Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

Забыть про далёкие встречи,
Про горечь рифмованных строк,
Закутать озябшие плечи
В уютный пушистый платок.

Без жалобы и без упрёка —
Не плакать, не верить, не ждать.
Как встарь над страницами Блока
О девичьих снах вспоминать.

За чашкой остывшего чая
О скучных делах говорить.
Так — страшного не замечая —
Сурово и праведно жить.

И неумолимо и резко
Сказать себе раз навсегда,
Что мало заложено блеска
В летящих навстречу годах.

Что больше не будет свершений,
Ни новых огромных ролей.
Что нет ничего совершенней,
Чем тихая грусть на земле…

И, не называя ошибкой
Свой невозмутимый покой,
С чужой и бесстрастной улыбкой
Следить за бесславной судьбой.

Я знаю, как печальны звёзды
В тоске бессонной по ночам,
И как многопудовый воздух
Тяжёл для слабого плеча.

Я знаю, что в тоске слабея,
Мне тёмных сил не одолеть,
Что жить во много раз труднее,
Чем добровольно умереть.

И в счастье призрачном и зыбком,
Когда в тумане голова,
Я знаю цену всем улыбкам
И обещающим словам.

Я знаю, что не греют блёстки
Чужого яркого огня,
Что холодок, сухой и жёсткий,
Везде преследует меня.

Что в этом мраке нет просвета,
А голос слаб и одинок,
Но тайно знаю — где-то, где-то
Мерцает чистый огонек.

И мир таинственно светлеет,
И жизнь становится легка,
Когда, скользя, обхватит шею
Худая детская рука.

На столе записка белеет:
«Никого прошу не винить».
За гардинами небо светлеет,
В фонарях потухают огни.

Необычно, резко и ново
Тень легла на паркетном полу,
И на половине шестого
Омертвели часы в углу.

И впились в полоску рассвета,
В щель гардин неживые глаза…
В жизни день начиняется где-то.
Положили в ящик газеты
И кухарка ушла на базар.

В детской спят, улыбаясь, дети,
Сладок крепкий, утренний сон.
Только в запертом кабинете
Надрывается телефон.

Я до конца измучена
(И виноваты ль мы?)
Тоскою слов заученных
И холодом зимы.

Дождями безнадёжными
На фоне серых стен.
Приметами тревожными
Каких-то перемен.

И пусть не всё потеряно,
И близится весна, —
Я больше не уверена,
Что я тебе нужна.

Давно не говорим «спокойной ночи»,
Всё горше жизнь от постоянных ссор.
И с каждым днём всё резче и короче
Наш деловой, несложный разговор.

Я не спрошу — где проведёшь ты вечер,
И не скажу, кому пишу письмо.
Я часто жду какой-то яркой встречи
И часто дом мне кажется тюрьмой.

Нам трудно жить, самих себя скрывая,
И всё мучительнее быть вдвоем.
Мы оба сердимся и оба знаем,
Что больше мы друг друга не вернём.

Всегда нахмуренные лица,
Всегда сурово сжатый рот.
Уж так привыкли мы сердиться,
Что нам улыбка не идёт.

Мы здесь живём, мрачнее тучи,
Без незатейливых утех,
И нам уже брезгливо-скучен
Ворвавшийся в окошко смех.

Глухой зимой и жарким летом,
Невозмутимо день за днём
Мы о возвышенных предметах
Беседу умную ведём.

И ждём, не подавая виду.
Как тяжек этот вечный гнёт, —
К каким придуманным обидам
Глухая злоба приведёт…

И только больно мне и стыдно,
Что средь уныния и зла
Я подрастающему сыну
Весёлых слов не сберегла.

Я люблю безобразные тучи,
Резкий ветер и колющий дождь.
Ничему ты меня не научишь,
Ни к чему меня не приведёшь.

Всё напрасно: искание страсти,
Ожиданье слепых перемен.
И тебя обманувшее счастье
У моих неподвижных колен.

Я останусь навек суеверной,
Одинокой, ненужной, ничьей.
Чтобы плакать за тёмной вечерней
И бояться бессонных ночей.

Чтоб любить неприступные кручи
Да когда-то согревшую ложь…
Ничему ты меня не научишь,
Ничего от меня не возьмёшь.

Ты живёшь в своих книгах и думах,
(Разве можно об этом забыть?)
Что же ищешь ты в сердце угрюмом,
Не умеющем даже любить?

Плакать так, чтоб никто ничего не услышал,
Плакать так, чтоб никто, никогда не узнал.
Будут падать слова безнадёжней и тише,
Будет мёртвый закат неестественно ал.

Будет болью последней — стеклянная крыша
И последнею памятью — чёрный вокзал.
Засвистят поезда. Засверкают оконца.
Задрожат, заскользят, неизвестно куда.

И прощальные блики холодного солнца
Зацелуют рванувшиеся поезда.
И в усталых глазах в первый раз пронесётся
Навсегда…Навсегда…