Хранители Братства (ЛП) - Уэстлейк Дональд

Из окна, возле которого я сидел, открывался вид на коротко подстриженную лужайку с несколькими высокими старыми деревьями и серые воды залива вдалеке. Вздыбленная ветром вода выглядела холодной, и я поймал себя на мысли: что, если, несмотря на недавно высказанную братом Оливером мольбу, с Дэниелом Флэттери произойдет несчастье, пока он в море? Легче ли нам будет иметь дело с его женой и сыновьями?

Я вдруг очутился на грани греха, едва не пожелав смерти другому человеку. Пытаясь отвлечься, я отвернулся от залива. Искоса взглянув сквозь стеклянную столешницу, я снова увидел гладкие колени Эйлин Флэттери и затененные склоны, изгибающиеся выше них. Я поспешно перевел взгляд на остатки холодной ветчины.

Вокруг меня велись оживленные беседы. Брат Оливер рассказывал миссис Флэттери об истории и устройстве нашего монастыря, но она постоянно прерывала его, предлагая гостям хлеб, горчицу или капустный салат. Сыновья обсуждали профессиональный футбол. Я сам болею за «Джетс» и, благодаря брату Мэллори, знаю о профессиональном футболе больше, чем можно ожидать, но сыновья, похоже, не имели желания расширять аудиторию своего дискуссионного клуба, так что я хранил молчание, как и Пэгги, жена Хью. А Эйлин вела тихий, но ожесточенный спор с Альфредом Бройлом.

Я мог бы заметить это и раньше, если бы так старательно не отворачивался от той части стола. Остальные, кроме Пэгги, у которой не было ни собеседника, ни причин отводить глаза, были слишком заняты описанием монастыря, ролью хозяйки и обсуждением футбола. Именно интерес Пэгги к происходящему привлек мое внимание, и, посмотрев на пару в конце стола, я увидел ее в холодной ярости, а его – упрямым и мрачным.

Как сверкали в гневе ее глаза. Густые волосы казались еще пышнее, точеное лицо – изящнее, а пальцы на выразительных руках – длиннее. Что касается него, то он выглядел таким неотесанным, что меня даже не удивили проступающие на его щеках прыщи, словно пузырьки на кипящей помадке. Все называли его Альфред – так что за человеком он мог быть? Будь он посмышленей, звался бы Фредом или, еще лучше – Алом, и даже тогда он был бы недостоин ее. А Альфред – это ни в какие ворота.

Пока я наблюдал за ними – знаю, мне следовало отвернуться, но я не мог – страсти накалялись. Они тихо обменивались язвительными ядовитыми замечаниями, неслышными для остальных, но вдруг до меня отчетливо донеслось его:

– Я ждал, что ты скажешь что-то подобное.

Ее голос тоже стал слышен, но звучал более сдержанно:

– Именно так ты поступил с Флинн, – сказала она.

– И чья это была вина? – Его вопрос прозвучал достаточно громко, чтобы привлечь внимание всех сидящих за столом, за исключением брата Оливера, чью проповедь не способно было прервать ничто на свете. Его повествование, словно закадровый текст для документального фильма, разворачивалось гармонично, в то время как сердитая перепалка Эйлин и Альфреда звучала диссонансом.

– Это твоя вина, Альфред, – сказала она ему. – И будь у тебя мозги, которыми Бог наделил даже комара, ты сам бы это понимал.

– Что ж, в таком случае я больше не собираюсь это терпеть, – заявил он и швырнул скомканную салфетку на тарелку. – Не знаю, зачем ты вообще меня приглашаешь, тебе же никогда не нравится мое присутствие.

– И правда не нравится, – подтвердила Эйлин.

Альфред вскочил из-за стола, и на секунду мне показалось, что он собирается поднять на Эйлин руку, но один из ее братьев зарычал – именно так, низким угрожающим рыком – и намерения Альфреда, какими бы они ни были, пресеклись на корню.

– Полагаю, – со злостью выдавил он, – так ты разговаривала с Кенни, и вот до чего ты в итоге докатилась.

Лицо Эйлин исказилось, словно она получила настоящую пощечину. На протяжении нескольких секунд никто не проронил ни слова, даже брат Оливер к этому времени погрузился в молчание. А затем Альфред Бройл выбежал из комнаты, не победителем, оставившим последнее слово за собой, а с видом человека, шокировавшего и смутившего самого себя.

