Непостоянные величины - Ханов Булат

– А то, – сказал Роман.

Вряд ли стоило сообщать, что его либидо в затяжной спячке и упрямо будить его порнографией – затея не из лучших. Андрей подумает себе невесть что.

– Раньше я постоянно сюда баб водил, – сказал хозяин. – Подружек, соседок, знакомых. И тебе советую. В разумных пределах, конечно. Польза для организма. Завлеки, скажи: «Давай книжки посмотрим».

– Музыку послушаем, – продолжил Роман.

– Умеешь же. Слов много не надо, девки на другое клюют.

Роман вообразил, как приглашает домой первую встречную из ночного клуба, укладывает в постель и донимает Пинчоном, зачитывая наиболее ядреные фрагменты. Например, тот, где за праздничным столом гости сочиняют экстравагантные названия блюд, каких недостает в меню: тефтели из тромбов, струпные сэндвичи, бубонные бургеры, отечные оладьи с катарактным конфитюром.

Шестого февраля, следующим вечером, Роман, кутаясь от злого ветра в демисезонную куртку, пешком добрался до центра. Литератор Азат топтался на остановке, бросая косые взгляды на бюст Льва Гумилева, с которого начиналась улица Петербургская.

– Ни на секунду не усомнился в том, что ты не отвергнешь мое иррациональное предложение, – сказал Азат, как будто они с Романом разошлись буквально вчера. – Представь, я только что видел хорошую книгу и совсем не хотел ее купить.

– Что так? – спросил Роман. – В карманах пусто?

– Время грозное, не до книг, – сказал Азат. – А издание славное. Сборник статей о конструктивизме. С макетами и редкими фотографиями.

Роман снял деньги в ближайшем банкомате и выразил желание подкрепиться в бюджетной забегаловке, потому что с утра во рту не было ни крошки. У литератора загорелись глаза: он пообещал удивить москвича и повел за собой через подземный переход на улицу Баумана.

– «У часов»? – Холодок пробежал по спине Романа, когда он узрел вывеску и мемориальную плиту, свидетельствовавшую, что в этом доме творил крендели Горький. – Сюда меня затащишь?

– С чего ты взял? – сказал Азат.

– А вдруг?

– Нам дальше.

Ветер, как назло, дул в лицо. Несмотря на никудышную погоду, промоутеры бойко сновали между прохожими и тыкали под нос яркие листовки. Промоутеры, сочетавшие в себе достоинства киников и стоиков, мужественно сохраняли беспечность посреди кутерьмы и не реагировали на оскорбления. Из невидимого репродуктора лился женский голос, преисполненный ласки и заботы: «По словам психологов, именно сегодня человечеству нельзя отказывать себе в удовольствиях, поэтому специально для вас…»

– Ненавижу, – проскрежетал Азат. – Удовольствий ей не хватает. Именно сегодня. Чума стучится в двери, а они мартини с маффинами жрут. Салтыкова-Щедрина на вас нет.

Только сейчас Роман заметил, как порывисты движения Азата. При ходьбе казанец выкидывал ноги вперед, точно пинал воздух. Когда впереди появлялся промоутер с листовкой, литератор резко прятал руки в карманы и огибал рекламщика по дуге.

На пути образовался краснорожий пьяница в тулупе.

– Пацаны, выручайте, мелочь нужна!

– Студенты мы голодные, – проворчал Азат, ускоряя и без того не медленный шаг.

– С тобой все в порядке? – осторожно поинтересовался Роман, догоняя спутника.

– Приношу извинения, – сказал Азат. – Нервы расшатаны. Сердце скачет. Это ведь центральная улица, лицо города. Попробуй пройти ее от начала до конца. С пульсометром. Посчитай, сколько раз пульс вырвется за пределы нормы.

– Для чего?

– Для того чтобы определить, какое оно – это лицо города. Посчитай, сколько раз к тебе обратятся. Промоутеры, дистрибьюторы, алкоголики, бабки с протянутыми дланями, прочие попрошайки. Целая банда подростков клянчит деньги на детский приют. Браслетиками китайскими заманивает. Шестой месяц орудуют, благодетели. С раннего утра до поздней ночи. В дождь и в мороз. За это время не то что на детские приюты – на дома престарелых собрали бы.

– Это нервирует, – согласился Роман.

