Коллектив авторов - Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии

Вижу снова простор голубой,
Над беседкою тихий закат.
Мы совсем захмелели с тобой,
Мы забыли дорогу назад.
Было счастье — и кончилось вдруг!..
В путь обратный пора нам грести,
Только лотос разросся вокруг,
Всюду лотос на нашем пути.
Мы на весла
Дружней налегли,
Мы гребем,
Выбиваясь из сил.
…И в смятении чайки вдали
Улетают с песчаной косы.

Весны приметы ярче с каждым днем.
Уютный дворик. Тихое окно.
Еще не поднят занавес на нем,
Но пали тени синие давно.
В молчанье с башни устремляю взгляд,
И струны цитры яшмовой молчат,
Над горною вершиной облака —
Они торопят сумерек приход.
Зыбь по траве прошла от ветерка,
Кропит дождем померкший небосвод.
Цветущей груше холода страшны,
Боюсь, цветам не пережить весны.

Весна тревожней стала и грустней,
И День поминовенья недалек…[972]
Курильница из яшмы. А над ней,
Редея, извивается дымок.
Не в силах встать — лежу во власти грез,
И не нужны заколки для волос.
Прошла пора цветенья нежных слив,
Речные склоны поросли травой.
Плывет пушок с ветвей плакучих ив,
А ласточка все не летит домой.
И сумерки. И дождик без конца.
И мокрые качели у крыльца.

Слабый луч. Ветерок несмелый.
То вступает весна на порог.
Я весеннее платье надела,
На душе ни забот, ни тревог.
Я с постели только что встала,
Охватил меня холодок.
В волосах запутался алый
Мэйхуа опавший цветок.
Где ты, край, мне навеки милый?..
Нам в разлуке жить суждено.
Нет, забыть я тебя не в силах,
Не поможет тут и вино!
Свет курильницы тускло мерцает,
Словно омут, манит постель…
Догорает свеча и тает,
Но еще не проходит хмель.

Крик залетного гуся слышу,
Вижу яшмовой тучи следы.
Снова снег осыпает крыши,
Из курильницы тянется дым.
Птица-феникс — заколка резная,
И на ней отраженье свечи.
Отчего — я сама не знаю,—
Радость в сердце ко мне стучит.
Где-то звуки рожка на рассвете
Ускоряют утра приход.
Ковш с Тельцом в час урочный встретить
На востоке заря встает.
Ни цветочка нигде не видно,
Только знаю: весна в пути.
Ветер западный — так обидно —
Холодам не дает уйти.

Гор молчаливые толпы
Вижу я с башни высокой.
И на безлюдной равнине
Стелется дымка седая,
Стелется дымка седая…
Угомонились вороны —
Спят, прилетев издалёка,
Ярким закатом любуюсь,
Голосу рога внимая.
Свечи давно не курятся,
И опустели бокалы.
Грустно мне так и тревожно,
А отчего — я не знаю.
Не оттого ль, что с утунов
Листьев так много опало,
Листьев так много опало…
Осень, глубокая осень,
Тихая и глухая.

Не знаю кем посаженная пальма
Так разрослась с годами под окном…
Она весь двор
Закрыла черной тенью,
Она весь двор
Закрыла черной тенью.
Листы ее
При ветра дуновенье
Все шепчутся
О чем-то о своем.
Лежу одна, печальная, в постели,
До третьей стражи — дождик за стеной,
За каплей капля
Проникает в душу,
За каплей капля
Проникает в душу.
Мне больше не по силам
Шум их слушать
И ночь в разлуке
Коротать одной.

Грусть в сердце. И смятенье дум,
Тревожит каждый звук.
Холодный мир вокруг угрюм,
И пусто все вокруг.
Луч обласкал — и вновь темно,
И холодно опять.
С ненастным ветром и вино
Не может совладать.
Печальный голос слышен мне:
«Наш старый друг, прощай!»
То гуси где-то в вышине
Летят в далекий край.
Здесь было много хризантем,
Цвели — и отцвели.
О них кто вспомнит и зачем?
Валяются в пыли.
Я у окна чего-то жду,
И скорбь меня гнетет.
А тут еще, как на беду,
Дождь льет, и льет, и льет.
Утун, промокший до корней,
И сумеречный свет,
И в небе, как в душе моей,
Просвета нет и нет.

