Ольга Карпович - Семейная тайна

Переводила взгляд с лица Кирилла на могильные кресты и обратно…

– Постой! – вступил Андрей. – Но ведь мы двигаемся, разговариваем. Погоди, Кир, а люди, которых мы встречали? Они ведь нас видели? Ну, помнишь, ролевик этот, бабка деревенская…

– А ты сам подумай, – Кирилл машинально снял с носа бесполезные очки, покрутил их и сунул в карман. – Не догадываешься? Никакой это был не ролевик. Это настоящий солдат, который погиб тут во время войны. Отбился от своих и замерз в лесу, например.

– Господи, но почему… Почему он осужден на вечные скитания?

– А ты вспомни его рассказ – про икону… – тихо сказал Кирилл.

– А та тетка… – прижав руку ко рту, ахнула Софья. – Я ведь видела у нее след на шее. Она еще говорила, что муж ее бросился душить, но она вырвалась… Выходит, не вырвалась? Значит, он и ее, и ребенка?..

– Правильно! – кивнул Андрей. – А этот браток, который на меня накинулся. Выходит, это лучший друг его предал, завалил в лесу и листвой прикопал… Точно так, как до этого они множество своих конкурентов положили. А этот старик… Ведь я же чувствовал, что он может нас спасти, помните, я говорил вам? Значит, он еще тогда, в первый раз, хотел нас вывести, а мы… – он покачал головой.

– Какой ужас, – Софья сжимала заледеневшими ладонями щеки. – Что же нам делать? Что теперь делать? Я не хочу! Не хочу! Мне страшно!

– У меня вообще тоже другие планы были, – попытался, как всегда, пошутить Андрей. – Только что ж тут поделаешь…

– Не бойся! – мягко сказал ей Кирилл. – Мне кажется, все страшное уже закончилось. Теперь уже все будет хорошо. Пойдем.

Они двинулись к церкви, поднялись по холму и вошли по ступеням в здание.

В темном сводчатом помещении горели сотни свечей. Воздух был плотным и струящимся, и лики икон смотрели на вошедших удивительно живыми, понимающими, скорбными глазами. Сквозь узкие окна лился солнечный свет, смешиваясь с пламенем свечей и играя на золоченых ризах.

Софья увидела свою мать: та стояла, стиснув у груди руки, в которых трепетала свеча, бессмысленно повторяя пересохшими губами слова молитвы. Родители Кирилла стояли, опершись друг на друга, застывшие в своем горе. Отец Андрея все так же судорожно подносил руки к лицу и проводил ладонями вниз по щекам, как будто стирая налипшую паутину.

– Благословен Бог наш, – затянул глубокий низкий голос.

Софья подняла глаза и увидела давешнего знакомого старика.

Человек, переправивший их через реку, был теперь в строгом церковном облачении, белая борода его мягкими волнами спускалась на черное сукно. В костлявой старческой руке открыт был молитвенник.

– Рабов Божьих новопреставленного Кирилла… – служка махнул в воздухе кадилом, – новопреставленной Софии… новопреставленного Андрея…

Софья поняла вдруг, что не чувствует больше ни страха, ни горечи, ни стыда. Она обернулась к своей матери, хотела прикоснуться к ней, объяснить, что убиваться так не о чем: вот же она, ее безалаберная дочка, здесь, рядом!

Но почему-то не могла.

Она взглянула на лица двоих мужчин, прошедших через всю ее жизнь, мужчин, между которыми она разрывалась – и так и не смогла сделать выбор. Ей удивительно было, как изменились их черты – стали спокойнее, строже, умиротвореннее. Глаза смотрели глубоко и просто, губы слегка улыбались…

Софье показалось странным, что всего несколько часов назад они могли изводить и мучить друг друга. Ведь все на самом деле так просто – они дороги ей оба, и хочет она только одного: чтобы они были счастливы и спокойны.

Теперь так и будет…

В наполнившем церковь солнечном мареве пространство раздвинулось – и Софья увидела, как Кирилл, бросив на нее последний взгляд, уходит куда-то вдаль, и облик его становится смутным, размытым, тает в мерцающем золотистыми искрами воздухе…

Она вспомнила о том, что говорил им отец Михаил, и поняла, что у Кирилла теперь свой путь, ему нужно будет искупить свое преступное намерение, но потом они обязательно встретятся снова – Софья твердо верила в это!

Солнце ярче ударило в окна деревенской церквушки, горячие радостные лучи его пронизали воздух, сходясь под куполом, и Софье показалось, что она тает, растекается под этими жаркими ласковыми лучами. Каждая ее клетка впитывала солнечный свет, растворяясь в нем, становясь легче, невесомее. Она уж не могла понять, где кончается она и начинается свет.

Она сама была светом, теплым лучом, наполняющим церковь, играющим на сухих ладонях ее матери…

Еще мгновение – и стены церкви раздвинулись.

Она ощутила воздух, бесконечное, безграничное пространство, легкость, простор…

И полетела.