– Это пожирает! – воскликнул Азат. – Самое гнусное не в том, что мелочью просят выручить. А в том, что лица у них не добрые. Не одухотворенные. Злые, грубые, лукавые, наглые, самодовольные, остервенелые, но не добрые. Центральная улица, напоминаю.

Игнорируя ветер, который слезил глаза, Роман присмотрелся к прохожим. Суждение Азата не сильно расходилось с истиной. К ряду эпитетов стоило отнести «пустые» и «унылые».

– Грядет нечто страшное, – сказал Азат. – Ты только не смейся, но я это предчувствую.

– Не смеюсь.

– И не считай, пожалуйста, будто я строю из себя провидца. Художник-пророк и прочая мистическая лабуда – это не обо мне. Я ценю практичность и везде ищу причинно-следственные связи. И тем не менее что-то, очевидно, надвигается. Мировая война, ядерная катастрофа, экологический коллапс. Что-то такое, значимость чего не сумеют отрицать даже самые легкомысленные. Даже те, которые не отказывают себе в удовольствиях.

Роман пожал плечами.

– Когда яйца долго не вытаскиваешь из кипящей воды, они лопаются, – сказал он. – Твои опасения как минимум не беспочвенны.

– При возрастающем напряжении разрядка неминуема.

Спутники приблизились к заведению с простым названием «Добрая столовая». Пока поднимались на второй этаж, Азат поделился историей, как у него с друзьями зародилось альтернативное наименование – «Злая пекарня». Роман охарактеризовал переделку как остроумную.

Столовая предстала типичным общепитом с некоторыми выразительными особенностями. К кухонным работницам с половниками и кассирше с белым колпаком, к стандартным красным подносам, кастрюлям с супом и мискам с салатом прибавился огромный стенд со сведениями о вегетарианстве и фотографиями знаменитостей, ведущих зеленый образ жизни. К стенду крепились прозрачные кармашки с бесплатными листовками о преимуществах растительного питания. Справедливости ради, многочисленные едоки предпочитали тефтели и отбивные соевому гуляшу. Второй колоритной деталью Роман счел компанию боевых старушек, оккупировавших стол в середине зала. Бабки молча и с невероятной скоростью выделывали пальцами замысловатые жесты, подчас перебивая друг дружку и даже корча потешные рожицы. В стане глухонемых разгорались страстные баталии.

– …трудно поверить, однако иногда я все еще силюсь понять политические лозунги, – раздавался впереди голос Азата, продвигавшегося с подносом вдоль полок с едой. – К примеру, свежий, от местной верхушки: «Наша республика – надежность в людях». Это значит, что в Татарстане надежные люди? Или что без надежных людей республика загнется? Или что надежность заключена в людях, а не в тракторах и комбайнах? В любом случае, какая здесь связь с «Единой Россией»?

Азат прерывал скороговорку, чтобы попросить то или иное блюдо. Он взял овощной суп, макароны со стручковой фасолью и виноградный сок. Роман автоматически заказал то же самое. Цены поражали: на сотню рублей можно было объесться солидными порциями первого и второго и в придачу разжиться компотом со сладкой булочкой. То, что булочки здесь пекут первосортные, подтверждал запах: в столовой пахло не кислыми щами, а любовно приготовленной выпечкой.

Когда Азат и Роман достигли кассы, из-за их спин вынырнул курносый малец с темным лицом и хлопнул свой поднос с пшенкой перед кассиршей, чтобы расплатиться быстрее.

– Эй, парниша, – пробормотал Азат.

– Какой я тебе парниша, – огрызнулся малец с характерным южным акцентом.

– Ты стоял после нас, – сказал Азат.

– Иди ты.

Дерзкие карие глазки не моргали. Из-под лыжной шапки, нахлобученной на голову, как носок, торчали черные волосы.

Азат, смешавшись, отступил. Дождавшись очереди, он протянул кассирше деньги, засунул скомканный чек в карман и проследовал к свободному столику нервической походкой. Руки с подносом дрожали.

Добредя до углового стола, Роман неспешно выгрузил тарелки рядом со спутником и произнес как бы невзначай:

– Соль забыл.

Роман направился к курносому, в одиночестве уплетавшему кашу. Лицо детское, пусть и намечается чернота под носом. Класс восьмой. Хотя нет, скорее седьмой или шестой. Южане выглядят старше. Плохо, что пуховик на молнии. За молнию не схватишься, как за пуговицу.