Граф Комостро - Таинственные чары

Посидел с полчаса, а может быть более, ничево. Только вдруг все смотрят, на потолке висят пара лаптей и мотаются.

– А, пошучивает. Погоди, погоди! – говорил колдун, – вот я тебя!., – и пропустил еще рюмку. Потом взглянул на шляпу, а она вся изрезана так, что на голову надеть нельзя. Колдун вспылил и начал заговаривать, что-то нашептывая.

Не тут-то было. Лапти упали на пол, а сапоги и шаровары оказались все в ремешки изрезаны. Колдун схватил лапти с пола и опрометью бросился вон; там переобул лапти и пошел без оглядки.

– Что кормилец, помоги!

– Нет, тут посильнее меня, я не в силах, и хвастать нечево. – И ушел.

Погоревали дядя с теткой и решились завтра отправится к священнику и просить его, чтобы он отслужил в доме молебен. Как сказано, так и сделано. С утра прибрали избу, накрыли стол скатертью, приготовили что нужно и отправились к священнику и рассказали в чем дело. Священник уже слышал об этом и тем с большею охотою пожелал исполнить желание, что был хорошо знаком с семейством моего дяди.

Лишь только пришли в избу, священник и причт, в сопровождении дяди и тетки, как увидели, что на печи стоят образа, вынутые из божницы переднего угла и пред ними расставлены свечи.

– Вот тебе и раз! – сказала хлопнув руками тетка.

– Ну, что же, – заметил священник, – на всяком месте владычество Его, – и начал службу.

Прошло несколько времени после этого события; все стало как будто тише.

Однажды летом мы девочки и мальчики деревенские бегали по лугу за деревней, как вдруг увидели между нами девочку, которая с месяц не более, как умерла. Мы маленькие, мало что понимали; видели, что она с нами гуляла и играла и мы ее кликали но прежнему Сашей.

Только некоторые из нас воротились домой и рассказали домашним, как видели Сашу.

Домашние нам стали говорить, что Саша умерла и теперь в земельке; но мы так настойчиво уверяли, что Саша жива, что кто то в деревне из баб и научил нас спросить ее откуда она взялась, если ее недавно схоронили.

Так и было: на другой день опять увидали эту Сашу; она опять стала с нами играть: мы в огарыши и она в огарыши, мы венки плесть, и она…. «Саша! да ведь ты умерла, неужто опять из земли вышла?»

– Нет! я не умирала, я Саша, да не та

– Какая же ты?

– Я та Саша, что живу у Грушиной тетки.

Я как ни была мала и глупа, говорит рассказчица, но подумала, какая же это Саша; у меня такой сестры нет, да у них нет никого.

Теткины дети тоже сказали: «ну что ты врешь, у нас тебя нет, где ты у нас живешь?»

– А я то под лавкой, а то на печи.

– Ну, нет, мы не знаем.

Так с возобновлением игры прекратились расспросы; однако дома опять приступили к расспросам, а теткины дети так по приходе домой даже стали искать под лавками свою Сашу и разумеется, не нашли.

– Саша! да где же ты?

– Я здесь! – раздался тоненький голос в избе и тем кончилось. Все было пересказано ребятишками дяде и тетке и они начали подумывать серьезно об этом странном событии. В следующий день, тетка поручила своим детям расспросить кой о чем странную девочку, и время от времени из расспросов детей получила следующие сведения:

«Я та, – говорила мнимая Саша, – которая у вас постоянно озорничает. Я проклята матерью, меня унес дедушка и вот сюда к вам послал, за то, что хозяйка прохожему не дала воды испить; а попала я к вам, вы меня о ту пору сами видели, я змеей обернулась. А озорничаю я потому, что вы мне ни есть, ни пить не даете; давайте мне помягче спать, ставьте мне под лавку поесть, а то вот я и обносилась…» Девочка показала кой где прорехи на своем белье, и суеверные хозяева действительно каждый день ставили ей пищу и даже дали детское белье и потом дети действительно видели на ней это белье. Но замечательно то, что из больших ее никто не мог видеть, хотя и старались подглядеть; она вдруг превращалась в клуб пыли или в клочок сена, и как вихрь уносилась в сторону и куда-нибудь пропадала.

Несколько раз научали детей состричь на ней на голове крестом волоса, но и этого не удавалось, точно так же, как не удавалось надеть ей крест на шею.

Однажды, на вопрос детей, когда она уйдет, отвечала: «я уйду спустя три года, после пожаpa». «А разве будет пожар?» «Да.» «Ты зажжешь?» – «Нет не я, а такое полено попадется».

Пожар действительно был, говорит рассказчица. Много сгорело всякого добра и, только благодаря родственникам тетка и дядя скоро построили дом. Однажды, кажется летом, Николою, тетка пришла из церкви, по дороге зашла в лавку, купила полуштоф да кое-какой закуски и пришла к моей матери – пойдем-ка сестра ко мне, я и самовар поставлю – встретим с радостью великий праздник. – Э, полно, горюша! уж и так на тебя Божья невзгода, никак уж лет семь, измаялась ты.

