Мария Метлицкая - Главные роли

А Валечка ей отвечала:

– Главное – остаться приличным человеком, мы всю жизнь его этому учили. А сейчас выдадим индульгенцию на подлость? Ты меня так воспитывала?

В общем, разругались они насмерть – впервые за всю их долгую дружную жизнь.

Антоша пришел под утро – громко скидывал ботинки в прихожей, что-то ронял, гремел чайником на кухне. Обе женщины не спали и, затаив дыхание, прислушивались к звукам – сердце билось отчаянно. Понятно было, что Антон напился. С горя, наверное, подумала Валечка. От тоски, заключила Вера Игнатьевна.

А он просто напился – какое горе? К тому времени он уже все успел забыть. Наутро мать с дочерью не поздоровались и завтракали молча. Валечка тихо спросила у сына:

– К Арише зайдешь?

Он удивился и покраснел:

– А надо?

– Надо, сынок, ты же порядочный человек, ты же мужчина!

Антон сглотнул и кивнул:

– Да, мам.

Свадьбу сыграли скорую и тихую – дома у Валечки-старшей. Вера Игнатьевна не пришла – лежала с высоким давлением, две «скорые» за сутки. Ариша была вся в белом – пожелала и длинную пышную фату, и пышное шелковое платье, перчатки по локоть – все по-настоящему, говорила себе она. Была вполне довольна и счастлива – считала, что все справедливо – по-другому и быть не могло.

Платье роскошное, а гостей – раз-два и обчелся: обе Валечки, естественно, соседка по дому и две пожилые коллеги-библиотекарши. Из молодежи – ближайший Антошин институтский друг Мишка. Вышли на балкон покурить, и Миша участливо и сочувственно спросил у друга:

– Залетела?

– Не-а, – беспечно бросил Антон, – это я залетел. – И громко, в голос, заржал.

Жить стали у Валечки-старшей. Как жить? Да в общем-то изменилось мало что. После института Антон шел к себе – там своя комната, чертежная доска, да и мама с бабушкой скучают. И до вечера торчал дома. Ночевать шел к жене – все как положено, условности соблюдены. Ариша ходила в библиотеку вечно простуженная, кашляла, сморкалась, умудрялась два раза за зиму переболеть гриппом – тогда Антон на законных основаниях ночевал у матери. Неделями. А иногда ночевал и вовсе вне дома. Вера Игнатьевна тайно радовалась – слава Богу, у мальчика есть нормальная мужская жизнь. А Валечка-младшая плакала и терзалась – ну не получалось складно, как ей все это представлялось. Бутафория какая-то. Переживала за Аришу.

– Сына жалей! Своими руками ему такую жизнь устроила, – жестко бросала Вера Игнатьевна дочери. Отношения стали у них довольно прохладные. Валечка-старшая к ним теперь почти не заходила. «Права была мама – и подружку я потеряла, и сын несчастлив, и с матерью отношения отвратительные», – сетовала Валечка-младшая. Устраивала ситуация, похоже, только Аришу – Антону она недовольства не выказывала, сцен не устраивала. Главное – у нее был муж. А так, ну у кого семейная жизнь без проблем? Это она знала из литературы. Валечка-старшая умерла через полтора года на Каширке. Умерла с обидой на жизнь, но за дочь была спокойна. После похорон Антон уже постоянно жил у матери. Ариша не возражала. Нагрузка в виде обедов, стирки и глажки, была, как ей казалось, не под силу. Да и крайне редкая, почти исчезнувшая интимная жизнь с мужем была ей тоже ни к чему. Главное – статус. Разводиться Антон не собирался, да и семейными обязанностями не манкировал – относил белье в прачечную, приносил сумки из магазина, бегал в аптеку, пылесосил, размораживал холодильник. Изредка вечерами выводил Аришу на прогулку или в кино. После института распределился в КБ и половину зарплаты исправно отдавал Арише. Ариша принимала. Тихо умерла уже совсем пожилая Вера Игнатьевна, так и не простив окончательно свою несчастную дочь и не помирившись с ней перед кончиной. От этого Валечка-младшая страдала особенно сильно. А Антоша наконец влюбился – безоглядно, ошалело, с абсолютным безумством. И было отчего потерять голову.

Звали ее Инга – темнокудрая красавица с черными, блестящими каким-то ведьминским огнем глазами. Крепкая, пышногрудая, крутобедрая. Работала эта Инга официанткой. По тем временам слегка не комильфо. Инга обожала застолья, шумные компании, танцы до утра. А утром – как огурчик. Ничто ее не брало. Где-то под Воронежем у матери в селе жил ее сын, восьмилетний мальчик. Ездила она к нему раз в год, в отпуск, на два-три дня. Жила в общежитии. Через месяц после знакомства переехала к Антону. Валечка была в ужасе – что за наказание Господь послал! Ведь не пара она ему, не пара! Пусть ловкая, красивая, веселая, но простая какая, Господи! Слава Богу, мама до этого ужаса не дожила! А Антон окончательно сошел с ума. Смотрел на Ингу идиотскими влюбленными глазами, прихватывал постоянно, гладил колени – все при матери, не стесняясь. Дорвался! Из постели они практически не вылезали. Бедная Валечка затыкала уши берушами. Инга вскакивала в шесть утра, гремела кастрюлями, варила жирные, наваристые борщи, стирала занавески, мыла полы, громко включала проигрыватель и радостно подпевала Эдите Пьехе:

– На тебе сошелся клином белый свет!

Валечку она в принципе не замечала, та ей не мешала. Инга, смеясь, называла ее призраком замка Моррисвиль. Валечка тихо страдала, пила сердечное и отказывалась узнавать своего родного сына. Теперь в отсутствие Инги и Антоши к ней днем забегала Ариша – они обе дружно плакали, жалея бедного Антошу, и утешали друг друга – все как-то еще образуется. Ариша! Родная душа! Тонкий, душевный человек, всхлипывала бедная Валечка. А он! Бесчувственный сластолюбец! Дорвался до сочного мяса! И еще мучило чувство вины – непроходящее. «Стоило все это затевать, ах, права была мама! Все бы как-то обошлось, и женился бы тогда на хорошей девочке, и мама ушла бы спокойно! Прости, мамочка, прости», – шептала Валечка, глядя на фотографию матери. Но что можно было исправить?

После смены у остановки Ингу встречал Антон – сумки волокла она неподъемные. Дома, на кухне, она сидела, тяжело дыша, расставив полные ноги и, кряхтя, разбирала баулы. А Антон ей помогал! Господи, ее Антоша, ее интеллигентный мальчик. Воистину ночная кукушка дневную перекукует. Инга доставала из сумки розовую, влажную ветчину, остро пахнувшую копченую колбасу, банки с салатами, остатки торта, недопитые бутылки коньяка и водки – и они садились ужинать.

А Валечка тихо стонала у себя в комнате и сосала валидол. Жизнь потеряла всякий смысл. Как ее мальчик мог жить с этой женщиной? Есть ворованную еду, спать с ней, смеяться в голос на кухне до ночи? Не думать о покое матери? Как он мог все это делать? Сколько вложено в этого ребенка любви! Сколько ходила она с ним в театры, на выставки, сколько прочла ему добрых и мудрых книг! Все, все напрасно, все зря! Страдала она безмерно, тихо варила себе каши – овсяную, гречневую, запивая слезами, и почти не выходила из своей комнаты. Единственным утешением оставалась Ариша. Вместе с ней они ездили на кладбище – сначала к Валечке-старшей, потом к маме, Вере Игнатьевне. Ариша ее утешала: