Александр Терехов - Каменный мост

6 класс

МИКОЯН Серго

7 класс

БАКУЛЕВ Петр

БАРАБАНОВ Леонид

ХХХХХХ Хххххх

КИРПИЧНИКОВ Феликс

РЕДЕНС Леонид

ХМЕЛЬНИЦКИЙ Артем

8 класс

МИКОЯН Вано

– Прочитал? Через полтора месяца после гибели Шахурина и Уманской арестовали восемь мальчиков из 175-й школы. Через полтора месяца! Майор из ФСБ не врал: дело начато в июле. Полгода их держали в тюрьме, а потом сослали в отдаленные районы. Тебе интересно знать, что за мальчики? Сейчас-сейчас. Александр Наумович!

– Барабанов – сын помощника Микояна. Хмельницкий – сын адъютанта по особым поручениям маршала Ворошилова. Бакулев – сын главного хирурга Советского Союза. По мнению охраны, из врачей Сталин доверял только Бакулеву, даже в ложу Большого театра с собой брал. Кирпичников – сын заместителя Берии. Реденс – сын Реденса, из НКВД, на тот момент уже расстрелянного. Ну, и Серго и Вано – сыновья Микояна, члена ГКО… – Скорей бы кончилось это, перестали сыпаться под ноги мусорные факты, имена, говорил с тихой, ласковой настойчивостью, словно зимним утром пора вставать. – Понимаешь? Картина складывается такая… К июлю сорок третьего один из старших сыновей Микояна уже погиб на фронте, а в Москве арестовывают двух младших детей, Серго вообще шестиклассник – тринадцать лет! Берут Леонида Реденса – по отцу только Реденс, а по матери Аллилуев, племянник Сталина! На поверхности два важных вывода: решение об аресте таких мальчиков в такое время мог принять только один человек…

– Я слышу.

– И второе: мальчики совершили что-то такое, что заставило Сталина лично… – теперь Гольцман говорил молодо и задорно. – И это «что-то» не история неразделенной любви. Или – не только история любви.

– Мы у цели, – объявил Боря, – Петрову можно забыть. Мальчиков устанавливаем и брать.

Я разглядывал восемь имен и ничего не видел. Четвертая фамилия:

– А Хххххх Хххххх… Он-то как здесь очутился?

– Говорят, Алена Сергеевна увольняется? Довел девку. Незаменимый человек была в оперативной работе… Жаль. Только что же такого они сделали с Уманской? Трахали ее, что ли, по кругу? И почему их арестовали только через месяц? Дальше без Алены? Что будешь делать?

Дмитрий Цурко – вот у кого болело. Перевести из Китая стенографистку в Кремль, открыть, завоевать и оказаться слепцом, обменным фондом, ступенькой, обкраденным братом, и наблюдать дальнейшее течение – к немцам, послам, наркомам, десяткам неизвестных; до седых висков оставаться одному и прятаться от боли в казарме, от раскрасчицы тканей с нежной кожей – первым делом, словно отомстив за боль, та разменяла квартиру семьи, и оставшихся без гнезда поразило бесплодие… Раскрасчице девушке Вале перед войной совсем немного лет – один процент, что жива.

Отставная стерва-красавица восьмидесяти трех лет, Валентина Ивановна, приболев на новый год, но окрепнув, ожидала меня, лежа на диване в красной кофте, приподняв голову двумя подушками, укрывшись пледом. На пальцах тяжело сверкали два перстня, на придвинутом столике молчал транзистор. Чалма на седых волосах и крупные очки превращали ее в черепаху. Я немножко ее сдул.

– Он служил в отряде Яковлева, знаменитого чекиста! Охранял поезд с царем. Но это я только после его смерти узнала. У Чичерина секретарем, в Испании – помощником военного атташе. Врачи называли его Аполлон – великолепное телосложение. Узнала его случайно. Жизнь несладкая моя… Я ведь дочь репрессированного. Уманский бесцеремонный человек! А Петрова скверная, много зла сделала Литвиновым. Дмитрием все пользовались. Особенно его деньгами. Я ничего не знаю… Мы так мало прожили, я не успела подробно расспросить.

И она сдалась. В тишине что-то заскреблось. Я обернулся, чтобы увидеть подоконник и голубя, но скреблось в дальнем углу, там, где выгибала шею лампа и нагревала стенку стеклянного ящика.

Вокруг меня скакал и приседал сомнительный Цурко-сын – рыжеватый шестидесятилетний подросток, пучеглазый и пустой. Что мне нужно? что меня интересует прежде всего?

– Как умер ваш муж? Все говорят какими-то намеками…

– Чем он занимался в армии, остается тайной (перетерпеть все, что прогнусавит сын). – Судя по всему, – доверительно склонился, – ГРУ. Но после взятия Прибалтики хотел уволиться в запас. Отца зажимали! Не давали звания. Почему? Из-за деда, из-за наркома! Деда же умертвили фактически сталинские палачи, не мог он умереть от воспаления легких, он же был здоровый! И я уверен, Сталин указал: Цурко после смерти не вспоминать. Елена Дмитриевна Стасова как-то в частной компании проговорилась: Сталин деда ненавидел. А Цурко такой, спорил – с Лениным! – по вопросам культурной политики!

Я взглянул на раскрасчицу тканей: а ты?

– Неизвестная судьба… Шли из окружения в окружение… Шли под Могилевом.

Сын подскочил:

– Да я уверен: отец погиб в наших лагерях! Как офицера, побывавшего в плену, его забрали. Или! Оставили разведчиком в тылу! – Безумный возникал слева! выныривал, выпрыгивал справа! – Адъютант его, он сейчас жив, под Новозыбковом где-то, говорит: из немецкого лагеря их отпустили в гражданском. С какими-то документами!

– А с сердцем у него было плохо, – задумчиво сказала Валентина Ивановна. Я пересел поближе и с повадками священника нагнулся над телом:

– Вы раскрасчица тканей?

– Я художница! – Она приподнялась, как кобра; властным и резковатым голосом: – Но сменила много занятий. А в то время работала конструктором по электромонтажу металлургических заводов, а жила через Большой Каменный мост, улица Малая Знаменская, в одном доме с правнуком Пушкина. Бабушка – купчиха, владела домом на Таганке и долей в колбасной фабрике – умерла от горя в восемнадцатом году, мама умерла после моего рождения от испанки. Отца арестовали в тридцать четвертом… попал на шахты в Новокузнецке, потом вроде перевели в бухгалтерию, но умер от заворота кишок. Мачехе повезло – она не регистрировалась с отцом, зато на ней висели две племянницы – брата мачехи и его жену расстреляли…

– Дмитрий был женат – до вас?

Глухо и недовольно она признала:

– Очень недолго.

– Как вы познакомились?

– В тридцать девятом году. В моем дворе жил Колька Келлер, я помогала ему чертежи чертить. Все уши прожужжал про Митю, что приехал из Испании, и позвал в гости к Пете. А Петя первый парень на деревне – бесшабашный, любил компании, дома не ночевал, имел две семьи (вторую жену увел у двоюродного брата, вместе в преферанс играли) и ни об одной не заботился. А брат ему помогал… Когда они вдвоем жили – посуду грязную в раковину сложат, кипятком обдадут – и до лампочки. Когда я у них жила, Петя без конца просил: Валентина, не дадите ли мне чайку? Не дадите ли мне сахарку?