– Ну Бог милостив. – Скоро собралась моя матушка и пошли обе в новый теткин дом. Что же? На столе стоит кипящий самовар, полуштоф вишневки, закуска и чистая скатерть, только то и не видят, кто это сделал.

С этой поры дети реже и реже видели свою, подругу, загадочную Сашу, и прошло три года, как ее действительно уже не было.

А уж они помаялись таким образом лет десять. Кажись бы дела всё те же и всё шло своим чередом, а всё словно из рук пошло и деньги то словно не споры.

Из этого рассказа, полученного автором-составителем, можно заключать всё или ничего. Тот, с кем случалось, или кто слыхал подобные рассказы от людей правдивых, тот может и этот рассказ счесть за достоверный; но кто заражен модным отрицанием, тот пусть не верить.

Вот рассказ, слышанный лет двенадцать назад от одного плотника, Тверского уроженца.

– Шел один мужичок, так невзрачный собою, путем дорогою, с палочкою в руке и с котомкою за плечами. Кого обгонишь, кого перегонишь…. идет себе, шел так целый день по дороге от Твери, кажется на Калязин. Вечерело; вдруг видит, что на какого то прохожего не вдалеке на дороге попадают двое с целью ограбить и уже заносят над ним дубины.

– Стой проклятые!!… кричит изо всей мочи мужичок и бежит к ним.

Грабители остановились в том самом положении, в каком их застало слово «стой!» Мужичек подошел к тому, которого они хотели ограбить, взял за руки да и говорит:

– Пойдем! чай ничего у тебя не взяли!

– Нет еще, – отвечает спасенный, – да еще бы минута, так и угодил бы я на тот свет.

– Пусти нас! – возопили грабители, стоя в положении статуй, один с поднятой палицей, другой с подъятым кулаком.

– Потерпите молодцы! – от вас многие терпели.

И спутники оставили злодеев, у которых даже черты лица окаменели так, что для искусной кисти художника эта живая картина была бы чистой находкой.

Два пешехода дошли до первого постоялого двора верст с пять от происшествия и здесь остались ночевать. Слезы благодарности полились у спасенного путника и он упал мужичку в ноги, прося принять от него хлеб-соль и добрую чарку вина.

– Не я тебя спас, а Бог; Его благодари, земляк. А от чарки водки и от хлеба не отказываюсь, но только по дружбе, а не в награду, а об деле этом никому ничего.

Не прошло двух часов, как на постоялый двор въехала пара, из которой выскочили двое каких-то господ. Они вошли в комнату, где сидели и наши пешеходы, потребовали самовар и громко рассуждали.

Они рассуждали о тех же двух грабителях.

– Это удивительно.

– Непостижимо.

– Сидор непременно задавил бы их, если бы лошади не отпрянули в сторону.

– A они, как каменные, ни одним глазом.

– Словно железные, я не мог их даже с места столкнуть.

– А вы видели, как я их кнутом огрел?

– Как не видать!

– Чудо, да и только.

– Вопрос, долго ли простоят.

– А вот исправник их найдёт, так тот по своему распорядится.

Мужичек, взглянув па своего спасенного спутника, улыбнулся и шепнул:

– До завтрашнего утра, хоть собери целый полк исправников.

Ночью пошел дождь, до утра раздавался гром, а окаменелые разбойники, не изменяя своего положения, стояли, как скованные; члены их ныли, сердце их колотилось, жажда, голод и бессонница мучили их, и они не знали, будет ли конец их наказанию. Они испытывали одну из пыток, которую они готовы были бы с радостью променять на смерть, а между тем мужичек с своим спутником спали спокойно.

Утром рано проснулись оба и вышли, рассчитавшись с хозяином, чтобы продолжать путь.

Не прошли они и версты, как им встретились двое, сидящие в телеге.

– Эй землячки! далеча путь держите?

– Верст за двадцать по этой дороге.

– Кормильцы! Поедете так на дороге увидите двух мужиков. Скажите им, что дядя Петр им прощает, проклятие снимает, но только чтобы вперед людей не губить!

– Хорошо! – Проезжие выслушали, стегнули лошадь и скоро доехали до этих мужиков, около которых, с суеверным ужасом, толпились мужики, идущее на работу. Двое проезжих остановились и видя, что ни к кому не относятся эти слова, сказали: Слушайте: «дядя Петр вам прощает, проклятие снимаешь, но только чтобы вперед людей не губить».

Злодеи, услышав эти слова, получили движение, хотели перекреститься, но слабость ими до того овладела, что они упали в обморок и добрые мужички отнесли их в сторону, на траву и дали напиться из своих берестянок.