Маркус Зузак - Книжный вор

Химмель-штрассе осталась невредима.

Единственным знаком войны было облако пыли, перемещавшееся с востока на запад. Оно заглядывало в окна, пытаясь найти лазейку в дома, и, растягиваясь и уплотняясь одновременно, превращало колонну горожан в мираж.

На улице больше не было людей.

Они превратились в слухи, отягощенные пожитками.

* * *

Дома Папа рассказал все Максу.

— Такой туман и пепел — кажется, нас выпустили раньше времени. — Он глянул на Розу. — Разве сходить? Посмотреть, не нужна ли какая помощь, где упали бомбы?

Роза не прониклась.

— Не будь таким болваном, — сказала она. — Ты задохнешься в пыли. Нет-нет, свинух, остаешься дома. — Тут ее посетила мысль. Очень серьезно она посмотрела на Ганса. Вообще-то ее лицо раскрасил карандаш гордости. — Останься и расскажи ему о девочке. — Мамин голос стал громче, самую малость. — Про книгу.

Макс заинтересовался еще сильнее.

— Про «Свистуна», — пояснила Роза. — О первой главе. — И она сама рассказала обо всем, что происходило в убежище.

Лизель стояла в углу подвала, а Макс смотрел на нее, потирая ладонью челюсть. Лично мне кажется, что в ту минуту он задумал новую серию рисунков для своей книги.

«Отрясательницы слов».

Он воображал, как Лизель читает в убежище. Должно быть, он представлял, как она буквально раздает слова. Впрочем, как всегда, он тут же видел и тень Гитлера. И наверное, уже слышал, как его шаги приближаются к Химмель-штрассе и подвалу — на будущее.

После длительной паузы Макс уже собрался было заговорить, но Лизель его опередила.

— Ты сегодня видел небо?

— Нет. — Макс посмотрел на стену и показал рукой. На ней все увидели слова и картинку, которые он нарисовал больше года назад: веревку и капающее солнце. — Сегодня только это. — И с того момента слов больше не было. Только раздумья.

Про Макса, Ганса и Розу не могу сказать ничего, но знаю, что думала Лизель Мемингер: если бомбы упадут на Химмель-штрассе, у Макса не только самые слабые шансы на спасение — он умрет в полном одиночестве.

Утром оценили ущерб. Никто не погиб, но два многоквартирных дома превратились в кучи битого камня, а посреди гитлерюгендовского плаца, любимого Руди Штайнером, ложками кто-то вычерпал огромную миску. Вокруг нее выстроилось полгорода. Люди прикидывали глубину и сравнивали с глубиной своих убежищ. Некоторые мальчики и девочки плевали на дно.

Руди стоял рядом с Лизель.

— Кажется, придется удобрять по новой.

Следующие несколько недель бомбежек не было, и жизнь почти вернулась к норме. Предстояли, однако, два значительных события.

* * * ДВОЙНОЕ СОБЫТИЕ ОКТЯБРЯ * * * Руки фрау Хольцапфель. Парад евреев.

У нее были клеветнические морщины. А голос — вроде палочного битья.

Надо сказать, им еще повезло, что они увидели ее в окно гостиной — ее костяшки по дереву были тверды и решительны. Они означали серьезное дело.

Лизель услышала именно то, чего страшилась.

— Иди открой, — сказала Мама, и девочка, прекрасно понимая, что спорить бесполезно, сделала, как велено.

— Мать дома? — спросила фрау Хольцапфель. Она стояла на крыльце, сделанная из пятидесятипятилетней проволоки, и ежесекундно оглядывалась на улицу. — Твоя свинская мамаша дома сегодня?

Лизель обернулась и позвала.

* * * «СЛОВАРЬ ДУДЕНА», ТОЛКОВАНИЕ № 5 * * * Gelegenheit — возможность: благоприятный случай для продвижения или развития. Родственные слова: перспектива, шанс, просвет.

Скоро у нее за спиной стояла Роза.

— Чего тебе тут надо? Хочешь плюнуть еще и на пол в моей кухне?

Фрау Хольцапфель это ни капли не обескуражило.

— Ты так здороваешься со всеми, кто к тебе постучится? G'sindel![14]

Лизель смотрела. Ей сильно не повезло оказаться зажатой меж двумя женщинами.

Роза отодвинула ее с дороги.

— Ну, скажешь, зачем пришла, или как?

Фрау Хольцапфель еще раз оглянулась на улицу.

— У меня есть предложение.

Мама переступила с ноги на ногу:

— Да ну?

— Да не к тебе. — Фрау Хольцапфель пожала голосом, отметая Розу, и уставилась на Лизель. — К тебе.

— Ну а чего меня тогда звала?

— Ну мне все же нужно твое разрешение.

Ох дева Мария, подумала Лизель, только этого не хватало. Какого еще рожна понадобилось от меня этой Хольцапфель?

— Мне понравилась та книга, которую ты читала в подвале.

Ну нет. Книгу ты не получишь. Лизель не уступит.

— Да?

— Мне хотелось услышать продолжение в убежище, но, похоже, бомбить пока не будут. — Она покачала плечами и распрямила проволоку в спине. — И я хочу, чтобы ты приходила ко мне ее читать.

— Ну ты и наглая, Хольцапфель. — Роза решала, рассвирепеть или нет. — Если ты думаешь…

— Я перестану плевать на вашу дверь, — перебила ее фрау Хольцапфель. — И отдам вам свой паек кофе.

Роза решила не свирепеть.

— И добавишь муки?

— Ты что, еврейка? Кофе и все. Можешь поменяться с кем-нибудь на муку.

На том и сошлись.

Все, кроме Лизель.

— Ладно, тогда решено.

— Мама?

— Помолчи, свинюха. Иди возьми книгу. — Мама повернулась к фрау Хольцапфель. — В какие дни ты хочешь?

— Понедельник и пятница, в четыре часа. И сегодня, прямо сейчас.

Вслед фельдфебельским шагам Лизель прошла в соседний дом — жилище Хольцапфель, которое оказалось зеркальным отражением Хубермановского. Разве что было чуть просторнее.

Лизель села за кухонный стол, а Хольцапфель — прямо перед ней, но лицом к окну.

— Читай, — сказала она.

— Вторую главу?

— Нет, восьмую. Конечно вторую! Читай давай, пока я тебя не вышвырнула.

— Да, фрау Хольцапфель.

— Оставь эти «да, фрау Хольцапфель». Открывай книгу. До ночи собралась тут сидеть?

Боже милосердный, подумала Лизель. Это мне наказание за все мои кражи. Вот когда оно меня настигло.

Лизель читала сорок пять минут, и когда глава закончилась, на столе появился пакет с кофе.

— Спасибо тебе, — сказала женщина. — Интересная история. — Она повернулась к плите и занялась картошкой. Не оборачиваясь, сказала: — Ты, что ли, еще здесь?

Лизель поняла это как сигнал к бегству.

— Danke schön, фрау Хольцапфель. — У дверей, заметив на стене фотографии двух молодых мужчин в военной форме, Лизель добавила еще «Хайль Гитлер», вскинув руку посреди кухни.