Дорис Лессинг - Золотая тетрадь

«Но меня же не интересуют люди, с которыми мне сегодня предстоит встретиться, — подумала она, отворачиваясь от зеркала. — Так что это не имеет значения. Я приложу больше усилий, когда буду собираться на такую вечеринку, куда я действительно хочу пойти».

Ее сын спал. Она, стоя под дверью ванной комнаты, крикнула Джулии:

— Я все-таки иду!

На что Джулия, издав спокойный торжествующий смешок, ответила:

— Я так и думала, что ты пойдешь.

Это торжество в голосе Джулии вызвало у Эллы легкое раздражение, но она все-таки добавила:

— Я вернусь не поздно.

На что Джулия ответила не прямо. Она сказала:

— Я не стану закрывать дверь своей спальни, чтобы Майкл в случае чего мог ко мне прибежать. Спокойной ночи.

Чтобы добраться до дома доктора Веста, нужно было полчаса ехать на метро, с одной пересадкой, а потом еще немного проехать на автобусе. Одна из причин, по которой Элла всегда нехотя вытаскивала себя из дома Джулии, заключалась в том, что город ее пугал. Продвигаться, миля за милей, под гнетом уродства, которое и было Лондоном, по его пустынным и малолюдным безликим окраинам — это занятие вызывало у нее гнев; а когда гнев утихал, оставался страх. На автобусной остановке, где Элла ждала нужный ей автобус, она передумала и решила пройтись пешком, решила наказать себя за собственную трусость. Она пройдет эту милю до дома доктора Веста и не станет прятаться от того, что она ненавидит. Перед ней в бесконечную даль уползала улочка, застроенная серыми убогими домишками. Из-за сероватого освещения, характерного для позднего летнего вечера, сырое небо казалось еще ниже. На многие мили вокруг — это уродство, это убожество. Это и есть Лондон — бесконечные улочки, застроенные такими вот домиками. Это было почти невыносимо, чисто физическая тяжесть этого знания, потому что — где та сила, которая сможет сдвинуть уродство? «И на каждой улочке, — думала она, — люди, вроде той женщины, чье письмо лежит у меня в сумочке». На этих улицах правили страх и невежество, невежество и убожество их построили. И все это было городом, в котором она жила, частью которого она являлась, городом, за который она отвечала… Элла шла быстро, кроме нее на улице никого не было, она шла и слушала, как позади нее остается стук ее каблуков. Она рассматривала занавески в окнах. Эта часть улицы была рабочей, это можно было понять, глядя на кружево и на занавески в цветочек. Здесь жили люди, которые писали ужасные письма, письма, на которые не было ответов и с которыми ей приходилось хоть как-то разбираться. Но вот все вдруг изменилось, потому что изменились занавески в окнах: заблистал павлиний ярко-синий цвет. Это был дом художника. Он въехал в дешевый дом и сделал его красивым. За ним последовали и другие люди интеллектуального труда и представители свободных профессий. Здесь жила небольшая горстка людей, непохожих на остальных обитателей этого района. Они не могли общаться с соседями, живущими дальше по улице, а те, в свою очередь, не могли, а возможно, и не захотели бы заходить в эти дома ни при каких обстоятельствах. Здесь-то и находился дом доктора Веста, — он был знаком с первопришельцем, художником, купил дом почти напротив него. Он сказал: «Как раз вовремя, цены уже начинают расти». Сад выглядел неряшливо. Доктор много работал, У него было трое детей, жена помогала ему вести прием. На сад времени не оставалось. (Дальше по улице сады в основном имели ухоженный вид.) «Из этого мира, — подумала Элла, — не поступает писем, адресованных оракулам из женских журналов». Дверь распахнулась, и Элла увидела перед собой оживленное любезное лицо миссис Вест. Хозяйка сказала:

— А вот наконец-то и вы, — и взяла у Эллы пальто.

В холле было мило, чисто и практично, — мир миссис Вест. Та сказала:

— Муж говорит, у вас опять была стычка из-за его безумных подопечных. Вы молодец, что уделяете этим людям столько внимания.

— Это моя работа, — ответила Элла. — Мне за это платят.

Миссис Вест улыбнулась, на лице — выражение доброжелательной терпимости. Она недолюбливала Эллу. И не потому, что та работала с ее мужем, — нет, это было бы слишком грубым и невозможным переживанием для миссис Вест. Элла не понимала, с чем связано неприязненное отношение к ней со стороны этой женщины, пока та однажды не обронила: «Вы, работающие женщины». Эта фраза, подобно другим ее выражениям, типа «безумные подопечные» или «эти люди», резанула по слуху Эллы таким диссонансом, что она не нашлась что ответить. А сейчас миссис Вест сочла необходимым, дабы заявить о своих правах жены, довести до сведения Эллы, что муж обсуждает с ней свою работу. В прошлом Элла себе говорила: «Но она, несмотря ни на что, женщина хорошая». Однако сейчас она сказала себе, зло: «Она — женщина не хорошая. Все эти люди мертвы и прокляты, они и эти их дезинфицирующие фразы — „безумные подопечные“, „работающие женщины“. Она мне не нравится, и я не собираюсь делать вид, что нравится…»

Элла проследовала за миссис Вест в гостиную, где собрались знакомые ей люди. Например, женщина, бывшая редактором журнала, где она работала. Она тоже была средних лет, но она была умной, и одета была хорошо, и ее седые кудри красиво блестели. Эта женщина была человеком умственного труда, и ее внешность являлась составляющей частью ее работы, в отличие от миссис Вест, на которую было приятно посмотреть, но которая умом не отличалась. Ее звали Патриция Брент, и ее имя тоже было частью ее профессии, — миссис Патриция Брент, редактор. Элла села рядом с Патрицией, которая сказала:

— Доктор Вест рассказывал нам, что вы с ним ругаетесь из-за этих писем.

Элла быстро огляделась и увидела, что все сидят с выжидающими улыбками и на нее смотрят. Обсуждаемый инцидент служил входной платой на вечеринку, и от нее ждали, что она с ним немножко поиграет, а потом позволит ему уйти из разговора. Но не предполагалось никакой серьезной дискуссии, никаких разногласий. Элла, улыбаясь, сказала:

— Ну не то чтобы ругаемся.

Она добавила, тщательно сыгранным жалобно-юмористическим тоном, именно таким, как от нее ждали:

— Но все-таки это так печально: все эти люди, которым ты ничем не можешь помочь.

Заметив, что она сама употребила ненавистное выражение, «эти люди», Элла почувствовала раздражение и подавленность. «Не надо было мне сюда приходить, — подумала она. — Эти люди (на этот раз она имела в виду Вестов и все то, что они собой олицетворяют) терпят только подобных себе».

— Эх, в том-то все и дело, — сказал доктор Вест.

Он сказал это живо. Ему вообще была присуща живость, и он был человеком сведущим. Он добавил, поддразнивая Эллу: