Марек Хальтер - Ночь с вождем, или Роль длиною в жизнь

В комнате снова стало тихо. От запаха алкоголя, исходящего из рюмки Т. К., меня мутило, и я пошел в кухню выпить воды. По возвращении я застал Т. К. стоящим со шляпой в руках. Я спросил:

— Каким образом она вышла из лагеря?

— Не знаю. Мне не захотелось об этом спрашивать.

— А про Эпрона она что-нибудь сказала?

— Нет. Времени не было: охранники уже намеривались увести Марину в камеру. Но это мы, я полагаю, найдем в отчете. Как только его получите, дайте мне знать. Надо вытащить ее из тюрьмы как можно быстрее.

— И что вы собираетесь предпринять? Не побежите же вы к Кону с докладом в руках.

Т. К. чуть улыбнулся:

— Нет, к сожалению. А то я хотел бы увидеть его рожу… Найдем решение. Она там и лишнего дня не останется. Исключено.

Я догадывался, о чем он думает: каждый час в камере Старой окружной тюрьмы был для Марины в некотором роде продолжением ее страданий, начавшихся в Хабаровске.

Уже на пороге квартиры, надевая шляпу, Т. К. тихо проговорил:

— Вы осознали, Ал, что ни один мужчина не смеет больше приблизиться к Марине? Ни вы, ни кто-то другой.

Все произошло очень просто. Вторая половина дня тянулась долго, заполненная лишними мыслями. Ближе к вечеру я дремал на диване под доносившийся из радиоприемника голос Билла Хейли. Звонок в дверь вывел меня из полузабытья.

Мне понадобилось время, чтобы убедиться, что это она, поскольку на ней была форма разносчицы из экспедиторской конторы «Джексон Спид Сервис»: обтягивающие белые брюки и рубашка, перетянутая в талии, с ярко-красной отделкой, напоминавшая костюм циркового дрессировщика. Волосы ее были спрятаны под кепку велосипедиста с большим козырьком. Ярко-алые губы улыбались, от чего сильнее выступали скулы, а в ее кошачьих глазах угадывалась насмешка.

— Ширли!

— Ваш заказ, мистер.

Она всучила мне три коробки пиццы и, втолкнув меня в квартиру, вошла следом. Положив коробки на стол, она сняла верхнюю:

— В этой настоящая пицца. Ты можешь открыть остальные.

Я повиновался, а она уже ускользнула в кухню. Во второй коробке находилась мощная стопка рукописных страниц: стенограмма Марининых показаний на слушаниях. Я разорвал третью коробку. На листках стояла шапка Управления стратегических служб, а сверху сверкала красная печать: — Копия / В дело / Ограниченный доступ.

Это был доклад! Он состоял из десятка почти прозрачных листков бумаги, которую государственные структуры использовали в конце войны.

— Вы удовлетворены заказом, мистер?

Ширли, стоя на пороге кухни, сняла кепку и тряхнула головой, так что струи волос скатились ей на плечи. В вечернем свете поблескивали ее глаза, а на висках и на лбу виднелись веснушки. Даже в идиотском костюме она была прелестна. Ширли бросила кепку на стол, от ее ткани исходил аромат французских духов, тех самых, с которыми она больше не расставалась.

— У тебя жуткий вид, — заметила Ширли.

— Я сегодня ночью совсем не спал.

— М-м-м. Это правда. Ты легко вспомнил про парковку у мемориала «Титанику»?

— Идея пришла Вуду?

Она засмеялась и откинула назад волосы.

— Какая? Про униформу для обмана парней из ФБР, которые скучают у твоего дома? Или про встречу с сенатором?

— И то и другое.

— Мой бывший шеф только одобрил мой стратегический замысел.

— Твой бывший шеф?

— Я подала в отставку, ухожу из секретариата.

— Ширли…

— По собственному желанию. Мы заключили сделку.

— Тебя прижало ФБР из-за этого чертова разрешения на посещение тюрьмы?

— А вот и нет. Я сама пошла к сенатору и призналась.

— Но…

— Спокойно.

Она прикрыла мне рот кончиками пальцев. От запаха ее духов у меня запершило в горле. А еще от ее живости, легкости, неестественной беззаботности. Ночная встреча с Вудом, кошмар, пережитый Мариной, и слова Т. К., сказанные на прощание, — мои нервы были натянуты до предела, и даже запах Ширли, ее вид, такой свежий и оживленный, ее спокойная надежность — все меня тревожило.

Она сама откупорила бутылку бурбона и наполнила два стакана. Подав мне стакан, она указала на доклад:

— Я видела эту бумагу пять минут вчера днем. Вуд обедал. Лиззи Доланд — моя начальница — попросила меня положить документы в сейф сенатора. Там лежал пакет этого ирландца из ЦРУ, а в нем — доклад, прямо сверху. Я прочла только конец, но все поняла.

Ширли чокнулась со мной.

— Впрочем, это напоминало выигрыш в бинго, по которому нельзя получить деньги в кассе. Я не знала, что делать. Если бы я украла доклад, фэбээровцы схватили бы меня на раз. И копию не сделаешь. Кроме того, Вуд должен был вернуть досье в ЦРУ до вечера. И документы исчезли бы бесследно.

Она пригубила бурбон из своего стакана и уселась на диван. Я начал терять терпение, взял доклад, прочитал шапку.

— И тут я проявила инициативу. Но если тебе не интересно, я ставлю стакан и поговорим позднее.

— Ширли!

— Я пошла к Вуду, как только он вернулся с обеда. Я объяснила ему, что выдала фальшивое разрешение, но если ФБР ко мне прицепится, я поклянусь, что изготовила фальшивку по просьбе сенатора Вуда и что он это подтвердит… Как же он вопил: «Вы с ума сошли! Никогда в жизни! Никто вам не поверит. Зачем мне это?» Я ответила: «Потому что у вас в руках, черным по белому, было доказательство невиновности этой женщины в убийстве Эпрона, господин сенатор! Это следует из доклада в УСС, который лежит в вашем сейфе. А поскольку вы человек справедливый…» Новые вопли, и еще, пока я не объяснила ему, что он потеряет больше, если будет поддерживать ложь Маккарти и Никсона, чем если поведет себя как честный человек. Вуд не хочет этого показывать, но он до смерти боится Маккарти и Никсона.

— Так это из-за тебя…

— Рассказ нашей русской произвел на него впечатление. Он решил, что для его антикоммунистической кампании мисс Гусеева была бы полезнее живой, чем поджаренной на электрическом стуле. Да и бросок графином в Никсона он оценил… Ну, он позвонил мне домой вчера вечером, часов в десять: «Ширли, что мы можем сделать?» — «Нет проблем, господин сенатор, есть человек, готовый нам помочь». И вот…

— А зачем тебе с работы уходить?

— Потому что нужен виноватый. Тебе придется объяснить, откуда у тебя доклад. Вот я и буду крайней: это я нечаянно перемешала сверхсекретные документы с пачкой старых формуляров на выброс. Вполне правдоподобно: сегодня Лиззи выбросила две коробки старых бумаг. Завтра утром Вуд сыграет на опережение и объявит о моем увольнении. Это будет кстати: пора сменить работу. Я не могу больше выносить атмосферу слушаний на Комиссии.