Расплавленное золото заката
И яшма лучезарных облаков…
Не вместе ты со мною, как когда-то,
Ты в этот вечер где-то далеко.
Дымятся ветки опушенной ивы,
И звуки флейты грустные слышны,
Поет она про увяданье сливы,—
О, таинства извечные весны!
Удался Юаньсяо тих и светел[973],—
Принес он радость первого тепла,
Но разве не подует снова ветер
И не нависнет дождевая мгла?
Друзья по песням и вину гурьбою
Пришли за мной. Коляска ждет давно.
Хочу я быть
Наедине с собою,
Мне не нужны
Ни песни, ни вино.
А в мыслях — процветающий Чжунчжоу,[974]—
Чреда ничем не омраченных дней.
Мне праздники весны под отчим кровом
С годами все дороже, все роднёй.
Усыпанные жемчугом уборы,
И камни изумрудные в косе,
И золотые на шелках узоры,
И состязанье в блеске и красе.
Но все прошло. И вот краса увяла.
От бури жизни — иней на висках.
И не манит уж больше, как бывало,
В ночных прогулках радости искать.
Мне лучше в стороне,
Вдали от всех,
За занавеской слышать
Чей-то смех!

Грустное око пруда,       ручья беззвучные слезы.
Любят глядеться погожим днем       в воду тенистые лозы.
Побеги лотосов только что       проклюнулись из воды —
На острых проростках уже сидят       маленькие стрекозы.

Виды Сиху[977]       в середине шестой луны
Не те, что зимою,       осенью или в начале весны.
Листья лотосов в отраженье небес       неиссякаемо бирюзовы.
В солнечном блеске цветы на воде       по-особенному красны.

Вешний ветер, дорожная пыль
докучали с утра в пути.
Быстрый дождь пробежал по горам —
и веселей идти.
В опасном ущелье узкий мосток
над синей кручей повис.
Цветы опадают — скользят лепестки
по зеленым утесам вниз.
Облако прямо перед глазами
одинокой птицей парит.
Внизу, под ногами, горный поток
далекой грозой гремит.
Смеху подобно, — ученый муж,
я жизнью не дорожу:
Сам выбираю опасные тропы,
долго по ним брожу.

Вздыхаю, вздыхаю,       тоски не могу унять.
Конца не видно —       скитаюсь который год.
Иней пал —       скоро зима опять.
Птицы кричат —       солнце скоро зайдет.
Вальков стукотня —       жены стирают мужьям:
Солдаток много и здесь,       на краю земли.
Листвой завален       ветхий почтовый ям,
И я, одинокий,       от родины в тысячах ли
Средь барсов и тигров       свой доживаю век.
Кровь на траве,       кровь по терновым кустам —
Здесь, у дороги,       съеден был человек.
А я от рожденья       духом и тверд и прям.
Служил государству       и даже семьей пренебрег.
Я и теперь       не боюсь девяти смертей.
Но чем же семье,       чем государству помочь?
Давно на равнине       смута и стук мечей.[979]
Муж отважный       слез не смог превозмочь.
Мне рано в отставку —       послужит еще книгочей:
Коня оседлает,       и разбойников — прочь!

Сижу перед полной чаркой —       не пью.
Печальные мысли       пьянят сильнее, чем хмель.
Многое видел,       побывал не в одном краю —
Тоску схоронить не смог       ни в одной из земель.
В столицу приехал,       помню, то было давно.
Конь на бегу       гривой густою тряс.
На синей башне       ночью пили вино.
Веселая песня       в небесную даль неслась.
Вернуть невозможно       счастья минувших дней.
До шеи свисают       длинные пряди седин.
Прекрасна в окне       луна над горами Эмэй:[980]
Осень пришла, грущу       с луною один на один.
Под утро луна       озаряет пустую кровать:
Глаз не смыкал —       цикады пели окрест.
Понял давно:       от печали нельзя сбежать —
Чего же ради       уйду из родимых мест.

Сижу, беспечный, в тени беседки,
свищу на яшмовой флейте.
На беззаконную грусть о прошлом
зря потратил десятилетье.
Старое древо упало в поток —
кто же вспомнит о нем?
Сама не знает сухая полынь,
куда ее катит ветер.
Платан у резного колодца в полдень
тень рождает и тишину.
Рябью подернулся синий пруд —
чуть колышется тина.
Людям присуще радость искать —
так было и в старину.
Закон известный — его толковать
разве необходимо?

В далекой беседке полдня провел
с чаркой один на один.
Своими глазами видел осенний
вид Хэшаньских вершин.
Знаю — красоты здешних мест
словами трудно изобразить.
Рад — беззаботно брожу по горам,
сам себе господин.
Орлы слетают с высоких скал,
клекочут весь день.
В глубокой пади на водопое
вечерами трубит олень.
Живущий свободно, как сердцу угодно,
радость найдет в пути.
Жизнь просидевший в богатом доме
подобен узнику взаперти.

Что южный, что северный край деревни —
горлиц слышу вдали.
Проростки риса торчат из воды —
полей неоглядна гладь.
Не раз бывал на краю земли,
отсюда в тысячах ли.
А ныне сам у сельчан учусь
вешнюю землю пахать.

Луна светла; двор пуст;
тени дерев наискосок.
В темных кустах шорох, возня;
не спит семейство сорок.
Старый ученый, ныне учусь
у несмышленых детей —
Пытаюсь поймать жука-светляка —
халат от росы намок.

