Андрей Шляхов - Черный крест. 13 страшных медицинских историй

Судя по жадному интересу, сверкавшему в глазах Мазурского, тот не был знаком с творчеством Шахерезады.

– Знаете, к какой мысли хочу я вас подвести, Илья Сергеевич? – проникновенно спросил Марат, захлопнув книгу. – К тому, что незачем вам так себя мучить – все равно вы не сможете помешать вашей жене вести себя так, как ей заблагорассудится. Только еще больше себя на посмешище выставите, добьетесь, что не только у нас на вас все пальцем показывать станут, но и в Москве. Слухи – они, как известно, распространяются со скоростью звука.

Он расчетливо бил в самое больное место – Мазурский был зациклен на общественном мнении. Он привык всю свою жизнь сверять с тем, что скажут или подумают о нем окружающие. Применительно к Мазурскому Марат называл эту черту характера «синдромом военного городка».

Эффект от «литературного вечера» превзошел самые смелые ожидания Марата. В первую же ночь Мазурский задушил жену подушкой, задушил тихо, без шума и пыли, так, чтобы не разбудить спавшего за стенкой младшего сына, а затем ласточкой выпорхнул в окно, пробив своей лысой башкой крышу соседского «Опеля», злодейски припаркованного на газоне. Молодец мужик – и жил ярко, и умер напоказ.

Марату, конечно, слегка досталось от начальства – недолечил, мол, прозевал. В Москве начальство ничего бы о произошедшем не узнало, а Тьмутаракань – город маленький, все у всех на виду. Ничего – послушал занудный руководящий бред, развел руками, пообещал исправиться. Все как положено.

Марат сходил на похороны, похоронили Мазурского тихо, быстро, поминки устроили узкие, для ближнего круга, в который Марат, разумеется, не входил. Марат не расстроился – в тихих чинных похоронах тоже есть своя прелесть. Что-то вроде соприкосновения с вечностью...

На смену Мазурскому пришел Юра Азакин, молодой человек с тяжелейшей депрессией и бредом преследования. Поначалу Марат думал, что парень умело отлынивает от армии, обводя вокруг пальца комиссию за комиссией, но, разобравшись, понял – не симулирует. Юра забавлял Марата своими религиозными взглядами – причудливой мешаниной из доморощенной мистики, даосизма, буддизма, индуизма и отчасти христианства. Они вели долгие «теософские» беседы, касающиеся познания вечной истины, а, точнее – путей этого познания. Несколько бесед Марат даже записал на магнитофон, сказав Юре, что записи потребуются ему для работы над диссертацией.

Когда поиски истины наскучили, Марат изящно и вдребезги разбил Юрину теорию познания, буквально на пальцах доказав ему, что он, мягко говоря, невежественный идиот. Юра не подкачал – повесился дома на оконном карнизе. С его тщедушной комплекцией это не составило труда – карниз выдержал. Марат записал себе в актив второе очко. На Юрины похороны не пошел – чего-то не захотелось.

Окончательные правила игры оформились сами собой. Марат обращался со своими партнерами-противниками, как ребенок с игрушками – тешил душу, а, когда надоедали – выбрасывал. Люди, как и игрушки, попадались разные – одних хватало на три-четыре месяца, а других всего на месяц. Начиная очередную игру, Марат не мог предсказать, сколько она продлится, он знал лишь одно – длительность ее зависит только от него, от одного лишь его желания.

Он чувствовал себя Богом, ведь он отмерял срок и пресекал ставшие ненужными жизни. Увлекательнейшее занятие. Это вам не в шахматы играть и не в «Постал-два». Придавала азарту и безнаказанность: ведь только боги могут творить все, что им вздумается, не опасаясь возмездия.

У игры появилось свое название: «Галактика галоперидола». Почему галактика? Потому что масштабно. При чем здесь галоперидол? Ну какая же психиатрия без галоперидола? А все вместе звучит так загадочно, как, например, «Операция „Ы“. Чтобы никто не догадался.

Пятой по счету стала тридцатилетняя женщина, страдавшая ипохондрическим бредом. До того как она начала бегать по врачам и в считаные недели затерроризировала всю тьмутараканскую медицину, ее считали нормальной, разве что немного молчаливой, но такой она была с самого рождения, и вообще, это не недостаток, а, скорее, достоинство.

Дамочка была симпатичной и так смотрела на Марата своими большими глазами, что он еле сдерживался, чтобы не разложить ее прямо на столе в своем кабинете. Возмущенных воплей бы не последовало – безотказные варианты Марат чуял наверняка. Проблем тоже не возникло бы – не так уж долго дурочке оставалось жить. Но были у Марата принципы, немногочисленные, но неукоснительно соблюдаемые. И один из этих принципов запрещал сексуальные контакты с пациентками. Разумеется – и с пациентами тоже, если бы вдруг возникло у Марата такое желание. Как говорил один знакомый невропатолог: «Зайцу птицей не летать, врачу больных не...», ну, сами понимаете. Табу, одним словом.

Но секс сексом, а флирт флиртом. Флиртовать с пациентками Марат себе не запрещал. Иной раз это даже шло на пользу – почувствует больная со стороны доктора некоторый интерес к себе как к женщине и быстрее компенсируется. Не выздоровеет и не исцелится (увы, практически все поражения психики неизлечимы полностью), но – компенсируется. Мелочь, а приятно.

Марат поначалу даже колебался – может не подталкивать женщину к роковой черте, но быстро понял, что иначе нельзя. Иначе будет досаждать, не исключено, что и преследовать, короче говоря – осложнять жизнь. А жизнь у Марата и так сложилась не самым лучшим образом, куда ее еще осложнять-то? В общем, сообщил Марат ипохондричке, что не напрасно так озаботилась она своим здоровьем, что лечить ее от шизофрении не надо, а от рака поджелудочной железы в четвертой стадии уже поздно. Откуда узнал диагноз? Да коллеги из поликлиники сообщили по секрету. Доверчивая дура так впечатлилась, что не заметила нескольких несостыковок в Маратовой версии, а поверила, поплакала, пообещала быть благоразумной и спустя каких-то сорок минут бросилась под московскую электричку.

Имени ее Марат уже не помнил. Она навсегда осталась для него Аней, Анной Карениной. Приятно было на досуге сравнивать себя со Львом Толстым и понимать, что его сиятельство господин граф всего лишь описывал события, а он, Марат, их творит. Творит, но не описывает, даже под псевдонимом, потому что чужд всей этой тщеславной суетности. Самодостаточному человеку хватает сознания того, что он обладает чем-то уникальным. Хвастаться самодостаточному человеку незачем.

Марат с детства не любил жить напоказ. Не родители научили – сам понял, что нет в этом ничего хорошего. Образно говоря, плитку шоколада куда приятнее слопать в одиночестве, чем похвастаться ею перед приятелями, после чего вкуснятину придется делить на всех.