Василий Аксенов - Коллеги

— Где это я вас видел? — прищурился на Егорова Максимов.

Тот хлопнул его по спине и улыбнулся:

— Завтра я вам напомню. Сейчас нужно отдыхать.

Морозный, дымный рассвет смотрел в окна. Максимов сгорбившись сидел у кровати Зеленина и смотрел на его лицо. Казалось, оно порозовело. Или это только отсвет восхода? Во всяком случае, дыхание ровное, пульс 64, давление 100 и 60. «Наши шансы растут, а? Сашка, ты молодец! Мы еще с тобой пофилософствуем, побродим еще по Петроградской стороне! Поиграем в волейбол, поплаваем вместе. Посмеемся и погрустим, сходим не раз в кино. Встретимся через три года или гораздо раньше. Будем писать друг другу письма и посылать фотокарточки. Все еще у нас впереди…»

Максимов встал и подошел к окну. Морозные узоры кустиками поднимались вверх по стеклу, но закрывали только нижнюю его половину. Был виден далёкий берег озера, над которым висело солнце. На льду перемешались розовые и голубые тени. Скоро начнет таять. Придет весна, похожая на сотни других весен, но все-таки чем-то отличающаяся. Это закон, постоянный круг. Раньше, в прошлые годы, века, жили Максимовы и Зеленины, похожие на них, теперешних, но все-таки другие. Сейчас живут они. А после них будут другие, похожие на них, но другие. И нужно, чтобы те, новые, временами вспоминали о них. Тогда… тогда не будет страшно. Надо все делать для того, чтобы нас вспоминали. Не персонально Максимова, а всех нас. Сашка прав: нужно чувствовать свою связь с прошедшим и будущим. Именно в этом спасение от страха перед неизбежным уходом из жизни. Именно в этом высокая роль человека. А иначе жизнь станет зловещей трагедией или никчемным фарсом. Мы, люди социализма, должны особенно ясно понять это. Не нужно бояться высоких слов. Прошло то время, когда отдельные сволочи могли спекулировать этими словами. Мы смотрим ясно на вещи. Мы очистим эти слова. Сейчас это главное: бороться за чистоту своих слов, своих глаз и душ. А на старье — в облаву!

Максимов вспомнил кособокую избушку, освещенную фарами автомобилей, ссутулившуюся фигуру убийцы и цепь, окружающую его. Вот они, рабочие, грузчики, лесорубы, шоферы, милиционеры, идущие в атаку на старый мир! На мир, где в дело пускались ножи, где жизнь не стоила и копейки, где людей сжигали мрачные страсти. Мы идем, мы все в атаке, в лобовой атаке вот уже сорок лет. Мы держимся рассыпанной по всему миру цепью. Мы атакуем не только то, что вне нас, но и то, что у нас внутри поднимается временами. Уныние, неверие, цинизм — это тоже оттуда, из того мира. Это еще живет в нас, и временами может показаться, что только это и живет в нас. Нет. Потому мы и новые люди, что боремся с этим, и побеждаем, и находим свое место в рассыпанной цепи. Максимов повернулся и увидел, что в дверях стоят Владька и Даша и еще какие-то люди.

— Иди спать, Макс, — сказал Владька, — мы тебя сменим.

Алексей встал в ногах у Зеленина и посмотрел на его лицо. И вдруг он увидел, что Сашка смотрит на него.

— Лешка, — сказал Зеленин, — ну что там со мной?

Максимов вцепился в спинку кровати и сказал хрипло:

— Пустяки. Ты жив.

Подошли Владька и Даша. Зеленин повел взглядом и улыбнулся:

— О, да вы все здесь! Привет, ребята!

— Привет! — сказал Владька.

— Саша! — сказала девушка.

— А как на брандвахте?

— Не волнуйся, Макар Иванович успел принять роды.

Зеленин кивнул, закрыл глаза и снова открыл их.

— Вы, конечно, не слушали концерт из Москвы? Там Инна…

— Слушали, — сказал Владька. — Да перестань ты болтать! Нельзя!

— Я хотел вам сделать сюрприз, — продолжал Зеленин, — а сам так и не услышал.

— Можно послать заявку на радио, — сказал Максимов, — пусть прокрутят пленку. Наверняка они записали.

— Конечно, записали такую игру! — проговорил Владька.

— Правильно! Так и сделаем, — прошептал Зеленин и закрыл глаза.

— Заявку от моряков из Тихого океана, — сказал Максимов.

— И с Баренцева моря, — сказал Карпов.

— И от жителей Круглогорья, — вставила Даша.

— И от рабочих Стеклянного мыса, — пробасил стоящий в дверях Тимоша.