Книгу хотел дочитать, но вдруг
в светильне фитиль погас.
Жаль, темно, не могу разобрать
последних несколько фраз.
Разве не глупо всю жизнь
потратить лишь на бумагу!
Засмеялся; окно распахнул, сижу,
с луны не свожу глаз.

В селенье горном болел — поправляюсь;
шапку надел — велика.
На юге, в долине Янцзы, — весна,
а мы всё тепла ждем.
Грущу, — в пустынном краю герой
стал немощней старика.
Вижу — цветы, воспетые всеми,
обрывает ветер с дождем.
Удобно лежу в подушках; вдыхаю
цветочный дух у окна.
Стыдно выйти — так разрослись
дикие травы в саду.
Книги расставил; читаю письмо;
отставил чарку вина.
Печальные вести — много несчастий
случилось в этом году.

Нет покоя — с утра до ночи
чиновничья служба томит.
В пыли казенных бумаг задыхаюсь;
лицо со стыда горит.
Но кое-чем похвалиться и я
перед другими могу:
В окно присутствия горы видны —
прекрасный заречный вид.

Когда же смогу, хотя бы на время,
уйти от чиновных дел?
Годы идут; на моей голове
волос уже поседел.
Только отдамся душевной беседе —
высокого гостя встречай.
Только что видел светлые сны —
вставай, бубенец прозвенел.
Уйти бы в горы под облака —
век бы на них глядел.
Дружил бы с овчаром и с дровосеком
за трапезой вместе сидел.
Стихи записал — пора бы теперь
в сердце смирить гнев:
Птице в неволе крыло подрезают,
что делать — таков удел.

Ночь не спал, совсем головой поник.
Болею, болею, — вовсе я стал старик.
Сяо-сяо —       тени бамбука в окне.
Чжэ-чжэ —       птичий в заречье крик.
Зря выбивали       ратный налог батогом.
Пыль, дым, —       страна под варварским сапогом.
Спать не могу:       печалюсь не о себе —
Плачу о нынешних временах,       и ни о чем другом.

По взгоркам, где почва суше,       пшеницу сею.
В низинах, где есть вода,       сажаю рис.
До самой кости       буйвол протер шею.
Пашем и ночью —       кричу: давай, не ленись!
Из сил последних       сеем, сажаем, пашем.
Страда не вечна —       день отдыха недалек.
Но кто дубасит       с утра по воротам нашим?
Уездный чиновник       пришел собирать налог.
К уездной управе       меня ведут под охраной.
Днем и ночью       жестоко порют плетьми.
Кто же из смертных       не трусит смерти нежданной?
Думал, умру, не простясь       ни с родителями, ни с детьми.
Домой вернулся,       хотел обо всем поведать.
Не стал вестями тревожить       родительский слух.
Лишь бы отцу и матери       было чем отобедать.
А дети с женой —       все равно, что лебяжий пух.

Болею; лежу в саду; стар,—
стала седой голова.
Снадобья пью — тем и живу;
одолело меня нездоровье.
В дымке луна; в невысоких горах,
слышу, кричит сова.
Свет из окна; на высоких деревьях,
вижу, воронье гнездовье.
Силу мою подорвали несчастья,
ложь, наветы, злословье.
Душу мою истомила нужда —
сердце бьется едва.
Юные годы вспомню — и вправду,
будто прошли века.
Не о себе говорю — о государстве
мысли мои и слова.

Туман клубится в устье ручья —
озерная скрылась коса.
Дождь нежданный все поглотил —
горы и небеса.
Природе чуждо великолепье —
ее красота в простоте.
Луна в облаках провожает домой
рыбачьей ладьи паруса.

Всяк о себе
думает в наши дни.
По этой причине
столько несчастий вокруг.
Тот, кто не делит мир
на «я» и «они»,
Тот в этом мире
мой друг.

Лежу в постели, тяжко вздыхаю,—
думы все об одном.
Совсем обнищал, — голодная смерть
теперь угрожает мне.
В доме холод; шумит, шумит
дождевая вода за окном.
Тысячу ли нынче прошел
ночью в тревожном сне.
Там — речные ракушки в полях;
ветер в горах, гром.
В приморских селеньях половину домов
затопила речная вода.
Вчера поздравлял соседа сосед
с изобильем осенних нив.
Надежды прахом — вместо еды
досталась людям беда.

Если бы знать, сколько еще
среди людей проживу.
Вальков стукотня, звуки рожка
грустью тревожат слух.
Снова с войском иду на врага —
в сновидении, как наяву.
Ныне тот же юный во мне,
неукротимый дух.
На дальней заставе, помню, дивился
небу цвета реки.
Все остальное забыл за годами —
поседели давно виски.
Тело умрет, но никогда
я в стихах не умру.
Кто же с первого взгляда по строчке одной
не признает моей руки?!