Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

Не те слова, не те, что прежде,
Когда в азарте молодом
Мы глупо верили надежде
И думали: «переживём!»

Что ж? Пережили? Своевольем
Сломили трудные года?
И что ж? В тупой, обидной боли —
Тупое слово «никогда».

И с лихорадочным ознобом,
Приподнятая сгоряча,
Рука, дрожащая от злобы,
Бессильно падает с плеча.

И в безалаберном шатанье
Судьба (уже который раз?)
За безрассудные желанья
Так зло высмеивает нас.

И всё, что нам еще осталось
Всё, чем душа еще жива, —
Слова, обидные, как старость,
Как жизнь, жестокие слова,

О том, что не нашли мы рая,
О том, что преданы в борьбе,
О том, что стыдно погибаем
От горькой жалости к себе.

В этих комнатах я вечерами
Не люблю оставаться одна.
В окна мёртвыми смотрят глазами
Темнота — пустота — тишина.

И сплетаются мысли ночные
О пустой и бескрылой судьбе.
И мне кажется, что домовые
Шевелятся в каминной трубе.

Я пугаюсь бесшумных видений
И темнеющих выступов стен,
И тревожно отпрянувшей тени
У моих неподвижных колен.

Всё мне чудится шорох невнятный,
Будто кто-то стоит у дверей.
А за окнами тусклые пятна
Неживых городских фонарей.

Я одна в полутёмной квартире,
И мне кажется в призрачной мгле,
Что одна я в покинутом мире
На усталой и грустной земле.

Проходили года за большими, как волны, годами
В окнах девичьей спальни покорно погасли огни.
Призрак лёгкого счастья растаял с наивными снами
И тяжелая радость наполнила трудные дни.

Я уже не найду той скамейки под синей сиренью,
Ни весеннего леса, ни светлых внимательных глаз.
Но не знаю, зачем, отчего, — по чьему наущенью
Я в Страстную Субботу всегда вспоминаю о Вас.

О том, что жизнь нехороша
И горько старится душа;
О том, что средь пустой возни
Проходят медленные дни;

О том, что быть всегда больной;
О том, что быть всегда чужой;
О том, что столько длинных лет
В холодном доме смеха нет…

— А всё-таки ещё жива
В лесу весенняя трава,
И около седых домов
Каштаны зацветают вновь.

И чудится благая весть,
Что где-то в мире счастье есть.
И, может быть, еще оно
Не мне, так сыну суждено.

Мне приснился опять ряд больничных кроватей
И на башне большие часы.
Безнадёжная боль о последней утрате,
И навеки оставленный сын.

Где-то жизнь волновалась, томила, шумела,
Только стала жестокой, чужой.
И сиделка в халате безжизненно-белом
Приносила мне вечный покой.

Не боюсь я тупой, одинокой кончины
(Ведь и жизнь веселей не была)
Только мысль о беспомощном брошенном сыне…
Только… И я всю ночь не спала.

Всё смотрела на пухлые детские губы,
Суеверно крестила кровать.
Нет, сейчас, в этой жизни, и стыдной и грубой,
Не хочу, не могу умирать.

Так или иначе, а жизнь ушла.
Так или иначе, мы постарели.
Дневные, торопливые дела
Нас отвлекли от самой главной цели.

А, может быть, и не было её?
А, может быть, — всё миф и наважденье, —
Всё это бессловесное круженье,
Всё это жалобное бытиё?

Так или иначе… В годах глухих
Мы сами стали сдержанней и строже.
Уже нам стали не нужны стихи,
Уже любить мы разучились тоже.

И стала жизнь трагически-тиха.
И только разум сетует порою,
Что не было ещё грешней греха,
Чем примиренье с горькою судьбою.

Таким, как я — физически больным,
Неверующим, глупым, одиноким,
Таким, кто стелется, как серый дым —
Я отдаю беспомощные строки.

Всю безнадежность вечеров глухих,
Всю скопленную нежность и тревогу.
Пусть никому ненужные стихи
Таким, как я, хоть чуточку помогут.

О смерти, это значит — о не бывшем,
О не пришедшем в ледяных годах,
О том, что мы всю жизнь так жадно ищем
И не находим никогда,

«О смерти», это — о несовершённом,
О том, чего мы сделать не могли,
О сердце, без любви опустошённом,
И о легчавшем запахе земли.

«О смерти», это — вовсе не о смерти,
Не о конце, — о горечи стыда,
О том, что нужно, наконец, ответить
За долгие и страшные года.

Я не просила ничего,
Я годы, долгие молчала.
А для чего? Из-за чего?
Но — правда? — Вам я не мешала…
(А жизни не начнешь сначала.)

Я не мешала никогда.
Да мы почти и не встречались.
А стало трудно — я тогда.
— Ведь я ушла, а вы остались.

Я знала счастье и любовь
(Но счастье ускользало мимо)
Я написала тьму стихов
Другим, влюбленным и любимым.

Жила другими и собой.
Вы где-то шли своей дорогой,
Всегда далёкий и чужой,
Не замечающий и строгий.

Вы людям не прощали зла
И чуть задетого покоя.
А я — я глупенькой была,
Томясь безтворческой тоскою.

Но вас мне не в чем упрекнуть;
Хоть с каждым днём я к людям строже.
Когда-нибудь и где-нибудь
Меня вы вспомните, быть может.

Но только никогда (кривить
Душой нельзя!) я, с сердцем сжатым,
Вам не прощу своей любви.
Но в этом вы не виноваты.