Фрэнк Флэттери поднялся на ноги, с намерениями, не оставляющими сомнений, но его мать тут же громко и радостно вскричала:

– О, Фрэнк, дорогой, раз уж ты встал – не мог бы ты принести десерт? Там мороженое и пирог, который испекла Эйлин.

Эта простецкая уловка отвлекла Фрэнка. Пока он застыл в нерешительности, не зная, что делать, Эйлин выглянула в окно и с чем-то очень похожим на сарказм в голосе заметила:

– А вот и папа. Как раз вовремя.

К небольшому причалу на дальнем конце лужайки причалила сверкающая белизной моторная лодка с закрытой рубкой и зелеными занавесками на маленьких оконцах. Она покачивалась на взбаламученной воде, затем из рубки выбрался мужчина, взял с носа лодки свернутый бухтой трос и тяжко спрыгнул на берег. Мужчина был коренастым и плотным, с крупной лысеющей головой и напористыми движениями. На нем были темные брюки и пиджак в черно-белую клетку. Я наблюдал за ним, пока мужчина привязывал трос к металлической стойке на причале.

Так вот каков Дэниел Флэттери – он выглядел, как человек с суровым характером. Пока я размышлял об этом, в задней части лодки появился другой человек, он перебросил первому еще один трос. Второй мужчина был одет в потрепанный зелёный свитер и мешковатые брюки цвета хаки, но в остальном был копией первого: лет пятидесяти, грузный, сильный, выглядящий задиристым.

После того, как второй швартовый трос был закреплен, появился третий представитель того же типа, одетый в дубленку и темно-зеленые брюки. Все трое явно были друзьями и весело провели время вместе; покинув лодку они через лужайку направились к дому. Траляля, Труляля и… Триляля – кто же из них был Дэниелом Флэттери?

Номер два, тот, что зеленом свитере и брюках цвета хаки. Двое других обошли дом снаружи, создавая много шумихи и энергично жестикулируя, в то время как настоящий Дэниел Флэттери вошел через дверь слева от нас. Его приближение сопровождалось хлопаньем дверей – так треск ломающихся деревьев возвещал бы о приходе большущего слона – а затем он появился в столовой, где мы обедали. К этому времени Фрэнк снова сел, забыв и о Бройле, и о десерте, и все члены семьи встретили своего патриарха уважительными, хотя и не слишком сердечными приветствиями.

Не обращая внимания на своих домочадцев, Флэттери уставился сперва на меня, а затем на брата Оливера.

– Ну, вот я и здесь, – сказал он брату Оливеру. – Чем раньше покончим с этим делом – тем лучше.

Мы с братом Оливером поднялись из-за стола, но Флэттери бросил на меня взгляд налитых кровью глаз – полагаю, он немного заложил за воротник во время плаванья на лодке – и произнес:

– Двое на одного? – Он указал на брата Оливера. – Вы аббат. С вами я и буду говорить. Идемте.

Флэттери повернулся и затопал прочь из столовой. Брат Оливер жестом велел мне оставаться, а сам последовал за Флэттери. Я застыл на месте, чувствуя себя неловко и понимая, что члены семьи чувствуют себя еще более неловко. Затем Эйлин Флэттери встала и обратилась ко мне:

– Что ж, я все равно закончила. Пойдемте, брат, я устрою вам экскурсию.

– Нет, нет и еще раз нет!

Мы с Эйлин осмотрели дом и прогуливались по боковой лужайке, когда до нас донесся рев Дэниела Флэттери.

– Похоже, брат Оливер не слишком преуспел в убеждении вашего отца, – заметил я.

– Никто не может преуспеть в его убеждении, – ответила Эйлин.

Я попытался найти ответ.

– Видимо, так, – пробормотал я, и разговор затих.

Последние двадцать минут он вообще не клеился. Я оказался в социальной ситуации, настолько противоречащей моему опыту последних десяти лет, что едва мог пошевелиться, не то что непринужденно болтать. Прогулка по чужому дому в обществе красивой женщины – если путешествие на поезде через Куинс я мог сравнить с высадкой на Юпитер, то этот новый опыт выходил далеко за пределы изведанной вселенной.