им линии поведения как оскорбленной невинности все же был.

«Верившие Ландезену, — пишет об этой истории Бурцев, — и потом еще долго его защищали. В 1903 году, когда я был у Баха в Женеве и в присутствии эмигранта Билита упомянул о Ландезене, то он стал говорить о нем как о добродушном, добром, честном товарище, которого я погубил, обвинив его как провокатора. По словам Баха и Билита, Ландезен, чтобы избежать ареста, должен был уехать в Южную Америку, Чили или Аргентину. Они смеялись над тем, что я все еще — даже в 1903 году — могу считать его провокатором, и находили это какой-то нелепостью, не требующей даже опровержения».

Об этом, совершенно независимо от Бурцева, свидетельствует и Степанов. Дело в том, что много лет спустя после этой истории ему пришлось встретить в Швейцарии одного своего старого знакомого времен парижской эмиграции, хорошо знавшего Ландезена. И вот во время оживленной беседы старых приятелей тот совершенно неожиданно стал защищать его. «Этот наивный человек, — писал Степанов, — старался уверить меня, что бедняга Ландезен сыграл в нашем деле роль — кого бы вы думали? — ни больше ни меньше как русского Дрейфуса! И это в то время, когда для всех, не исключая Бурцева, было совершенно ясно, что в предательстве Ландезена не может быть ни малейшего сомнения».

Рассчитывая задобрить Александра III, французское правительство организовало в 1890 году шумный процесс по делу русских террористов. Кашинцев, Степанов, Теплов, Рейнштейн, Накашидзе и Лаврениус были приговорены парижским судом к трем годам тюрьмы. Другие, включая даже многих непричастных к делу эмигрантов, были высланы за пределы Франции. Поняв, кто их предал, подсудимые с помощью их адвокатов публично разоблачили Ландезена на суде, назвав его соучастником и главным финансистом намеченного испытания, Ландезен как подстрекатель был приговорен заочно к пяти годам тюрьмы. Но французская полиция так и не смогла его найти. Или не захотела. Так или иначе, к тому времени провокатор был уже вне пределов досягаемости — в Бельгии. Александр III тайно наградил Ландезена, после чего агент был переведен в другую европейскую страну под новым именем.

Бурцев, который в то время находился в Болгарии, из французской прессы получил информацию о суде. Он принял решение не переходить русскую границу, так как сделал следующий вывод: «Для меня стало ясно, хотя об этом в газете и не было сказало, что мы были выданы, и притом не кем иным, как Ландезеном, что он — агент русской полиции». Предполагая, что Ландезен работал на Рачковского и Заграничную агентуру, Бурцев считал, что возвращаться в Париж рискованно, поэтому он отправился в Англию и вскоре начал издавать там газету, обличающую царское самодержавие, за что поплатился полутора годами лондонской тюрьмы.

Что же касается значения и последствий дела «парижских бомбистов», то главным здесь был, конечно же, международный резонанс.

«Теперь уже можно считать вполне установленным, — писал Л. П. Менщиков в книге „Охрана и революция", — что наглая провокация Рачковского, предоставившая случай французскому министру внутренних дел Констану оказать ценную услугу русскому политическому сыску, заставила твердокаменного монарха изменить свое отношение к республиканской Франции. Таким образом, на почве провокаторских махинаций создалась благоприятная почва для заключения франко-русского союза».

«Успехи агентов охранки в России и за границей в 1890 году еще раз показали, как нуждается в их верной службе правительство империи, — писали Ч. А. Рууд и С. А. Степанов в книге „Фонтанка, 16: Политический сыск при царях". — Их эффективная борьба с революционными группами в России и Западной Европе не ограничивалась исполнением обязанностей полицейской службы — агенты оказались вовлеченными в преступную и пол у преступную деятельность, политические интриги. Ландезен показал, что лучшим способом разоблачения революционеров как дома, так и за границей служит проникновение в группы уже известных заговорщиков. Дело это было рискованное и опасное, требовало крепких нервов и особой отваги — именно эти качества обеспечивали успех агентов, подобных ему. Кроме того, надо было спровоцировать революционеров на противозаконные действия, которые, по мнению агентов, они совершили бы так или иначе. Наконец, надо было поддерживать хорошие отношения с заграничными властями».

Понятно, что охранке необходимо было иметь своих людей среди революционеров, что было далеко не просто. Именно поэтому Ландезен являлся для Департамента полиции одним из наиболее ценных сотрудников. Он представлял особую ценность и для высшей российской власти. О каждом шаге Ландезена докладывалось императору Александру 111, и он делал пометки на докладе. Так, о приговоре по отношению к парижским террористам собственной императорской рукой написано: «Пока это совершенно удовлетворительно», а на докладе о возвращении Бурцева из-за границы в Россию: «Надеюсь, что он попадется».

Дальнейшая судьба Ландезена складывалась на редкость удачно. Русский царь щедро наградил своего агента. В августе 1890 года бывший мещанин города Пинска Аарон Геккельман становится почетным гражданином с предоставлением ему права, несмотря на его иудейство, повсеместного проживания на всей территории Российской империи. Более того, в награду за свои труды он получил к тому же солидную пенсию — 1000 рублей в год. В качестве постоянного места жительства он избрал Бельгию, однако большую часть времени проводил в разъездах, выполняя, несмотря на получаемую пенсию, разного рода деликатные поручения Департамента полиции. Стремясь упрочить свое положение, Геккельман принимает решение о крещении, что и было осуществлено в Елизаветинской православной церкви в Висбадене, по одним свидетельствам — в 1892-м, а по другим — в 1893 году. Характерно, что таинство крещения совершил настоятель русской церкви в Берлине. Восприемниками же его явились секретарь русского посольства в Берлине М. Н. Муравьев и жена сенатора Мансунова. При крещении Геккельман получил христианское имя Аркадий и отчество Михайлович. Что касается фамилии, то она осталась прежней — Геккельман. Фамилию Гартинг он получил несколько позже — в 1896 году.